Алый ангел - Элизабет Торнтон

На всякий случай Габриель проверила обе двери своей комнаты. Ее, как всегда, заперли на ночь. Девушка крадучись подошла к окну, перелезла через подоконник и осторожно ступила на узкий каменный выступ, который, как она заранее выяснила, опоясывал западную стену. По неудачному стечению обстоятельств или намеренно Габриель поселили в комнату, окна которой выходили во внутренний двор. Необходимо было добраться до одной из башен, чтобы перебросить веревку на внешнюю сторону стены. Мелкими шагами, крепко прижавшись спиной к стене, Габриель добралась до западной башни. Далеко внизу в неверном свете двух смоляных факелов девушка с трудом разглядела темные силуэты людей, ходивших по внутреннему двору замка. Несколько минут Габриель стояла не шевелясь. Но никто из стражей и не подумал взглянуть на отвесные стены.

Тяжелее всего Габи пришлось, когда она стала спускаться вниз по зубчатым стенам башни. Она всегда была проворной, как обезьянка, но то ли ребра еще как следует не зажили, то ли пассивный образ жизни леди сделал ее слабой, как котенок. Повиснув на веревке, Габриель почувствовала, как напряглась каждая мышца, каждая косточка в ее теле. Габриель была не уверена, что, спустившись вниз, на скалы, она сможет потом вернуться обратно. Осознав, что ей нужно потренироваться, девушка ограничилась тем, что повисела немного в воздухе, опираясь ногами о стену.

В последующие несколько недель Габриель видела англичанина не дольше нескольких минут в день. Он вставал с рассветом и редко возвращался до того, как она ложилась спать. Лорд Лэнсинг извиняющимся тоном объяснял, что у герцога обширные имения и что большую часть дня он проводит, навещая арендаторов и наблюдая за осуществлением некоторых проектов экспериментального характера.

Такое положение дел полностью устраивало Габриель. Она стремилась к обществу англичанина ничуть не больше, чем он к ее. И если Бетси и слуги Данрадена (настроенные очень романтично) были немного разочарованы отсутствием у их господина привязанности к молодой жене, саму Габриель это чрезвычайно радовало. Единственный минус был в том, что герцог перестал проводить ночи за пределами замка.

Неизвестно по какой причине таинственные ночные прогулки англичанина совсем прекратились, и Габриель поняли, что уже не стоит ждать, что он соизволит уйти на ночь из дому. Поскольку девушка ясно понимала, что никогда не выберется за стены замка, если не будет ежедневно подвергать свое тело каким-нибудь интенсивным испытаниям, она решила, что теперь ее очередь бродить по ночам. Англичанин не подозревал о намерениях пленницы, и она неделями тренировалась до изнеможения. Постепенно к Габриель вернулись былая сила и ловкость. Ее беспокоило только одно обстоятельство: на ладонях начали появляться свежие мозоли. В светлое время суток девушка из осторожности старалась прятать руки, а ночью добросовестно смазывала их чудодейственной мазью Бетси. Мозолей никто не замечал.

Габриель чувствовала уверенность в том, что сама может управлять своей судьбой. Эта уверенность без ведома девушки сквозила в легкой таинственной улыбке, появлявшейся у нее на губах каждый раз, когда Габи удостаивала Кэма взглядом. Скоро он будет не властен над ней, думала француженка. Ее ничто не остановит.

Но потом он застал их с Лэнсингом, и все изменилось.

Лорд Лэнсинг не был влюблен в Габриель, что бы там ни думал Кэм. Однако девушка ему нравилась и он сочувствовал ее печальной участи. Саймон никогда не был сторонником идеи использовать ни в чем не повинную девушку в опасной игре, которую затеял Кэм. А познакомившись с Габриель и узнав некоторые обстоятельства ее жизни, лорд еще больше пожалел, что недостаточно решительно отговаривал друга от его плана.

Саймон не собирался оставаться в Данрадене. Он был молод и к тому же не женат. Увеселительные заведения Лондона привлекали его соблазнами, которым поддался бы любой на его месте. Но при мысли о том, что Габриель будет предоставлена сама себе и компанию ей сможет составить только Кэм, Саймон понимал, что не в силах покинуть замок.

Лэнсинг знал, что Кэм замкнутый человек, но с Габриель герцог вел себя так черство, что Саймон стал не на шутку беспокоиться. Несколько раз в разговоре с другом лорд пытался затронуть эту тему, но в ответ получал только ледяные взгляды, односложные ответы и, наконец, предупреждение не лезть не в свое дело. Саймону дали понять, что герцогиня Дайсон – это тема, которую ее супруг отказывается обсуждать.

Герцогиня! Лэнсинг никогда не думал о Габриель как о герцогине. Она оставалась Габриель де Бриенн, невинной заложницей, которую безжалостно оторвали от всего, что было дорого ее сердцу. И с течением времени Саймон стал понимать, что вернуть Габриель к ее прежней жизни, будто ничего не произошло, уже невозможно. Во Франции все считали, что она утонула. Как же тогда отправить ее к Маскарону, не давая повода для подозрений? Девушка, как минимум, будет скомпрометирована.

Да, Кэм женился на ней исключительно ради собственных целей. Но этот брак будет аннулирован, как только Габриель перестанет быть полезной герцогу. Хотя Кэм наотрез отказывался обсуждать будущее Габриель, Лэнсингу постепенно стало ясно, что его друг не питал tendre[48] по отношению к этой девушке. Любовная связь герцога с Луизой Пельтье беспрепятственно продолжалась, хотя следует признать, что Кэм с опозданием начал проявлять некую осмотрительность теперь, когда решил всячески поддерживать миф о своей женитьбе. Лэнсинг считал, что в этой ситуации есть только одно решение. Поскольку Кэм явно собирался расторгнуть брак с Габриель, нужно, чтобы какой-нибудь другой подходящий джентльмен принял удар на себя. И поскольку сам Лэнсинг принимал участие в похищении девушки, совесть заставляла его принести в жертву собственную свободу.

Такие мысли роились в голове у Саймона, когда он бродил по комнатам замка в поисках Габриель. В тех местах, где девушка обычно бывала, найти ее не удалось. Кто-то из лакеев направил Лэнсинга в комнату на вершине башни, которую когда-то занимала Габриель. Лорд застал девушку одиноко сидящей у окна. Взгляд француженки был устремлен на Ла-Манш. В белом платье из муслина с зелеными атласными лентами девушка казалась хрупкой, словно первый весенний подснежник. Погруженная в собственные мысли, она заметила Лэнсинга, только когда тот произнес ее имя. Не успев придать лицу радушное выражение, Габриель обернулась на голос, и Лэнсинг подумал, что она безумно красива и невероятно печальна.

– Думаете о доме? – спросил Саймон, опускаясь рядом с ней на стул у окна, на который она указала.