Пожиратель душ - Мишель Пейвер

Затем Волк подошел и обнюхал мясо тюленя, того морского зверя, что лает, как собака. Мясо свисало с какой-то странной ветки, тянувшейся через все Логово. А рядом, посвистывая носами, спали бесхвостые. Вытянув шею, Волк осторожно взял мясо зубами, чуть приподнял и спустил вниз. Он уже собирался уходить, когда вдруг заметил блеск чьих-то глаз.

Из всех бесхвостых вожак стаи Воронов был единственным, кого Волк действительно очень уважал.

Один лишь этот бесхвостый обладал таким же легким, прозрачным сном и просыпался так же часто, как и он, Волк. Вот и теперь вожак не спал.

Волк прижал уши и повилял хвостом, надеясь, что вожак не заметил, что у него в пасти украденный кусок мяса.

Но вожак заметил. И не зарычал. Ему и не нужно было рычать. Он просто скрестил передние лапы на груди и стал смотреть на Волка.

И Волк все понял. Он просто положил мясо и тихонько выбрался из Логова.

Вновь оказавшись снаружи, во Тьме, Волк отыскал себе местечко в Белом Мягком Холоде и свернулся клубком. Теперь он был уверен, что Большому Брату ничто не грозит — по крайней мере, пока вожак стаи Воронов стережет его сон.

На лесной поляне ярко горели костры, чудесно пахло древесным дымом и жарящимся мясом. Потрескивал жир, капая в костер. От соблазнительных ароматов кружилась голова.

— Первый настоящий костер за целых полмесяца! — сказала Ренн.

После слабого мерцания светильников из ворвани, которыми пользовались люди Песца, так хорошо было устроиться возле настоящего жаркого костра, сложенного людьми Ворона. Вот сейчас, например, посреди этой лесной поляны горела целая сосна, и пламя костра взлетало выше, чем любой человек мог бы подпрыгнуть, и жар от раскаленных головней шел такой, что запросто опалил бы и брови и ресницы тому, кто подошел бы слишком близко.

Представители многих племен присоединились к этому празднику на берегу озера Топора, радуясь благополучному возвращению с Дальнего Севера тех, кто сумел преградить путь злым духам. И все принесли с собой какое-то угощение. Люди из племени Медведя, например, притащили целый бок лесной лошади; это мясо решили запечь в яме и теперь добродушно спорили, какие ветки, еловые или сосновые, придают жаркому наилучший аромат. Люди из племени Выдры притащили очень вкусные, хотя и немного липкие, печенья из клюквы и толченого тростника, а также несколько странное на вкус кушанье из болотных грибов и лягушачьих лапок, которое ни у кого особого восторга не вызвало, кроме самих людей Выдры. Зато люди Ивы притащили несколько корзин соленой сельди и бурдюки со своим знаменитым и очень крепким напитком из бузины. А сородичи Фин-Кединна и Ренн подали огромные кольца потрясающе вкусной колбасы, сделанной из смеси крови, костного мозга и толченых орехов, которой наполнили кишки зубра.

Ночной пир был в самом разгаре, все раскраснелись и стали необычайно разговорчивыми, даже собаки возбужденно носились туда-сюда. Спали лишь деревья в Лесу, а те из них, что остались бодрствовать, склонились поближе к жаркому костру, согревая свои ветви и прислушиваясь к людским разговорам.

Торак выпил бузинного напитка меньше остальных: ему не хотелось, чтобы его души разбрелись как попало и остались без надлежащего надзора. Он, правда, изо всех сил старался веселиться вместе со всеми — смеялся шуткам, принимал участие в общих разговорах об охоте, хотя и понимал, что сам-то не большой мастак рассказывать охотничьи истории. И потом, даже до похода на Дальний Север он никогда не чувствовал себя своим в племени Ворона, а теперь ему стало, пожалуй, еще сложнее: он все время замечал, как люди поглядывают на него и перешептываются.

— Говорят, он много дней прожил среди Пожирателей Душ, — шепнула какая-то девушка из племени Кабана на ухо своей матери.

— Ш-ш-ш! — зашипела на нее та. — Еще услышит тебя!

Торак, разумеется, сделал вид, что ничего не слышал. Он сидел на бревне у костра и смотрел, как ловко Фин-Кединн разделывает ножом жареный бок лесной лошади и раскладывает куски мяса в подставленные миски из бересты. Потом Торак посмотрел на Ренн и увидел, что та тоже занята едой: наморщив нос, она выудила из миски лягушачью лапку и с отвращением скормила ее собаке, поджидавшей угощения. Ощущение страшного одиночества вдруг охватило Торака, он чувствовал себя чужим среди этих людей, как бы отрезанным от них. Они ведь понятия не имели, что он от них скрывает, а он не знал, как рассказать им об этом.

Похоже, один лишь Инуктилук догадывался, что мучает Торака. Когда они стояли с ним на льду в то последнее утро на Дальнем Севере, Инуктилук повернулся к нему и сказал:

— У тебя в племени Ворона есть хорошие друзья. Настоящие. Не спеши расставаться с ними, когда снова вернешься в Лес.

Торака его слова просто потрясли. Сколько же знает этот молодой охотник из племени Песца? И о чем он догадывается?

Круглое лицо Инуктилука осветила грустноватая улыбка, когда он сказал:

— Мне кажется, что ты похож на черно-белого медведя, который рождается раз в тысячу зим. Ты, возможно, никогда так и не обретешь покоя, зато все время будешь обретать друзей. И прославишься во многих землях, и люди навсегда запомнят твое имя. — Он приложил оба кулака к груди и поклонился. — Доброй тебе охоты, Торак! И пусть всегда с тобою рядом бежит твой Покровитель!

Между тем пир на лесной поляне продолжался, и теперь угощение уступило место песням и занятным историям. Торак вдруг почувствовал, что больше не в силах выносить это всеобщее веселье. Дождавшись такого момента, когда никто на него не смотрел, он потихоньку ускользнул с поляны и нырнул в свое жилище.

Лежа на сплетенной из ивовых прутьев циновке, Торак смотрел на костер, горевший у входа в дом, и пытался решить, как же ему быть дальше.

— Что случилось? — Голос Ренн раздался так неожиданно, что Торак вздрогнул.

Она стояла по ту сторону костра. И ему показалось, что на ее лице он видит тот же страх, какой жил и в его душе.

— Надеюсь, ты от нас уходить не собираешься? — напрямик спросила Ренн.

Торак ответил не сразу:

— Если бы собирался, то ты бы первая об этом узнала.

Она подобрала с земли палку, поворошила угли в костре и спросила:

— Чего ты так боишься?

— Почему боюсь? О чем ты?

— Не знаю. Просто я что-то такое чувствую.

Он промолчал.

— Ну, хорошо, — сказала Ренн и отбросила палку в сторону. — Я попробую угадать. В пещере у тебя на лбу я видела знак, нарисованный кровью. И ты сказал, что это очень плохой знак. Это потому… потому, что они заставили тебя принять участие в жертвоприношении?

Догадка была почти правильной, но все-таки не совсем. И Торак решил, что лучше ему придерживаться именно этой версии.

— Да, — сказал он. — Ты права. Это был первый из тех девяти Охотников. Сова. И эту сову убил я.

Казалось, вся кровь разом отхлынула у Ренн от лица, и Тораку стало не по себе. Что же с ней будет, если она узнает и все остальное?

Впрочем, она быстро взяла себя в руки и с деланым спокойствием пожала плечами:

— Ну и что? Ведь, в конце концов, и я делаю оперение для стрел из перьев совы. Хотя и не убиваю сов ради этих перьев. Обычно я жду, чтобы мне попалась в Лесу мертвая птица или кто-то принес ее мне… — Ренн вдруг умолкла, поняв, что говорит слишком быстро, и прикусила губу. — Ничего страшного, Торак, все еще можно исправить. Можно очистить твои души от совершенного зла, для этого существуют разные способы…

— Ренн, послушай.

— Тебе никуда не нужно уходить! — решительно сказала она. — Этим ты все равно ничего не добьешься и ничего не исправишь.

Торак молчал, и Ренн с еще большей настойчивостью прибавила:

— По крайней мере, хотя бы поговори сперва с Фин-Кединном. Вот поклянись мне прямо сейчас, что никуда не уйдешь, пока с ним не посоветуешься!

Ее взгляд был таким открытым, таким исполненным надежды, что Торак пообещал ей непременно в ближайшее же время поговорить с вождем племени Ворона.

Но когда Ренн ушла, он в полном отчаянии уронил голову на колени. Ему казалось, что он снова бредет по льду со связанными за спиной руками, а Сешру, Повелительница Змей, проводит пальцем ему по щеке и шипит: «Ты никогда не сможешь от меня отделаться!» И он вспомнил, как Тиацци крепко прижал его к земле, держа за плечи, а Сешру стала быстро наносить ему на грудь татуировку, делая проколы костяной иглой и втирая в них вонючую черную краску, сделанную из растертых в порошок костей убитых зверей-Охотников и крови самих Пожирателей Душ.

«Эта метка на твоем теле, — еле слышно выдохнула она, — будет вечно терзать тебя, точно острие гарпуна, застрявшее у тюленя под шкурой. И она навсегда соединит тебя с нами. Одно движение — и мы направим тебя туда, куда нужно нам, сколько бы ты ни сопротивлялся…»