Побег обреченных - Андрей Молчанов

– Так, – сказал ему Власов, кивнув на хрюкающего в судорогах сутулого куратора, который, прижав руки к животу, маятником раскачивался на стуле. – Ваш… друг, как видите, заболел. Отныне поступаете в мое распоряжение.

– От перемены мест слагаемых… – отозвался Дипломат смиренно.

– Вот именно! – с суровым вызовом подтвердил Власов. – А потому – в купе! И без фокусов! По ходу поезда встретимся.

Из дрожащей руки куратора он принял Димины документы.

– Прощайте, товарищ офицер, – вдумчиво кивнул своему захворавшему руководителю Дима. – Видите… У вас, оказывается, тоже накладочка с пузырем. Но согласитесь: вы бы сейчас не глядя обменялись на мой дефект свободного и радостного мочеиспускания, нет?

– Уберите эту суку, – просипел сутулый.

– И дайте ему пару раз по ребрам, – попросил утомленно Власов милиционера.

– Момент! – ответили с готовностью, а вслед за тем донеслось жалкое:

– Я же пошутил… А-а-а!

Николай посмотрел на часы.

– Пора грузиться! – вывел резюме и, пихнув в плечо повизгивающего Дипломата, поплатившегося за неуместное остроумие, пошел в зал к ожидавшим его Мартынову и Астатти.

СОБЫТИЯ ПРИЯТНОГО В ЦЕЛОМ ВЕЧЕРА

Увидев перед собой Ракитина и Жанну, Рудольф Ахундович онемел, густо зарумянился и начал разводить короткими ручками, приглашая вошедших садиться. Он был одет в мохнатый свитер из черно-коричневого мохера и белую водолазку, видневшуюся в треугольном вырезе на груди, что придавало ему разительное сходство с упитанным гималайским медведем.

– Рудольф Ахундович, – представил его Ракитин Жанне. – Большой начальник на большом производстве, движитель в процессе созидания материальных благ. Будьте знакомы.

Рудольф Ахундович, вконец деморализованный комплиментами, покраснел уже до сиреневого оттенка и, отодвигая пухлым пальцем душный ворот водолазки, просипел:

– Пожалста! Кушат будим!

– С удово… – начал Александр, но тут лицо его внезапно приняло страдальчески-удивленное выражение, глаза закатились, он резко отвернулся и чихнул так, что едва устоял на ногах.

– Лечит тебя прям сичас буду, – высказался на это Рудольф Ахундович, вываливавший тем временем из сумки на столик продукты: свертки с жареными цыплятами, балыком, ветчиной и лавашем.

– Показательный гастроном, – прокомментировал с верхней полки Иван Иванович ехидно, но и почтительно.

– Мы на Восток любим кушат и кушат умеем, – заявил Рудольф Ахундович сопя. – Приедем – никого никуда не отпускаю, ко мне в дом, плов готовить буду, сам буду. Никто между вас вкуснее мой плов не ел, клянусь хлебом! Поедим, потом на машина – пожалста – всех куда надо отвезем. Так у нас.

– Плов – хорошо, – ответил Ракитин задумчиво. – И машина хорошо. Плохо, что туда, куда нам надо, на ней не доехать. Пешком нам придется. С рюкзачком. Романтика преодоления – такие, кажется, термины.

– Зачэм пышком, романтика? – распаковывая свертки, возразил Рудольф Ахундович. – Выртолет будим заказать! – произнес убежденно. – Ты хороший человек, я просить буду. У меня началнык в авиации есть, всегда помощь делает. Масло я ему давай, горючий давай, ему выртолет жалеть смешно просто!

Ракитин быстро переглянулся с Градовым.

– Значит, социалистическая система еще у вас себя не изжила? – подал голос Иван Иванович.

– Хороший была система! – согласился Рудольф Ахундович, нарезая колбасу. – Ты слезай тож кушат! Ничего не ешь, газеты читаешь только. От газет сыт не станешь! Язва будит! Газеты на сытый желудок хорошо! – На Жанну он упорно старался не смотреть.

Приступили к трапезе.

Градов есть отказался; сослался на гастрит, диету и, извинившись, вышел в коридор.

– Ну, – Ракитин взял инициативу, – за дам!

Жанна потупилась, вертя рюмку в длинных пальцах с перламутровыми ноготками. Рудольф Ахундович влюбленно смотрел на огненную ее шевелюру в кудряшках химической завивки.

– Разве так говорят? – укорил он Ракитина. – Разве тост можно так говорить? Аи, не умеешь, хоть умный, прости, пожалста.

И начался тост – цветистый, длинный, с прологом, лирическими отступлениями, вставными новеллами, метафорами и аллегориями, где сравнивалась Жанна с розой и ланью, и приписывались ей черты выдающиеся, и звучали прилагательные степени исключительно превосходной, и рюмки то поднимались вожделенно, то опускались с затаенным разочарованием, и глотал Ракитин, цепенея скулами, голодную слюну, пыхтя терпеливо, но вот закончился тост, и Жанна, изрядно порозовевшая от пышной лести, пискнула смущенное «спасибо» и выпила, тут же закашлявшись.

Иван Иванович кратко прибавил:

– С товарищем согласен. – И, пригубив рюмку, отставил ее в сторону.

Далее превознесен был скалолаз Ракитин – отважный и мужественный; говорилось об огромном счастье знакомства с ним, и изнемогал уже в смущении Александр, после переключились на Ивана Ивановича, в ком Рудольф Ахундович также обнаружил недюжинные способности и достоинства; затем в ход пошли традиционные темы дружбы, здоровья, и на середине второй бутылки был объявлен антракт.

– Выступлений надо? Концерт? – допытывался Рудольф Ахундович у Жанны. – Какой проблемы?! На комбинат поедешь! В поселок тож! Начальнык клуб друг! Он мне спасиб говорить будит! Целовать будит! Богом клянусь! У нас такой гастроль, не забудешь! Никакой Душанбе не захочешь после наш гастроль, мамой клянусь!

Жанна отнекивалась, но он упорно клялся мамой, хлебом, высшими силами мироздания и возражений не принимал.

– В дом у меня жит будишь! – талдычил упрямо. – Я один, ни жены, ни детей. К друг пойду, живи сколько надо. Обед приду готовить, завтрак, ужин, все! Вопрос? Никаких нет! Не уважать – скажи!

– Уважаю, – лепетала Жанна под его страстным напором, – но, понимаете…

– Э, какой «но»! Пойдем, я тебе три слова хочу говорить глаз в глаз…

Ракитин улыбался, слушая их. Категоричность Рудольфа Ахундовича ему определенно нравилась. Когда парочка вышла посекретничать и он остался с Иваном Ивановичем наедине, то поделился невольно:

– Никогда не верил в случайные встречи и рожденные в них обещания. А сейчас, представьте, готов поверить. Во все. От плова до вертолета. Клянусь мамой Рудольфа Ахундовича, – добавил со смешком.

– Ну не знаю, – отвечал Иван Иванович уныло. – Душа зачастую как гармонь – сначала вширь, потом обратно. Так вы, значит, альпинист… – не то спросил он, не то констатировал, однако же, несомненно, с иронией. – И сколько на вашей совести восхождений? К хребтам и пикам?

– Я начинающий, – ответил Александр кротко. – Говорил же.

– А если честно? Куда едете? – Иван Иванович деланно зевнул. – Вернее, зачем?

– То есть? – насупился Ракитин. – Что за… допрос?

– Никак нет, – спешно вынес протест Иван Иванович. – Не допрос, а доверительная беседа. Просто… я человек наблюдательный и привык оперировать фактами. Так вот. Относительно альпинизма. Я в горы ходил, регион Памира знаю; знаю, как там, кто, что и… вести разговор в этом плане можно только потехи ради. Раз! – Он устремил на Александра насмешливый взгляд. – Теперь два: странная вы, доложу, парочка…

– Почему же? – осведомился Ракитин, дрогнув голосом.

– Какие-то… не от мира сего. Но не благодать диетическая от вас исходит, а, наоборот, – напряженность неблагополучная.

– Знаете, кто мы? – перебил Ракитин, тревожно оглянувшись. Выдержал паузу. – Бежавшие из тюрьмы особо опасные преступники! – объявил трагическим шепотом и рассмеялся старательно.

– Хорошо смеется тот, кому в самом деле смешно, – произнес Иван Иванович рассудительно. – В этой связи любопытно: смешно-ли вам?

– Послушайте, – сказал Ракитин серьезно. – Кое в чем вы правы, хотя сами не знаете, в чем именно. Что касается альпинизма – это да, легенда. Мы просто попали в сложное положение: оказались без документов и без денег… Однако никаких грехов перед законом за нами нет. Так что уймите свою подозрительность: ни вам, ни кому-либо другому дурного от нас ждать нечего. А посвящать вас в подробности…

– Не надо, – кивнул Иван Иванович. – Ладно. На том и договорились. Последний вопрос: а чем вы так постоянно и всерьез угнетены?

– Чувствуется?

– Еще как.

– Насчет меня – все просто, – вздохнул Александр. – Мелкий обыватель, обложенный и задавленный крупными, по его мнению, житейскими невзгодами. Временно без работы, жена погибла, неустроен и подобное. Вновь опускаю нюансы, но таким… примерно… образом.

– Да, вот еще! – вспомнил Иван Иванович. – Зеркало это дурацкое… Спроси, сколько стоит. Денег дам. Если щепетильный – запиши адрес, вышлешь должок. А то что ты как уборщица-общественница…

– Это… сам разберусь, – буркнул Ракитин.

– Тогда разберусь я! – Иван Иванович встал. – Сиди, понял? – цыкнул он, пресекая возражения. И направился к проводнице, столкнувшись в двери с Жанной, ведомой под локоток Рудольфом Ахундовичем.