Игра на разных барабанах: Рассказы - Ольга Токарчук

— Тебя зовут Владислав, и он Владислав… — продолжила старшая.

— Пусть будет Владиславом, почему бы и нет.

Помолчали. Мужчина стряхнул пепел на пол.

— Ну, чего там у вас?

Женщина быстро перевела взгляд на верхушку стоящего у стены карниза и, не сводя с него глаз, сказала:

— Это твой ребенок, Владек. Скоро Рождество, вот мы и хотим его окрестить.

Лицо мужчины застыло.

— Ты чего, Халина, охуела? Да как же это может быть мой ребенок? Говори, Ивонка, — обратился он к девушке, — как это может быть мой ребенок, чего вы брешете?

Ивонка закусила губу и принялась судорожно качать ребенка. Малыш проснулся и захныкал.

— Кто его отец? — спросил мужчина.

— Ты. Это твой ребенок.

Мужчина выпрямился и затоптал сигарету.

— А ну пошли отсюда, живо, обе.

Они, помедлив, поднялись. Ивонка натянула малышу на глазки голубую шапочку.

— А ну, пошли, пошли, — подгонял он их.

— Ну ладно, Владек, в таком случае отец — твой сын Яцек, — неожиданно заявила старшая уже в дверях, не оборачиваясь.

— Он здесь был на Пасху, — вызывающе бросила Ивонка.

— Убирайтесь.

Дверь за ними захлопнулась. Женщины молча стояли на грязном, истоптанном снегу. Через секунду погас свет.

— Ну и чего теперь? — спросила Ивонка у матери.

— Чего-чего? Ничего.

Автобус должен был прийти только через час, поэтому назад они поплелись пешком.

— Говорила я тебе, надо взять коляску. Будем теперь тащиться целый час.

— Лучше уж идти, чем мерзнуть на остановке.

Ночью ребенка что-то беспокоило. Ивонка спала как убитая, поэтому мать мочила уголок пеленки в теплой воде и давала малышу пососать. Он беспомощно шевелил крохотным ротиком. Сквозь щели плиты в кухне мерцал огонь.

Поутру обе были в магазине. Ивонка купила себе мороженое «Магнум». Оно стоило безумные деньги. Мать принялась ей выговаривать, мол, дело даже не в деньгах, а что она простудится и пропадет молоко. Ивонка спокойно съела мороженое и пожала плечами. Ребенок спал в голубой коляске.

— Какой хорошенький мальчуган, — разохалась продавщица; она вышла на крыльцо магазина в белом нейлоновом халатике, наброшенном на свитер. — Ой, холод-то какой.

Через минуту в магазине образовалась очередь, как и бывало обычно ближе к полудню. На этот раз стояли не только местные мужики за дешевым вином либо проезжие, заскочившие за «колой» или орешками на дорогу до границы. Сегодня пришли хозяйки за ароматизаторами для теста, ванильным сахаром, маргарином, изюмом. Продавщица с аптекарской скрупулезностью взвешивала «птичье молоко», мармелад в шоколаде и особые рождественские конфеты, в которых больше всего ценилась блестящая золотисто-фиолетовая обертка. Эта красота будет висеть на елке. Люди были вовсе не против, что очередь движется медленно, нет — каждый, как только оказывался у прилавка, принимался болтать с продавщицей, а она, отложив в сторону листок со столбиками цифр, пакетики с разрыхлителем, опершись о прилавок, выслушивала припасенный для нее рассказ. Казалось даже, покупатели не деньгами расплачивались, будто деньги — всего лишь ритуальные камешки. За изюм, пекарский порошок и дешевое вино рассчитывались незатейливой историей, вопросом, шуточками. Поэтому все и тянулось так долго.

У магазина остановился темно-зеленый шикарный автомобиль, одна из последних моделей с просторным, вместительным салоном. Сверху, на крыше, ехали лыжи. Из иномарки вышел мужчина, экипированный фирмами «Полар» и «Гротекс», в причудливой шапочке на голове. Он сказал что-то женщине, которая осталась в машине с двумя детьми-подростками, легко вбежал в магазин и встал в конец очереди, прямо за Матушеком.

— Есть журек[27]? — спросил фирменно упакованный турист, потирая руки, и добавил уже вне всякой связи: — Уфф, холод какой.

От вопроса о журеке магазинный галдеж как-то скис. Продавщица, которой напомнили об ее обязанностях, прервала свой монолог на полуслове и неприязненно взглянула на приезжего.

— Журек, ну такой, в бутылке. Или в банке, не знаю, в каком он у вас виде: в бутылках или в банках.

— Журек, — подсказала продавщице Матвеюкова и начала складывать в пакет свои скромные покупки.

Все украдкой оглядели пришельца. Снег таял на его цветных модных «снегоходах». Желтая надпись на голубой куртке провозглашала на иностранном языке какую-то яркую истину. Продавщица посмотрела на нижнюю полку.

— Есть, — сказала она. — Последняя бутылка.

— A-а, значит, в бутылках. У нас, на севере, журек продается в стеклянных банках, — пояснил мужчина и весело обвел взглядом лица покупателей. — Мы едем на праздники в Австрию кататься на лыжах, жена уперлась, что без журека никак нельзя, а это последний магазин перед границей, — продолжил он уже потише, обращаясь бог весть почему к Матушеку.

Матушек отвернулся и принялся спокойно изучать марки сигарет, выставленных за витринным стеклом. Очередь молча продвинулась на одного. Матвеюкова пересчитывала у выхода сдачу.

— Что за праздник без журека? — снова завел свое мужчина. Его высокий, громкий, самоуверенный голос неприятно резал слух. — Это же наше, польское, национальное. Я уже столько стран объездил в Европе и в мире, а вот журека нигде нет. Понятное дело, у них там свои традиционные блюда, но ведь — не журек. Ну, еду я и думаю: если не здесь, то уже нигде не куплю. В Чехии журека нет.

Никто не поддержал разговор. Мужчина начал притопывать и дышать на замерзшие ладони. Продавщица, эта словоохотливая бабенка, смущенная присутствием чужака, выполняла свою работу четко и добросовестно. Очередь быстро продвигалась вперед, чересчур быстро — никто ведь никуда не торопился.

— Холодно, — сказал приезжий Матушеку и еще раз театральным жестом потер руки.

Матушек взглянул на него и сдержанно улыбнулся, из вежливости. Отвернулся к витрине с сигаретами.

— У нас заказан люкс в Альпах. Знали б вы, какие там подъемники, какой сервис! Спускаешься час, а то и больше. А внизу в гостинице — бар и бассейн. Питаемся мы, конечно, сами. В каждом апартаменте есть кухня, поэтому жена и сможет приготовить этот журек. Возьму еще кусок колбасы, но какой-нибудь получше. Есть здесь хорошая колбаса? — заволновался он вдруг.

От прилавка неохотно отошла очередная покупательница. Продавщица приспустила молнию на вороте свитера.

— Вижу, есть колбаса, но если цена ей шесть злотых, чего там может быть хорошего, — заметил проезжий.

Из машины посигналили. Мужчина подошел к двери, и в магазин ворвалось клубящееся облако морозного воздуха. Он что-то прокричал своим и вернулся на место.

— Жена нервничает — вечером нам надо быть уже в Альпах. А мне, видите ли, журека захотелось.

Матушек покупал сигареты, апельсиновую эссенцию, поллитровку и хлеб. Продавщица сноровисто просуммировала столбик цифр и в ту же бумагу завернула бутылку.

— И журек, — добавил он. — Бутылку журека.

Весь магазин притих. Продавщица подала ему бутылку с каким-то благоговением. Матушек быстро расплатился.

— Послушайте… — начал, совершенно опешив, мужчина в пуховике, но Матушек мигом сгреб с прилавка свои покупки и исчез.

Возле магазина он увидел Халину с ее чокнутой дочерью и вручил ей эту бутылку.

— На, возьми. Нам ни к чему, мы в сочельник свекольник едим, — сказал и еще раз напомнил, чтобы вечером зашла за давно обещанным одеялом.

Ивонка стеснялась идти в дом. Стояла у забора и клацала зубами, непонятно: то ли от холода, то ли от страха.

— Ты чего, дура, трясешься? Съедят тебя, что ли? Тогда надо было бояться, не сейчас, — сказала ей мать.

— Там мужики какие-то. Иди сама, а я с мальцом тут подожду.

— Ну и хорошо, что мужики, может, теперь, при свидетелях мы и порешим дело. При свидетелях. А ну пошли!

Девушка нехотя повиновалась.

В кухне за столом сидели четверо мужчин. Матушек как раз налил по последней рюмке. Его жена, грузная и толстая, занималась процеживанием молока. На буфете стыл сдобный пирог, посыпанный крошкой. Было тепло и уютно.

— Мать, вон девки пришли за пуховым одеялом, — объявил Матушек.

Пододвинул им один свободный стул. Халина присела на краешек, а Ивонка осталась с ребенком стоять на пороге.

— Ну, ваше здоровье, — произнес Гураль и опрокинул рюмку. Остальные тоже выпили, но молча. Крякнули, запили «фантой».

Хозяйка скрылась в комнате и тотчас вернулась с тюком, завернутым в полиэтилен и перевязанным веревкой. Заворковала над ребенком.

— Звать-то как?

— Еще не назвали, — быстро отозвалась Халина.

Ивонка начала нервно переминаться с ноги на ногу.

— А крестины когда?

Халина пожала плечами.

— Одеяло хоть куда, — сказала Матушкова. — Все лето проветривалось на чердаке. Пододеяльник-то есть?