Не такие, как все - Татьяна Минасян

— То-то же, — Борис потянулся и встал с бревна. — Ладно, хватит болтать. Давай все сначала!

Его молодой подопечный скорчил несчастную уставшую физиономию, однако спорить с Дымковым было бесполезно, и он это знал. А потому тоже вскочил на ноги, зачем-то пару раз подпрыгнул на месте, огляделся вокруг и стал энергично сжимать и разжимать кулаки, словно собирался делать какую-нибудь мелкую ручную работу.

— Сосредоточься, — строго, но в то же время довольно доброжелательно произнес Борис. — Представь себе, что этот лес — твой родной дом, что ты — его часть, лесной житель…

— Ты мне это уже говорил! — нетерпеливо скривился Василий. — Объясни лучше, как это вообще возможно — почувствовать себя, как дома, в этой мокрой и холодной помойке!

Он немного преувеличивал, однако доля истины в его словах все же была: окружающий двух вервольфов лес и правда выглядел не очень привлекательно. Мокрые после дождя черные ветки с жалкими остатками осенних листьев, толстый слой этих самых листьев под ногами — тоже мокрых и грязных, сырой промозглый ноябрьский воздух, да еще и валяющиеся кое-где под кустами бумажки и пустые бутылки… "Хотя, — неожиданно осенило Бориса, — пожалуй, это как раз и неплохо! Что, если попробовать извлечь из этого безобразия выгоду?"

— Тебе здесь не нравится, верно? — спросил он своего ученика. — Ты себя неуютно чувствуешь? Наверное, хотел бы сейчас дома оказаться, под теплое одеяло залезть?

— Угу, — вид у Василия стал еще более жалким.

— Правильно, — улыбнулся ему Борис. — Человеку и не должно быть уютно, когда вокруг мокро и холодно. Но ты теперь можешь все это изменить — можешь сделать так, что тебе будет очень тепло, и сейчас, и самой холодной зимой. И ни дождь, ни лужи не будут тебя беспокоить. Вся эта, как ты выразился, помойка станет вовсе не такой неприятной — если ты сам изменишься. Попробуй этого захотеть как можно сильнее! Захотеть стать зверем, которому вся эта сырость и холод — по барабану!

Василий бросил на него неуверенный взгляд, потом снова огляделся вокруг и поежился. Дымков терпеливо ждал, прислонившись к мокрой сосне и делая вид, что смотрит вовсе не на молодого вервольфа, а вверх, в затянутое непроницаемой серой пеленой небо: так парню будет легче сосредоточиться на своих собственных ощущениях, легче представить себя волком…

Василий нервно вздохнул, зажмурил глаза, крепко сжал кулаки и с каким-то неуверенным всхлипом подался вперед, словно пытаясь опереться о несуществующую преграду. "Ну же!" — не меньше него напрягся Борис, уверенный, что теперь его ученику, наконец, удастся самостоятельно перейти ту границу, которая отделяет один его облик от другого. И его предчувствие оправдалось: по всему телу Василия внезапно пробежала дрожь, он упал на колени и, не удержав равновесия, завалился на бок, а потом судорожно сжался в комок, так плотно, словно пытался спрятаться в слишком маленьком по размеру ящике. И вдруг так же резко вновь "развернулся", вытянулся струной и бессильно раскинулся на земле, жалобно заскулив — не по-волчьи, а, скорее, по-щенячьи.

Шерсть у него оказалась не серой, как у Бориса и у большинства известных ему оборотней, и даже не белой, как у Илоны, а какой-то рыжеватой. Да и по размерам Василий в своем втором облике был несколько меньше, чем члены стаи, к которой он тоже теперь принадлежал. Впрочем, Борису было совершенно все равно, как выглядел его подопечный — главное, что у него это все-таки получилось!

— Молодец! — похвалил он все еще лежащего на поляне рыже-бурого волка, на всякий случай отступая подальше. — Слышишь меня? Понимаешь?

Василий неловко попытался встать и, одновременно, затряс головой, не то отвечая своему учителю, не то просто приходя в себя. Дымков сунул правую руку в карман и осторожно шагнул к нему: он был почти уверен, что Василий способен себя контролировать, но все-таки предпочитал "доверять, но проверять". Случаи, когда новички, впервые самостоятельно превратившись в волка, полностью поддавались инстинкту и бросались на собственных учителей, были не так уж редки. Но Борис опасался зря — его подопечный, сумев, наконец, вскочить на все четыре лапы и отряхнуться от прицепившихся к шерсти опавших листьев, посмотрел на него совершенно осмысленно, по-человечески.

— Ну вот, а ты говорил — не получится, — небрежно бросил Дымков, и стоящий рядом с ним волк довольно оскалился. — Давай теперь, походи по поляне, побегай, за ухом почеши, — посоветовал Борис. — Попривыкай, короче, к новому состоянию.

Рыжий волк медленно двинулся к ближайшим кустам. Шел он вполне уверенно, разве что постоянно фыркал и морщил нос, но это было нормально, ведь сейчас он впервые по-настоящему остро ощущал все окружающие его запахи. Чуть скругленные уши зверя были плотно прижаты к голове — каждый звук сейчас казался ему чересчур громким, и он инстинктивно старался от них избавиться. Длинный пушистый хвост волочился за ним по земле, собирая на себя сухие листья, и это тоже было в порядке вещей: некоторые вервольфы даже много лет спустя после первого сознательного превращения не могли освоить движения хвостом, и жаловались, что в волчьем облике он им здорово мешает.

Василий подошел к кустам, вытянул вперед морду и осторожно принюхался. Затем попытался сесть, но из этой затеи ничего не получилось — он снова начал заваливаться на бок и, как ни старался удержаться в сидячем положении, в конце концов, все же развалился на листьях. Борис приблизился к нему вплотную и помог подняться на лапы.

— Попробуй теперь пробежаться, — велел он, и темно-рыжий вервольф недовольно клацнул на него зубами. Однако спорить все же не стал и, отвернувшись от куста, сделал большой прыжок в центр поляны, после чего попытался обежать вокруг поспешившего за ним учителя. Результат, как и предполагал Борис, получился не самым выдающимся — задние лапы Василия быстро обогнали передние, и он, словно гигантский щенок, беспомощно завалился на спину. А в следующий момент его снова скрутила уже знакомая судорога, и к тому времени, как Дымков успел сделать шаг в его сторону, Василий уже успел превратиться обратно.

— У-у-уй! — застонал молодой оборотень, когда его старший товарищ взял его за руки и потянул вверх. — Это что же — каждый раз такое терпеть?!

— Не прибедняйся, это не больно, — Дымков заботливо подставил ученику плечо, довел его до бревна и усадил рядом с ним на землю, чтобы он мог опереться на упавшее дерево спиной.

— Может и не больно, но все равно жуть, как пакостно! — стоял на своем Василий. — Ты же сам мне сказал, что вы… то есть, мы стараемся быть похожими на людей. Для чего нам вообще превращаться по собственному желанию, если мы не собираемся ни на кого нападать и вообще сами от всех прячемся?