Пятый пункт. Межнациональные противоречия в России - Вадим Кожинов

Опираясь на специальное исследование проблемы отношения сионизма к СССР (итоги этого исследования изложены очень сжато, но за выводами угадывается анализ большого фактического материала, подчас к тому же труднодоступного), М. Агурский показывает, что в течение долгого времени после 1917 года сионисты с полным сочувствием относились к СССР, видя в нем, — как определяет сам М. Агурский, — «модель своего собственного социального эксперимента». Это, конечно, нуждается в обстоятельном конкретном осмыслении, и было бы очень желательно, чтобы М. Агурский его предпринял. Но по-своему важна уже и сама постановка данного вопроса.

Далее М. Агурский подчеркивает, что в Палестине, «особенно после создания государства Израиль[6], были исключительно сильные симпатии к СССР… даже идеализированное представление о СССР и его тогдашнем вожде, и подавляющее большинство израильтян просто не хотели слышать никакой критики в адрес СССР».

Это, между прочим, подтвердил на страницах «Вестника еврейской советской культуры» (от 21 июня 1989 г.) осведомленный человек, доктор Э. Бройде-Трэппэр, который писал, что «многие израильтяне боготворили Сталина… Даже после доклада Хрущева на XX съезде портреты Сталина продолжали украшать многие государственные учреждения, уже не говоря о кибуцах» (своего рода «колхозах», созданных в Израиле).

Вместе с тем М. Агурский говорит о том, что в 1920—1950-х годах омрачало отношение сионистов к СССР, — о «главных и почти исключительных врагах» (по его определению) сионизма в двадцатых годах и позднее — тех советских евреях, которые отвергали национальную идею сионистов, стремясь являть собой принципиальных интернационалистов (люди этого типа, как сообщает М. Агурский, старались, в частности, внушить Сталину враждебность к сионизму), а также о фактах преследования действительных или же мнимых сионистов — фактах, имевших место в конце 1940-х — начале 1950-х годов (М. Орен, Р. Сланский, «дело врачей» и т. п.).

По непонятным причинам М. Агурский не упоминает события, которые, казалось бы, были наиболее важны в данном аспекте. Речь идет о репрессиях против деятелей созданного в СССР во время войны Еврейского антифашистского комитета, который фактически возглавлял один из крупнейших партийных и советских деятелей, генеральный секретарь Красного интернационала профсоюзов, затем заместитель министра иностранных дел СССР и начальник Совинформ-бюро, кандидат, а с 1939 года член ЦК ВКП(б) А. Лозовский; в этот комитет входили многие виднейшие деятели советской еврейской культуры.

В конце войны Комитет предложил после высылки крымских татар создать на «освободившейся» территории Крыма Еврейскую советскую республику. Не будем обсуждать, так сказать, этическую сторону задуманного предприятия, ибо крымских татар тогда, увы, ставило вне закона широкое общественное мнение. Крым, в отличие от Палестины, действительно оказался «землей без народа»…

Но Сталин усмотрел в этом предложении коварный сионистский заговор, и в результате многие члены Комитета жестоко пострадали. Как представляется, акции против Комитета были первым реальным выступлением со стороны Сталина (да и СССР вообще) против сионизма или же того, что было квалифицировано как сионизм.

Негативное отношение к Комитету сложилось уже во время войны, но репрессии против него начались именно тогда, когда СССР решительно поддержал создание государства Израиль… Эта бросающаяся в глаза «двойственность» (как известно, вообще характерная для политики времен Сталина) заслуживает особого исследования.

Но вернемся к статье М. Агурского. Упомянув (хотя, как мы видели, неполно) о тех событиях, которые омрачали отношение сионистов к СССР, он все же подчеркивает, что даже и после этих событий в Израиле «оставались многие, кто… продолжал верить не только в СССР, но и в Сталина как великого вождя всех народов».

И полный и откровенный поворот от положительного (хотя бы в общем и целом) отношения Израиля к СССР к заведомо отрицательному М. Агурский датирует 1966–1967 годами, в чем он, очевидно, прав.

Этот поворот, или, вернее, даже переворот, нашел прямое официальное выражение в прозвучавшем несколько позднее, в начале 1970 года, призыве тогдашнего премьер-министра Израиля Голды Меир к «тотальному походу» против СССР[7]. И уже в начале 1972 года израильтянин Вольф Эрлих свидетельствовал, что за последнее время в Израиле «Советский Союз изображается как враг номер один всех евреев и государства Израиль. В детском саду, в школе, в университете израильский аппарат делает все, что в его силах, чтобы укоренить подобное изображение СССР как аксиому».[8]

Хотя этот свидетель — член коммунистической партии Израиля и может быть заподозрен в тенденциозности, едва ли есть основания подвергать сомнению его слова, так как цитируемая статья публиковалась в издающемся в Израиле на иврите журнале «Арахим» (№ 1 за 1972 год), и дезинформация была бы слишком рискованным делом для репутации В. Эрлиха как публициста.

Итак, в течение первых пяти десятилетий существования СССР сионизм — при всех возможных оговорках — относился к этой стране положительно, а затем проникся к ней непримиримой враждой. Это неизбежно вызывает недоумение, предстает как странная (по крайней мере, с первого взгляда) загадка. Ведь получается, что во времена беспрецедентных массовых репрессий, беззаконий, насилий, которые, между прочим, коснулись и очень многих евреев, сионизм благоволил к СССР, а в семидесятые годы — при всех их негативных сторонах все же несовместимые с эпохой тоталитарного террора — сменил, так сказать, любовь на ненависть.

При этом важно отметить, что невозможно объяснить такое положение вещей неким «прозрением» (мол, до конца 1960-х годов в Израиле не знали, что делалось в СССР ранее). Ибо среди израильтян было немало людей, которые в 1920-х, 1930-х годах и позднее находились в СССР и имели ясное представление если даже не обо всем, то о многом. Достаточно сказать, что один из виднейших политических деятелей Израиля Менахем Бегин (его карьера началась в Палестине еще в 1944 году) провел несколько лет в ГУЛАГе.

Итак, перед нами поистине загадочное явление, которое нуждается в объяснении.

М. Агурский отчасти пытается объяснить этот переворот тем фактом, что в условиях многократных и нередко острейших конфликтов между израильтянами и арабами в целом ряде моментов СССР поддерживал арабскую сторону. Но, во-первых, эта поддержка началась за много лет до заявления Голды Меир о «тотальном походе» против СССР — уже во время событий вокруг Суэца в 1956 году. А во-вторых, сам М. Агурский — и это, кстати, нельзя не оценить — недвусмысленно утверждает, что в арабо-израильском конфликте правда далеко не во всем была и остается на стороне израильтян.

Так, он откровенно говорит в своей статье, что со второй половины 1960-х годов в Израиле «разгорелись великодержавные аппетиты, появились мечты о большом Израиле, возникли нездоровые мессианские настроения, воинственный национализм, шовинизм и мания национального величия». М. Агурский высказывает, правда, мнение, что все это отчасти было ответом на действия арабов, но вместе с тем прямо говорит и об обратном: именно действия Израиля, по его словам, вызвали, например, «пробуждение в качестве политической силы шиитского экстремизма». Свидетельствует М. Агурский и о том, что «здравомыслящие израильтяне давно предупреждали, что рано или поздно следует ожидать открытого неповиновения со стороны арабской молодежи» и т. д.

И поскольку это действительно так, нет никаких оснований считать неправомерной (и тем более продиктованной некой особенной враждебностью к израильтянам) поддержку арабов со стороны СССР. М. Агурский — и это особенно важно отметить — утверждает, что «в Израиле всегда была и есть почти половина населения, готовая на широкие компромиссы (с арабами. — В. К.) ради мира и даже обвиняющая израильское правительство, что оно не идет на них… Многие… согласны даже на переговоры с ООП и на создание палестинского государства».

Из контекста статьи в целом следует, что сам М. Агурский в той или иной мере принадлежит именно К этой части населения Израиля и, по-видимому, даже сожалеет, что она составляет меньше половины и не может решительно влиять на политику в отношении арабов. И остается непонятным, почему М. Агурский все же (это ведь также отразилось в статье) имеет серьезные претензии к СССР за его отношение к арабам? Ведь в сущности СССР разделяет устремления этой самой «почти половины населения», готовой на «компромиссы» — к тому же «широкие» — с арабами…

Словом, в позиции М. Агурского здесь есть явное противоречие; может быть, нам удастся понять его смысл в дальнейшем. Теперь же необходимо перейти к более общим и основополагающим проблемам.