Звезда сыска - Владимир Кузьмин

— Вы сами посудите: предположим, что револьвер не был выброшен сразу? Более того, нам известно почти достоверно, что его удалось благополучно вынести из театра. Его же там не нашли! Чем не повод к самоуверенности? А тут человек полагает, что сегодня вечером у него будут деньги за проданные алмазы. Он настолько был в этом уверен, что, когда сделка сорвалась, пришел в ярость и совершил убийство, чтобы этими деньгами завладеть. Уйти перед встречей с перекупщиком из гостиницы по-английски, не попрощавшись и не рассчитавшись, было бы рискованно. Из-за такой суммы, что он задолжал, его бы точно стали разыскивать, а ему это было совершенно ни к чему. Надо было рассчитаться, обязательно надо было, следовательно, ему надо было добыть денег. Занимать не у кого. Остается заложить что-либо в ломбард.

— Отчего тогда не часы или тот же портсигар, о которых вы спрашивали? — снова стал возражать следователь, но сам себе и ответил: — Да оттого, что они недороги и денег, за них полученных, не хватит. Но сколько же тогда стоил револьвер?

— От двухсот до пятисот долларов!

— То есть от ста тридцати до трехсот пятидесяти рублей, — куда быстрее моего посчитал следователь. — Но как он мог решиться на такое?

— Это странно звучит, но он мало чем рисковал. Принес в ломбард вещицу, которая больше выглядит дорогой игрушкой, чем орудием убийства. К тому же, после убийства со стрельбой в театре прошло немало времени, о нем все уже и забыли. Так что, какие могут быть подозрения? А главное, он собирался в ту же ночь уехать. Получить с перекупщика деньги и уехать. О моем вмешательстве он и помыслить в тот момент не мог. Как и я сама. Я лишь одного не понимаю, отчего он остался неподалеку?

— А вот это-то понятно. Из-за вас! Из-за того, что вы выбрались из лап Елсукова и тем отрезали ему отступление. Он же, убив француза, вернулся, чтобы убрать свидетелей. Елсукова и вас. Вы о таком повороте разве не думали? Но не застав вас, понял, что полиции все станет известно в ближайшие часы, а то и минуты, и решил осесть там, где меньше всего его бы стали искать. Его ведь действительно кинулись искать на дорогах, а он спрятался поблизости. А заодно попытался алиби себе обеспечить. Нам хозяин дома рассказал, что, прожив у него какое-то время, Микульский стал вносить оплату и приписал к ней деньги за лишний день. Не будь хозяин человеком с хорошей памятью или окажись жадным, так трюк мог и удаться: хозяин стал бы уверять нас, что постоялец прибыл к нему еще до дня убийства на Юрточной горе.

— Вы все же проверьте ломбарды, — перебила я его. — А я вам сейчас опишу, что надобно спрашивать.

— Вот даже как? Хотя пора и перестать удивляться. А поехали-ка с нами, Дарья Владимировна. Ломбард у нас в городе один, и расположен он недалеко от вас, рядом с пассажем Второва.

Дмитрий Сергеевич в ломбарде предоставил мне возможность описать искомую вещицу, и ее тут же нам и принесли. Даже я этому удивилась, так как и сама не была до конца уверена в своей правоте. Положили ту шкатулку на стол и открыли крохотным золотым ключиком. Револьвер был красив и сверкал не только полированной сталью, но и несколькими рубинами, украшавшими слоновой кости накладки на рукояти.

— Вы держали его в руках? — спросил следователь приказчика.

— А как же, — удивился тот, — я же должен был его осмотреть и проверить исправность. От исправного состояния цена весьма сильно зависит.

— А тот господин, что его принес? Брал он его в руки здесь, в ломбарде?

— Нет, ему уже не было нужды его брать в руки. Господин Микульский, понятное дело, не был расположен с этой вещицей расставаться и даже отвернулся, когда я ее осматривал. Видимо, переживал.

— Так, — сказал судебный следователь, — остается надеяться, что отпечатки пальцев господина Микульского остались на патронах. Их как раз все забывают стереть.

Тут он увидел мою цветущую физиономию и крикнул:

— Стоп! — после чего медленно, как бы неохотно обернулся к приказчику и тихо спросил того: — Вы сказали, что этот револьвер был вам принесен господином Микульским? Он что же, представлялся?

— Никак нет. Это я потребовал от него документ. Ценные вещи мы никогда не принимаем без предъявления документа. Иначе можно и краденое заполучить.

— Так я вам и поверил, что никогда не принимаете. Ну да это сейчас неважно. Вы можете описать человека, сдавшего в залог это револьвер?

— Могу. Могу описать, могу его подпись в книге предъявить. А вы тем временем будьте любезны, расписочку напишите. Ведь станете изымать вещицу?

— А что, Михаил? Сколько нам потребуется времени, чтобы подготовить новое обвинение? — спросил следователь своего помощника, едва выслушав описание клиента приказчиком из ломбарда и отведя нас в сторонку.

— Так мы всех засадим за работу, к утру можно поспеть, — уверенно ответил помощник.

— Нужно нам поспеть, пока дело не перешло к завершению. Иначе придется новый процесс начинать, все затянется, так что и до весны не разберемся. Но каков наглец! Как все тонко рассчитал!

— Он одного не учел, что у нас в свидетелях Дарья Владимировна окажется! — сказал ему помощник.

Дмитрий Сергеевич посмотрел на него укоризненно:

— Михаил, и вам не совестно? — помощник от такого взгляда и от такого вопроса растерялся. — Дарья Владимировна — и всего лишь свидетель? Да она у нас нечто вроде начальника сыскной полиции, никак не меньше!

49

На следующий день все они выглядели утомленными, но при всем при том довольными. Иван Порфирьевич при встрече лишь покачал головой и ушел куда-то. Зато Михаил остался рядом со мной.

— Представляете, наш господин Микульский даже не удосужился револьвер протереть! — воскликнул он. — Хотя нам достало бы и показаний приказчика, но так еще лучше. Сегодня вся сыскная полиция вместе с прокуратурой не спали. Мы даже профессора из университета привлекли, да и всех наших крючкотворов работать заставили. Ох, как много нервов тратится на формальности! А ошибаться нельзя, дай повод такому специалисту, как господин Власов, хоть за одну запятую уцепиться, и пиши пропало! Иван Порфирьевич сейчас с судьей беседует, испрашивает разрешение на предъявление обвинения в ходе судебного заседания. Если это разрешат, то дело сдвинется куда быстрее. Вот и господин полицмейстер прибыл.

Сергей Николаевич до этого дня в суде не появлялся. Возможно, не видел в том необходимости, возможно, имел какие-то причины. Но вот сегодня пришел и был утомлен с виду не менее всех других, но приветлив и весел.

— Нет, сударыня, я точно уйду в отставку! — радостно сообщил он мне после радушного приветствия. — Мы этот злосчастный револьвер обыскались. Гостиницу едва вверх дном не перевернули, не говоря уже о квартире, где Микульский жил, о трактире елсуковском, и о всех прочих местах. Овраг, что подле того дома на Юрточной горе, по вершку прощупали, разве что снег через сито не просеивали. Двое нижних чинов после таких поисков с простудой слегли. И тут такая неожиданность! Конфузнее могло быть, если бы тот револьвер в самой полиции нашелся!

— Честно сказать, я и сама удивилась оттого, что права оказалась! — призналась я. — Так что не стоит вам говорить про отставку. Если по каждому такому случаю в отставку подавать, так служить совсем некому будет.

— Ну спасибо, ну успокоила. Да, вот еще что. Первое, Полина наказывала привет передавать. Второе, есть для вас с Афанасием Николаевичем приятные новости. Сюрприз, можно сказать. Но это уж после заседания, не думаю, что сегодня оно долгим будет.

Начало заседания состоялось позже намеченного времени, отчего публика стала нервничать. Да и публики в этот раз набралось столько, что приходилось людям на скамьях тесниться, но все равно места всем не хватило и многие остались слушать заседание стоя. Вот откуда люди про все узнают? Про то, что спектакль хорош будет, к примеру? Или о том, что в суде нечто важное произойдет?

Адвокат же пребывал во вполне благодушном настроении, видимо, надумал новые каверзы. Но это было лишь до того, как председательствующий объявил, что в ходе расследования обнаружены новые обстоятельства и что сейчас будут выдвинуты новые обвинения. Господин Власов попробовал придраться к каким-то мелочам, говорил, что обвинение сначала должно быть доведено до подсудимого и его защиты и лишь позже оглашено публично. Но ему указали на некие статьи и параграфы, он вынужден был согласиться и уже почти перестал скрывать свою растерянность.

Иван Порфирьевич как всегда сухо зачитал новые обвинения, но в этот раз внимание присяжных и всех остальных было таково, что в зале, помимо его голоса, не было слышно ни единого шороха, скрипа, вздоха или покашливания.

После того как суду был передан в качестве главной улики револьвер, из которого было осуществлено тройное убийство, тишину нарушил хриплый голос самого Микульского: