Новый Мир ( № 2 2013) - Новый Мир Новый Мир

Он был почти рад ее отъезду, но вскоре почувствовал, что не может вынести ночного одиночества. Ему грезилась ее кожа, то переливавшаяся веснушчатым млечным путем, то расстилавшаяся ковыльной пустошью с вкраплениями песчаника. Он рванулся за ней, но спустя год метаний и диких ссор вернулся.

Абстиненция началась через неделю. Он засыпал ее невнятными телеграммами, ежедневно вызывал на переговоры, требуя встречи и боясь ее, без конца брал билеты и за несколько минут до отправления сдавал их. Наконец он догадался напиться и пьяным вскочил на подножку уходящего состава.

К Екатеринбургу страх вытолкнул его из вагона. Прослонявшись несколько часов по замусоленному вокзалу, он пересел на обратный поезд, но к Харькову тоска вновь схватила его за горло. В Перми припадок ужаса снова выгнал его на перрон и качнул назад. Приступы учащались, сокращая размах колебаний, пока он не очнулся неподвижно стоящим на привокзальной площади городка с незнакомым ему названием Крематорск и не понял, что уже никуда не хочет.

Он был в тонком зимнем пальто мышиного цвета, с чемоданом, набитым стихами. Губы его безостановочно шевелились, подбирая рифму к слову “параблепсис”. Рифмы не было. Стихи и семья взаимно исчерпали друг друга. Он чувствовал, что жизнь его, струной натягивавшаяся меж двумя удаленными на тысячи верст городами и издававшая все более высокий тон, сейчас лопнет, испустив звук крематорского лета.

Его нашли на полосе отчуждения среди заросших бурьяном и забросанных гнилью шпал узкоколейки. Из чемодана, как из опрокинутой урны, вываливались мятые листки, в кармане пальто был рубль с копейками, неотправленная телеграмма жене и паспорт с квитанциями за оплату телефонных переговоров. На обороте одного из квитков было набросано его последнее стихотворение:

Совсем уж небо звезданулось,

дожди нежданно окосели,

столбы зараз офонарели,

и тронулся на реках лед…

Есть в Крематорске место, где по вечерам, когда так отчетливы звуки и запахи, с особенной тоской вспоминается пыльное южное детство. Это засыпанный хлоркой общественный туалет. Если взглянуть дальше, там, за городской площадью, за зданием бывшего исполкома тянутся приземистые грязные улицы, за ними ковыльное поле и лесок, который, по уверениям местных охотников, кишит одичавшими кроликами.

Одиссея

“Одиссее” на русской почве не повезло. Как-то не прижилась и не случи-лась, в отличие от “Илиады”. На сегодняшний день существует только три ее поэтических перевода; для сравнения, например, на английском языке таких переводов — дюжина. В. А. Жуковский не знал древнегреческого и переводил с немецкого, при этом разрушил весь Гомеров эпический строй, убрав повторы и длинноты, попытался превратить эпос в роман, а из вынужденного скитальца Одиссея сделал туриста а-ля Чайльд-Гарольд. Переводы В. В. Вересаева и П. А. Шуйского, языком как раз владевших, чересчур прозаичны и тяжеловесны, хотя количество упущенных ими мелочей и тонкостей довольно велико. Увы, поэзия и филология разминулись трижды.

Предлагаемый здесь опыт нового перевода Первой песни “Одиссеи” был сделан около десяти лет назад и до сих пор отлеживался, ожидая своего часа. Мне хотелось сохранить в нем архаическую непосредственность оригинала и в то же время показать современность его звучания, передать сложность и простоту Гомеровых поэтических выражений и при этом не соскользнуть в голимую прозу. Насколько это удалось? — не мне судить.

Эту публикацию я решил не утяжелять примечаниями, которые сами собой неизбежно напрашиваются при чтении текста: например, почему “испытанный”, а не какой-то иной эпитет приложен к Одиссею в первой строке? зачем использован там же глагол “поскитаться”? что такое “поршни” или “наметка”? Мне кажется, что значения и особенности употребления этих слов читатель может найти в общедоступных словарях русского языка, а полного погружения в реалии тогдашней жизни краткие сноски все равно не дадут. Мне хотелось, чтобы внимание было сосредоточено больше на фонетической и ритмической фактуре перевода.

Гекзаметр по-русски я рассматриваю как дольник с мужской или женской цезурой на шестиударной основе, в котором любое ударение, кроме предцезурного и последнего в строке, может быть опущено и стать мнимым или подразумеваемым, как это обычно происходит в русских дольниках. Основной ритмический закон оригинала: в каждых трех соседствующих стихах ритмический рисунок повторяться не должен. Он создает необходимую вариативность, мешающую быстрому засыпанию при чтении или прослушивании. В своем переводе я постарался этот важный закон соблюсти.

Будет ли эта работа продолжена и завершена? — пока не знаю. Н. И. Гнедич переводил “Илиаду” двадцать лет, получая из императорской казны 4000 золотом ежегодного содержания для того, чтобы не отвлекаться на заботы о хлебе насущном от довольно трудоемкого и кропотливого дела. При современных интерактивных словарях и доступных в интернете ресурсах двадцати лет не потребуется, но пять — отдай, четыре на сам перевод и год на его редактуру и полное свед е ние. В нынешних условиях для меня этот матросовский подвиг представляется неосуществимым. Остается отложить его до лучших времен, которые, возможно, когда-нибудь да настанут.

Песнь первая

Муза, вещай мне о муже испытанном, кто поскитался

много с тех пор, как поверг священную Трои твердыню,

грады многих племён повидал и нравы изведал,

много и на море вынес напастей сердцем отважным,

спутникам и своей душе взыскуя возврата.

Но не сберёг всё равно сопутников, сколь ни старался, —

собственным погубили они себя безрассудством,

ибо, глупцы, коров Гелиоса Гипериона

съели, за что у них возвращения день он и отнял.

Что-нибудь нам и о том, богиня, дщерь Зевса, поведай.

Все уже остальные, избегшие гибели грозной,

дома были, равно и войны избежав и пучины, —

лишь одного, по жене изнемогшего и по возврату,

властная нимфа держала, богинь богиня, Калипсо

в недрах пещеры глубокой, желая соделать супругом.

Даже когда наступил тот год по прошествии срока,

в коем ему прийти домой предназначили боги

на Итаку, и там не смог избегнуть борений

со друзьями своими. — Его все боги жалели,

кроме Посейдона, чей гнев Одиссей богоравный

стойко сносил, покуда своей земли не достигнул.

Но к Эфиопам, далече живущим, сей отлучился,

ко Эфиопам, что врозь на самом краю обитают,

часть — при закате, часть — при восходе Гипериона,

дабы быков и баранов приять их стоглавую жертву.

Там за пиршеством сей веселился, — все ж остальные

у Олимпийца Зевса в хоромах вместе собрались.

К ним со словами отец и людей и богов обратился,

ибо в сердце своем пресловутого вспомнил Эгиста,

что достославным Орестом убит, Агамемнона сыном,

и, воспомнив его, ко бессмертным речи направил:

“Ой, о горе, во всём-то пред смертными боги виновны!

ибо всё зло, мол, исходит от нас, а разве не сами

за свои, вопреки судьбе, безрассудства страдают?

Так и Эгист, судьбе вопреки, Атреева сына

взял супругу, его же убил самого по возврате,

зная о гибели грозной, о коей поведали мы же,

зоркого Аргусобойцу ему пославши Гермеса

с тем, чтоб и трогать не смел ни его самого, ни супругу,

ибо ему Орест отомстит за Атреева сына,

лишь повзрослеет и землю свою вернуть пожелает.

Так и сказал Гермес, но мыслей благих не посеял

в разум Эгиста, — последний за это за всё поплатился!”

Был же на то ответ ясноокой богини Афины:

“О сын Кроноса, наш отец, величайший владыка!

И поделом, коль настигла его надлежащая гибель,

пропадом пусть пропадёт и любой свершивший такое;

у меня же в душе за разумного боль Одиссея,

беды вдали от друзей сносящего долго, к несчастью,

там, на острове в море, где пуп расположен пучины.

Лесом сей остров порос, ибо там обитает богиня,