«Последний римлянин» Боэций - Виктория Уколова

В IX в. англосаксонский король Альфред перевел «Утешение» на живой язык того времени — староанглийский. С этого момента творение «последнего римлянина» стало активно влиять на развитие складывающихся европейских литератур на народных наречиях. На рубеже Х- XI вв. «Утешение» в переводе Ноткера Косноязычного зазвучало по-верхненемецки. В XI в. появляется версия (переложение) «Утешения» на провансальском языке. XII в. стал временем поистине огромного интереса к Боэцию. Его авторитет в науках, логике, философии, поэзии, музыке чрезвычайно возрос. Многочисленным пересказам «Утешения» был подведен определенный итог в XIII в. французским поэтом Жаном де Меном, перевод которого пользовался широкой известностью.

На итальянский язык «Утешение» переводилось несколько раз, в том числе учителем Данте Брунетто Латини, а в XIV в. — Альбертом Флорентийским. Сочинение Боэция читали и в Византии в греческом переводе Максима Плануда (XIV в.). Тогда же новый перевод «Утешения» на английский язык сделал великий английский поэт Чосер. Среди переводчиков «Утешения» Боэция была и английская королева Елизавета I, в шекспировской Англии «последний римлянин» был хорошо известен. Существовали также многочисленные версии «Утешения» на «новоевропейских» языках, весьма вольные, но являвшиеся относительно «массовой» литературой той поры.

Почему же коронованные особы, ученые и поэты переводили и пересказывали Боэция? Конечно, знание его сочинений входило в обязательный «интеллектуальный набор» и в начале средневековья, и на его исходе. Образованный человек в средневековой Западной Европе не мог не знать Боэция. Знать же его глубоко, иметь о нем тонкое суждение было своеобразным свидетельством высокой образованности, знаком особого культурного престижа. Но чтобы достичь этого, достаточно было изучить «Утешение» в оригинале, особенно в конце средневековья, когда знание латыни уже само по себе становилось признаком некоей культурной элитарности.

Представляется, дело было в том, что переводчики «Утешения» считали необходимым довести его до широкого круга читателей, сделать его более близким для времени, в котором жили. Они стремились, чтобы приобщение читателей к «Утешению» было более интимным, человечным, чтобы это сочинение становилось не вызывающим любопытство раритетом, но действующим элементом культуры их времени.

Король Альфред, который весьма пекся не только о благосостоянии, но и о духовном здоровье народа, счел, что едва ли для просвещения подданных можно найти лучшее произведение, нежели боэциево «Утешение». Человек, познакомившийся с этим произведением, получал представление о макрокосме и микрокосме, обретал универсальное знание, наставления в правильной жизни, преподанные в форме поэтической аллегории, утоление душевных мук. О том, сколь непосредственно Альфред воспринимал «Утешение», свидетельствует хотя бы тот факт, что Фортуна под его пером обрела черты представлений германских народов о судьбе, ссылки на римскую мифологию и историю были заменены примерами из германской мифологии и истории англосаксов. Если бы король переводил «Утешение» только для себя, ему едва ли бы понадобились такие замены. Альфред, как представляется, стремился сделать «Утешение» понятным своим современникам.

Эрудит из Сен-Галена Ноткер считал, что знание усваивается лучше, если преподнесено не на латинском, а на родном языке. (Мнение для того времени неординарное и прогрессивное.) Он больше заботится о точности перевода, тщательно подыскивает верхненемецкие эквиваленты латинским понятиям. Перевод Ноткера сохранял широкое хождение в Германии вплоть до XV в. Показательно, что интерес к «Утешению» не угас в Германии и в XVIII в., когда по требованию жены Фридриха I Софьи Шарлотты, чьим другом являлся выдающийся философ Лейбниц, оно было опубликовано в новом немецком переводе. (Кстати, сама Софья Шарлотта пыталась перевести его на французский язык.)

Провансальский перевод Боэция на рубеже X–XI вв. как бы предварял расцвет поэзии трубадуров, на которой лежал отблеск древней классической культуры, и в этом есть заслуга «последнего римлянина» Боэция. В его даме Философии уже таились черты Прекрасной дамы провансальской поэзии.

Жан де Мен, живший в XIII в., когда философско-теологическая борьба определяла развитие западноевропейской культуры, в переводе сделал акцент на философских и теистических аспектах «Утешения». Он упивается боэциевыми аллегориями, доводя их до почти театрализованной яркости, вполне в духе того времени.

Английская королева Елизавета вслед за Чосером поняла «Утешение» как произведение гуманистическое, в котором органично соединялись поэзия и философия.

Начиная с VI в. появилось огромное число подражаний, пересказов «Утешения» Боэция, а также сочинений, в которых его мотивы получали то или иное звучание. Можно сказать, что Боэций был как бы участником культурных процессов в средние века в эпоху Возрождения, ибо в те времена его постоянно вспоминали. Это касается не только философии, литературы, музыки и т. п., но, что гораздо важнее, это относится к мировоззрению и мироощущению в целом. Ведь не случайно боэциевы мысли, образы и аллегории, даже утрачивая четкую авторскую принадлежность, становились элементом массовых представлении, стереотипами общественного сознания. Даже краткое описание всех подражаний Боэцию и заимствований из него заняло бы значительную часть нашей книги. Остановимся лишь на наиболее важных.

В первой половине VII в. были написаны «Синонимы» Исидора Севильского «первого энциклопедиста средневековья» — с их призывом познать самого себя, не мириться со злом даже под угрозой смерти. В них прослеживается влияние Боэция. В прозе и метрах Каролингского возрождения звучат боэциевы мотивы. Эрудиты Академии Карла Великого Алкуин, Ремигий, Хинкмар Реймсский комментируют трактат Боэция «О троичности». Это же, но с большей глубиной делает один из величайших умов средневековья — Иоанн Скот Эриугена, почерпнувший немало идей из «Утешения».

В Х в. известный ученый-математик Герберт из Реймса обращается к математическим и логическим трактатам Боэция, тогда же за «последним римлянином» закрепилась слава создателя абака. Появляются комментарии к сочинениям Боэция, составленные Бруно Корвейским. На рубеже X–XI вв. к «Утешению» обратилась немецкая поэтесса Гросвита из Гандергейма. Затем сочинение и метрика «последнего римлянина» стали предметом внимания Германа из Рейхенау.

Дама Философия увлекает за собой не только ученых и школяров, но и поэтов XI–XII вв. Тогда же появился «Роман Философии» Симунда Фрейна и «Утешение Разумом» Петра де Компостелла. Мудрость и Разум, Природа и Любовь, Добродетели и Фортуна с легкой руки Боэция кочуют по страницам рукописей того времени. Под влиянием автора «Утешения» находились и философы того времени Петр Абеляр, Гильом Коншский, Аделярд Батский, Иоанн Солсберийский, Жильбер Порретанский и др. «Последний римлянин» наряду с Аристотелем являлся тогда крупнейшим авторитетом в логике. Образы Боэция затем прочно входят в мир рыцарского романа, куртуазную поэзию, даже изобразительное искусство, особенно в искусство книжной миниатюры.