Непреклонные - Инна Тронина

— Выйдем на минутку! — Кулдошин, пьяно пошатываясь, выбрался из-за стола и сунул гитару Шестакову.

А теперь я летела в Питер, и в багажном отделении лежал тот самый чемодан, с которым я так давно прибыла на Урал. Да ещё две сумки с подарками — теми, что я купила сама, и презентованными семейством Кулдошиных-Пермяковых. Я даже не успела толком рассмотреть их и решила сделать это по приезде.

Сонно изучая лиловое небо за иллюминатором, стекло которого быстро покрывалось колкими ледышками, я расслабилась и впала в некое подобие нирваны. Недавно меня накормили обычным рисом с курятиной, и я пожалела, что нельзя попросить добавки. Выпила два стаканчика апельсинового сока, попросила ещё кофе и сочла, что жизнь на самом деле прекрасна.

Если только Озирский немедленно не навесит на меня очередное дело, я буду счастлива во время новогодних каникул. Моя работа в Екатеринбурге принесла агентству большую прибыль, и я имею полное право попросить две недели оплаченного отпуска. Ни разу за всё время командировки я не занимала в агентстве деньги, а раньше такое бывало частенько. Меня полностью содержал Кулдошин. А потом к нему присоединился Вовчик Холодный, потому что я действовала в их интересах. И затраты их не пошли прахом — оказалось, что в меня очень выгодно вкладывать капитал.

Я то проваливалась в забытьё, то приходила в себя. И очень удивлялась тому, что нахожусь в самолёте. Давала себе слово не вырубаться до самой посадки, и тут же снова буквально теряла сознание. Мне снился Юрий Кулдошин, который протягивал голубой длинный конверт. Там, помимо собственно письма, находилось что-то маленькое, круглое, металлическое. Конверт был опечатан по-старомодному — красным сургучом, — и я сразу догадалась, что вложение там ценное.

— Это, пожалуйста, будь другом, из рук не выпускай и в багаж не сдавай. Передай Людмиле лично, как только увидишь её. Для меня это очень важно, понимаешь? Можно сказать, вся моя жизнь здесь. Я давно письмо приготовил, но ждал, когда всё разъясниться с этим козлом Швоевым. Оксана, только тебе я могу поручить такое. Ты теперь — родной мне человек. Без тебя мы бы пропали, наверное…

Я будто услышала его торопливый ростовский говорок, проснулась, поспешно расстегнула сумку. Проверила конверт — он был на месте. Защёлкнула замочек и снова задремала. Теперь мы уже мчались на джипе в аэропорт. За рулём сидел Жамнов, а рядом со мной — Паша Шестаков. Такой же, как всегда — спокойный, улыбчивый. И всё-таки немного грустный, потому что ему пришлось принять очень непростое решение. И первым человеком, узнавшим об этом, оказалась я.

— После Нового года увольняюсь с должности. Поеду к себе в Сольцы, несколько месяцев отдохну. А лучше — к бабке в деревню. Порыбачу, на подворье поработаю. Соскучился по родителям, по родне — не видел их уже давно…

— С тех пор, как нанимался шофёром к Жириновскому? — усмехнулась я.

— Да, примерно с тех пор. Они ведь даже не знают толком, что со мной произошло. И Юрий Иванович тоже не знает. Но сдаётся мне, что скоро здесь появятся Мила с сыном, а мне совсем не хочется их видеть.

— Понятно. Только почему ты думаешь, что они появятся? Мила обещала в гости заехать на каникулах? — предположила я, позёвывая.

— Может, и в гости. А, может, и нет, — загадочно ухмыльнулся Павел. — В любом случае мне уже здесь не место. Хозяин сказал, чтобы я и не заикался об увольнении, он очень мной дорожит. Но я нашёл себе замену, да и Петровский наконец-то должен занять пост шефа службы безопасности. Он прекрасно охранял тебя во время выполнения задания — я сам удивился. Тебя ни на секунду не выпускали из поля зрения — и здесь, и в Сочи. Так что пускай всё будет по справедливости. А я устал, мне хочется недолгого покоя. После решу, что делать. Может, даже женюсь. Мать пишет, что есть на примете молодая вдова с ребёнком. Про мою беду ты знаешь, а так сразу и жена, и дочка будут…

— С Милкой уже не помиритесь? У неё ведь тоже есть ребёнок. И за тётку свою она не отвечает. Паша, ей очень плохо сейчас. — Я понимала, что лезу не в своё дело, но не могла молчать.

— С Милкой — нет, слишком много мы нагадили друг другу. А ты за меня не пойдёшь, потому даже не делаю предложение. Милка не пропадёт, ты за неё не беспокойся, ладно? Скоро всё узнаешь. А я уж решу сам за себя. Прости, Оксана Валерьевна, если что не так сказал. Мне до сих пор очень хреново. Хочется забвения и деревенской тишины…

Я в очередной раз пробудилась и увидела прямо перед собой горящую надпись, которая приказывала пристегнуть ремни. Я вздрогнула и засуетилась, нечаянно двинула соседа локтём в бок. А потом вдруг прослезилась от счастья, поняв, что самолёт идёт на посадку, и скоро я увижу Озирского — он обещал встретить.

И уже днём, управившись с казёнными делами, и рвану на проспект Науки, к дочке, которой пришлось так долго жить без меня. И уже в последние сутки наша встреча отодвинулась на несколько часов — из-за сильной пурги на Урале самолёт задержали в «Кольцово». Следовательно, и в «Пулково» он прибыл много позже положенного времени. Я, чувствуя, как закладывает уши и ломит лоб, думала, что там, внизу, такой же мороз, как на Урале, и потому надо достать меховые варежки. И очень здорово, что на мне сейчас надеты бурки и толстенный свитер.

Я еле дождалась, пока самолёт пробежал по бетонке, а потом остановился, заглушил двигатели. Казалось, что слишком уж долго открывают двери и подают трап. Давно уже отговорила стюардесса, и экипаж попрощался с пассажирами, а мы всё сидели в салоне и чего-то ждали.

Наконец люди начали подниматься с кресел, разминая затёкшие ноги, и снимать с полок ручную кладь. Я вспомнила про багаж, который ещё неизвестно, когда удастся получить, но особенно не расстроилась. Сейчас ранее утро, и Швоева всё равно не увидишь — он находится под стражей в больнице. Возможно, мне и после не удастся с ним встретиться. Но Озирский обещал попробовать нас свести, потому что эту привилегию я заслужила.

Едва я заметила в зале прибытия Андрея, как напускная солидность моментально слетела с меня. И я, как маленькая девочка к отцу, бросилась к директору агентства, повисла у него на шее. И Озирский закружил меня по залу, вызывая испуг, досаду или зависть у других прибывших и встречающих.

После того, как не стало моих родителей, Андрей оставался для меня самым близким человеком. Роднее была только Октябрина, но ещё не пришло время говорить с ней о серьезных вещах. Дочка сама нуждалась в опеке и защите. А вот к Андрею Озирскому, с которым мы столько вместе прошли и пережили. Я могла прислониться. Я часто просила у него поддержки, и он выручал меня. Озирский подставил мне плечо восемь лет назад, в самые чёрные дни моей жизни, и сделал из меня сыщика, юриста, респектабельную женщину.

Кем бы я была без него? И была ли вообще? Он изменил мою жизнь, мою судьбу. А, может, Андрей Георгиевич с самого начала был моей судьбой?..

— Ну, всё, всё, иначе нам пришьют мелкое хулиганство! — Озирский улыбался очень довольно, и в его зелёных выпуклых глазах под тяжелыми веками, несмотря на ранее декабрьское утро, прыгали солнечные зайчики.

Уже несколько лет шеф носил элегантную щетину — закрывая шрамы на лице, оставшиеся после пластической операции. Он пострадал, пытаясь задержать пылающий автомобиль, внутри которого заперлась женщина — убийца и самоубийца.

— Горжусь тобой! Юрий Иванович наговорил массу добрых слов по телефону. И добавил, что начальник его охраны по уши в тебя влюбился!

— Он мне признался по дороге.

Я повисла на руке Андрея и потащила его в зал, где нам предстояло получить багаж.

— А ты что ответила? — Озирский по-дружески обнял меня за плечи.

— Мне отвечать не пришлось. Паша Шестаков и сам понимает, что я ему не пара. Решили остаться просто друзьями. Тем более что дружить куда сложнее и интереснее, чем любить. Слушай, Андрей, я умираю от нетерпения! Ты ведь мне ещё не рассказывал в деталях, как взяли Швоева…

— Ничего особенного. — Озирский часто так отвечал, а потом выдавал рассказ, больше напоминающий крутой триллер или сверхинтеллектуальный детектив. — Ладно, пока ждём багаж, вкратце расскажу. Кстати, сразу предупреждаю, что мы прямо сейчас можем на десять минут увидеть Швоева.

— Неужели?! Ты всё-таки устроил это? — Я опять едва не прыгнула Озирскому на шею. — И мне разрешат с ним поговорить?

— Он и сам хочет увидеть ту, которая его выследила. Не боишься?

— Ещё чего! Надеюсь, моё имя ему не назвали?

— Что я, по уши деревянный? Его в психушку посадят, а потом выпустят, и ты должна рисковать жизнью? Одним словом, ребята-охранники меня поняли. И с начальством я всё утряс. Следователь явится к нему позже и возьмёт показания под протокол. А ты просто спросишь, за что он убил Банщицу.

— Андрей, а ты его про это спрашивал? — заинтересовалась я.