Москит - Рома Тирн

— Нет! — крикнул Рохан. Он смеялся, судорожно хватая ртом воздух, как в приступе астмы. — Нет, нет, нет! Он мой друг! Как ты могла даже подумать такое? Может, он и писал, а письма затерялись, или их не пересылали, или переслали, а какой-нибудь ублюдок перехватил! Кто знает, что могло произойти в нашей с ним чертовой подлой стране!

Они спорили весь вечер и всю ночь.

— Подожди. — Джулия не могла избавиться от страха. — Подожди, подожди, давай подумаем, как будет лучше. А что делать с Нулани? Ей ведь придется сказать — и что тогда?

— Я тебе скажу, что тогда. Если мы ее не свяжем, она помчится на первый же самолет до Шри-Ланки!

Так они проговорили до рассвета, выпив одну, а затем и вторую бутылку вина. Разве у них не было повода для праздника? И когда они выдохлись, а первое потрясение осталось позади, им показалось, что зло, искорежившее все вокруг, вдруг отступило и впереди открылся просвет. Тео! Они и не надеялись когда-нибудь вновь произнести вслух его имя.

21

Мятым шелком морщились вдалеке итальянские Альпы. Небо было чистым, ни одно облако не скрывало пронзительно-синие кляксы ледниковых озер внизу, темные штрихи горных рек, зелень альпийских лесов. В прежней жизни он много раз видел эту панораму. И вот снова летел над ней. Пассажиры устали. Полет был долгим.

— Минуту внимания, леди и джентльмены. Справа по борту нашего лайнера открывается вид на Альпы. Через десять минут самолет начнет снижение. Венеция встречает нас на редкость теплой для этого сезона погодой. Гроза ушла, небо очистилось, и мы наверстали упущенное время. Вскоре перед вами откроется прекрасный вид на город. Для тех, кто хочет перевести часы, сообщаю местное время: двадцать минут пятого. Просим всех занять свои места и пристегнуть ремни.

Полет, длившийся более двенадцати часов, подходил к концу. Все это время он не спал.

Десять лет, думал Тео. Десять лет одиночества и тоски, а теперь она где-то внизу, совсем близко, в том самом городе, куда он мечтал ее увезти. В кармане лежало письмо Джулии. Он развернул листок, хотя письмо давно впечаталось в его мозг.

Мы нашли вас обоих, и это главное, — писал Рохан, а Джулия продолжала: — Приезжай, Тео, пожалуйста, приезжай. Довольно с нее страданий. Приезжай хотя бы потому, что она хочет тебя видеть. Каждый ее день, каждый ее вздох на протяжении всех этих лет был омрачен потерей. Возвращайся!

И теперь он летел, летел сквозь свет, над океанами, оставив все, вышел за синюю калитку и, не обернувшись, зашагал прочь, держа в руке саквояж, в котором лежал цветок из храма с сомкнутыми лепестками. Он летел над Индией и Ближним Востоком, не обращая внимания на еду, что предлагали стюардессы, не заботясь о войнах других народов далеко внизу. Он слишком долго нес в самом себе войну, которую не он начал, но за которую заплатил годами собственной жизни и жизнью других, и больше он не хочет нести ее. Пусть другие подхватят эту ношу. Он снова достал небольшую статью, вырезанную Роханом из газеты.

Нулани Мендис, родившаяся на Шри-Ланке, создает потрясающие абстрактные картины. Написанные в красках ее родины, люминесцентно-синих, изумрудных, золотистых тонах, эти картины несут на себе печать войны. На одном из полотен в размытом пятне угадывается фигура под слепящим электрическим светом. Штрихи сверху выглядят стежками; бледные линии напоминают удавку. Разноцветные брызги жгучей боли, словно гвозди, вбиты в другой холст. На единственной картине, которой художница вместо номера дала название — «Клавиша с буквой Е», — маленькая клавиша пишущей машинки будто врезана в слой краски, как тавро в кожу животного. Эта завораживающая, тонкая вещь сразу нашла покупателя. На вопросы о своей работе Нулани Мендис лишь с улыбкой отвечала, что ей приятны лестные отзывы публики. И только. Зрителю остается гадать: связаны прекрасные картины с трагедией ее родного острова или, быть может, это художественная формулировка ее феминистского кредо? А впрочем, как говорит хозяйка галереи Элисон Филдинг, — какая разница? Это просто очень, очень хорошие картины.

Тео смотрел на две иллюстрации к заметке — цветные фотографии картин, с нежностью читал и перечитывал название под одной из них. В его пишущей машинке всегда западала клавиша «Е». Он и забыл, как это выводило его из себя. Улыбнувшись, Тео перевел взгляд на гряду Альп за окном. Его переполняла радость. Наверное, Нулани слышала его проклятия, когда рисовала в углу веранды. Джулия сказала, что Нулани отчаянно хочет его увидеть и столь же сильно боится. Она уже в Венеции. И боится.

Она боится, что ты не появишься, — писала Джулия, — что все это обман, а на самом деле тебя нет в живых. Ее страх можно понять — она так давно смирилась с тем, что никогда больше не увидит тебя. Она столько лет мечтала о тебе, без надежды на встречу, что ошибки просто не вынесет. А еще, представь, она боится, что постарела. О нет, Тео, она не постарела. Наша девочка так же прекрасна, как и прежде, хотя теперь и совсем взрослая.

С волнением он думал, понравится ли он ей теперь. Как жила она все эти годы, пока он упивался жалостью к себе? Тео чувствовал себя маленьким, пристыженным, думая о ее мужестве, о том, что его заботили только собственные потери, собственная боль. Теперь он старик, думал Тео, намного старше, чем когда она впервые увидела его. Старик и калека. Он поежился. Так он и написал Джулии, но она только посмеялась в ответ: Для Нулани это не имеет значения, Тео, боюсь, ты даже не в силах понять, как сильно она тосковала по тебе. И думаю, ты не в состоянии даже вообразить, какой женщиной стала она. Сам увидишь.

И вот он здесь, с цветком из храма. Лайнер пошел на снижение. Задумавшись, Тео не заметил, как открылся вид на лагуну, засверкал купол Сан-Марко. Звук моторов изменился, когда самолет накренился в сторону острова Торчелло с его Византийской башней и высохшими болотами, где когда-то роились москиты. И вот наконец город на воде. Прямо под ним, прекрасное полотно, шедевр Ренессанса, поднимающийся из воды. От счастья сдавило горло. Это не его дом, но откуда тогда чувство, будто он вернулся домой?

22

Рохан следил за снижением самолета, смотрел, как солнце играет на крыльях. Лайнер спланировал на посадочную полосу, приближаясь с каждым мгновением. Не двигаясь с места, Рохан наблюдал, как подкатил трап, как багаж сгрузили на тележки. Наблюдал, как из самолетного чрева показались первые пассажиры. Отпускники с детьми, итальянцы, кто-то вернулся домой, кто-то прилетел в гости к родным или посмотреть город на воде, американские туристы. И внезапно увидел его. Высокого мужчину в светлом парусиновом костюме и знакомых очках с круглыми стеклами. Совершенно седого. Он шел очень медленно, заметно припадая на одну ногу. Сглотнув, Рохан заторопился к терминалу прибытия.

— Старый ты хрыч, все такой же тощий, не то что я! — по-английски пробормотал Рохан, обнимая друга, чувствуя под пиджаком острые выступы костей.

Бесконечно долгую минуту они молчали. Затем Тео снял очки и протер стекла.

— Как она, Рохан? — спросил он беспомощно.

— Так я и знал, что только женщина могла тебя выманить, парень, — пошутил Рохан, глянув на цветок в руке Тео. И мягко добавил: — С ней все хорошо. Я оставил их с Джулией дома. Хотелось побыть с тобой наедине, я ведь знаю, что вряд ли увижу тебя после того, как вы встретитесь!

Подхватив чемодан, он повел Тео к выходу, изо всех сил скрывая потрясение.

— Ты наверняка устал, так что домой отправимся с шиком, на водном такси. — Рохан отмахнулся от возражений: — Вовсе не дорого. Ты приезжаешь не каждый день, парень.

Они добрались до Ла-Серениссима по воде, как это делали здесь веками, мимо безымянных островков, вслед за птицами, что белоснежным пухом парили над камышами. Воздух звучал мелодией итальянского языка. Тео успел забыть, как любил он вслушиваться в эту страну, звучащую подобно опере. И вот, наконец, набережная Фондамента Нуове, и Джулия стоит на мосту, а потом бежит к ним навстречу. Смеясь, и плача, и вытирая глаза, выкрикивает приветствия на итальянском, сингальском, английском. Совсем как раньше.

— Осторожнее, Джулия, — с улыбкой сказал Рохан. — Языки стали причиной не одной войны.

— Она уснула, — сказала Джулия, понимая, что сейчас больше всего хотел услышать Тео. — Почти не спала с той минуты, как приехала сюда. Poverina.[19] Извелась от ожидания.

— Она в порядке?

— Да, да, ты здесь, и с ней все будет хорошо. О, Тео, мой дорогой, слава богу! Слава богу, ты здесь. Я так боялась, что ты не приедешь.

Джулия обняла его лицо ладонями, поцеловала и повела в дом, где они с Роханом снимали квартиру на piano nobile.[20] Тео протянул ей храмовый цветок. Лотос прекрасно перенес путешествие и успел распуститься.