Расскажи, как живешь - Агата Кристи

И тут их настигла Немезида. Они слишком глубоко вгрызлись в склон, и на них обрушились верхние слои земли. На крик одного, успевшего отскочить, сбежалась толпа. Сразу же и бригадиры и рабочие поняли, что случилось, и трое кайловщиков принялись поспешно откапывать своих товарищей. Но спасли только одного, четверо погибли.

Началось общее смятение — плач, причитания, молитвы и горячее стремление немедленно найти виновного. Теперь уже трудно понять, просто ли сдали нервы у бригадиров и они бросились бежать или на них действительно напали, угрожая убить. Во всяком случае, за ними действительно погналась разъяренная толпа. На взгляд Макса, бригадиры поддались страху и бросились бежать, чем спровоцировали погоню. Однако устраивать дознание некогда. Мы разворачиваем обе машины и на всех парах мчимся в Камышлы, где Макс излагает все дело офицеру Services Speciaux. Лейтенант схватывает все на лету. И вот он в сопровождении четверых солдат едет вслед за нами в Брак Рабочие уже на холме, толпа гудит, как потревоженный улей, но, увидев, что приближаются представители властей, как-то сразу успокаивается. Мы все выходим из машин и направляемся к толпе. Лейтенант отправляет свою машину с одним из солдат, а сам спускается в раскоп, на место трагедии Он расспрашивает, что и как, и те, кто на самом деле работал на этом квадрате, объясняют, что они ни при чем, а виноваты сами погибшие — позавидовали и решили тайком выбрать все ценные вещицы. Единственный выживший подтверждает эти показания. Лейтенант спрашивает, точно ли их было четверо и нет ли под обвалом еще погибших.

Выясняется, что нет.

В это время подъезжает машина лейтенанта, в ней шейх того племени, к которому принадлежали погибшие. Он вместе с лейтенантом продолжает дознание, после чего громовым голосом обращается к толпе. Он сразу снимает вину с экспедиции: эти люди подкапывали склон в нерабочее время, на свой страх и риск, более того, они хотели обокрасть своих же товарищей. Они получили по заслугам за свое неповиновение и жадность. А всем остальным следует сейчас же разойтись по домам.

Солнце к этому времени уже закатилось, наступила ночь.

Шейх, лейтенант, Макс и я едем домой. С огромным облегчением видим, как Димитрий преспокойно готовит обед, а Серкис встречает нас, широко ухмыляясь.

Целый час мы обсуждаем случившееся. Все это, конечно, очень прискорбно. Лейтенант замечает, что у погибших остались семьи, и, хотя формально мы им ничего не должны, материальная помощь не помешала бы. Шейх добавил, что щедрость — признак благородства, и это только поднимет нашу репутацию на невиданные высоты.

Макс заявляет, что хотел бы помочь семьям, но при условии, что те не воспримут его добровольную благотворительность как вынужденную компенсацию за смерть кормильца. Шейх бормочет, дескать, это правильное условие, и пусть французский офицер все запишет на бумаге Более того, он сам, лично, всем так и скажет. Обсудив с нами сумму нашей помощи и слегка подкрепившись, шейх и лейтенант уехали. Двое солдат остались на холме охранять место обвала.

— А главное, — говорит Макс, когда, совершенно вымотанные этим днем, мы отправились спать, — надо обязательно присматривать за этим местом завтра во время ленча, иначе все повторится.

Гилфорд не верит.

— Но они ведь увидели сегодня, как это опасно!

— Завтра сам убедишься, — мрачно предрекает Макс.

На следующий день сам он прячется за остатками древней кирпичной кладки и ждет. И вот во время ленча трое рабочих, ничтоже сумняшеся, потихоньку подбираются с другой стороны холма к злополучному квадрату и начинают как одержимые рыть землю буквально в двух футах от места, где только что погибли их товарищи. Смерть соплеменников ничему их не научила! Макс вылетает из укрытия и учиняет страшный скандал. Неужели эти олухи не понимают, что сами ищут себе смерти?! Один из них в ответ бормочет: «Ин шаллах!»

Все немедленно уволены — формально за попытку обмануть других рабочих. С этой минуты проклятое место охраняется и после фидоса — до тех пор пока были сняты все верхние слои грунта и опасность миновала. Гилфорд в ужасе:

— Похоже, эти парни вовсе не дорожат жизнью. Кроме того, они совершенно бесчувственны. Целый день сегодня шутили и хохотали над теми, кто вчера погиб!

Макс отвечает, что к смерти здесь относятся не слишком почтительно.

Бригадиры дали свисток, означающий фидос, и рабочие бросились врассыпную с холма, весело распевая:

— Юсуф Дауд был с нами вчера, а сегодня он мертвый!Он не набьет больше свое брюхо едой, никогда, никогда!Ха-ха!

Гилфорд в полнейшем шоке.

Глава 12

Айн-эль-Арус

Переезжаем из Брака на реку Балих. В последний перед отъездом вечер спускаемся к берегу Джаг-Джага с чувством легкой грусти. Я успела полюбить этот поток грязно-коричневой воды. Но Брак все равно не так запал мне в душу, как Шагар! Деревня Брак, заброшенная и приходящая в упадок, несет на себе печать меланхолии, и армяне, живущие здесь, в своей убогой европейской одежде как-то не вписываются в окружающий ландшафт. Голоса их сварливы, в этих местах нет роскошного жизнелюбия курдов и арабов. Здесь мне не хватает курдских женщин, бродящих по лугам, — этих оживших цветов, с их белозубыми улыбками и смеющимися лицами, с их гордой красивой поступью.

Мы наняли еще один грузовик-развалюху, чтобы увезти на Балих кое-что из мебели. В таких грузовиках все надо привязывать, — а не то, пока доберемся до Рас-эль-Айна, половину растеряем по дороге. Скарб наконец погружен, и мы уезжаем: Макс, Гилфорд и я — в «Мэри», Мишель — в «Пуалю», вместе со слугами и Хийю.

На полпути до Рас-эль-Айна устроили пикник — как раз время ленча. Субри и Димитрий хохочут до слез.

— Хийю тошнило всю дорогу, — кричит Димитрий.

Субри поддерживал ей голову.

Внутри «Пуалю» — соответствующее подтверждение его слов. Какое счастье, что слуги воспринимают это просто как забавное происшествие.

Хийю впервые так оконфузилась, и вид у нее совершенно убитый.

«Я все повидала, — словно говорит ее взгляд, — враждебный собакам мир, злобу мусульман, меня топили, я чуть не умерла с голоду, я изведала побои, пинки и камни. Я не боюсь ничего. Я ко всем неплохо отношусь, хотя ни к кому не питаю любви. Но что это за новая напасть на мою голову, зачем меня так унизили?»

Ее янтарные глаза печально смотрят то на одного из нас, то на другого. Пожалуй, впервые ее уверенность в себе серьезно поколеблена. К счастью, уже через пять минут ей становится легче, и Хийю забывает обо всем. Она с жадностью пожирает остатки еды после Димитрия и Субри. Я не уверена, что это разумно — кормить ее сейчас. Ведь мы вскоре снова поедем.