Тайна болезни и смерти Пушкина - Александр Костин

Размышляя над полной внутреннего трагизма судьбой фельдмаршала, Пушкин писал:

Там, устарелый вождь! как ратник молодой,Искал ты умереть средь сени боевой,Вотще! Преемник твой стяжал успех, сокрытыйВ главе твоей. – А ты, непризнанный, забытыйВиновник торжества, почил – и в смертный часС презреньем, может быть, воспоминал о нас!

Затем усилил трагическое звучание второго стиха:

«Там устарелый вождь, как ратник молодой,Свинца веселый свист заслышавший впервой,Бросался ты в огонь, ища желанной смерти, —Вотще!..»

Остальные строки не были пропущены цензурой и заменены отточием.

Полководец

У русского царя в чертогах есть палата[117]:Она не золотом, не бархатом богата;Не в ней алмаз венца хранится за стеклом;Но сверху донизу, во всю длину, кругом,Своею кистию свободной и широкойЕе разрисовал художник быстроокий.Тут нет ни сельских нимф, ни девственных мадонн,Ни фавнов с чашами, ни полногрудых жен,Ни плясок, ни охот: а все плащи, да шпаги,Да лица, полные воинственной отваги.Толпою тесною художник поместилСюда начальников народных наших сил,Покрытых славою чудесного походаИ вечной памятью двенадцатого года.Нередко медленно меж ими я брожуИ на знакомые их образы гляжу,И, мнится, слышу их воинственные клики.Из них уж многих нет; другие, коих ликиЕще так молоды на ярком полотне,Уже состарились и никнут в тишинеГлавою лавровой.Но в сей толпе суровойОдин меня влечет всех больше. С думой новойВсегда остановлюсь пред ним, и не свожуС него моих очей. Чем долее гляжу,Тем более томим я грустию тяжелой.

Он писан во весь рост. Чело, как череп голый.Высоко лоснится, и, мнится, залеглаТам грусть великая. Кругом – густая мгла;За ним – военный стан. Спокойный и угрюмый,Он, кажется, глядит с презрительною думой.Свою ли точно мысль художник обнажил,Когда он таковым его изобразил,Или невольное то было вдохновенье, —Но Доу дал ему такое выраженье.

О вождь несчастливый! Суров был жребий твой:Все в жертву ты принес земле тебе чужой[118].Непроницаемый для взгляда черни дикой,В молчанье шел один ты с мыслию великой,И, в имени твоем звук чуждый не взлюбя,Своими криками преследуя тебя,Народ, таинственно спасаемый тобою,Ругался над твоей священной сединою.И тот, чей острый ум тебя и постигал,В угоду им тебя лукаво порицал…И долго, укреплен могущим убежденьем,Ты был неколебим пред общим заблужденьем;И на полупути был должен наконецБезмолвно уступить и лавровый венец,И власть, и замысел, обдуманный глубоко, —И в полковых рядах сокрыться одиноко.Там, устарелый вождь, как ратник молодой,Свинца веселый свист заслышавший впервой,Бросался ты в огонь, ища желанной смерти, —Вотще! —. . . . . . . .. . . . . . . .

О люди! жалкий род, достойный слез и смеха!Жрецы минутного, поклонники успеха!Как часто мимо вас проходит человек,Над кем ругается слепой и буйный век,Но чей высокий лик в грядущем поколеньеПоэта приведет в восторг и в умиленье!

Как и в более раннем стихотворении «Из А. Шенье», дописанном, кстати, в этом же году, где Пушкин показал своего героя (Геракла), ищущего смерти из-за физических страданий, так и в «Полководце», его герой («Бросался ты в огонь, ища желанной смерти») ищет желанной смерти, мучаясь страданиями нравственными, которые были присущи и самому Пушкину.

В Бородинском сражении, в котором Барклай командовал войсками правого фланга и центра, он проявил необычайную храбрость, появляясь во всех опасных местах, бросаясь в гущу самых жестоких схваток. В тот день под ним были убиты пять коней, и лишь каким-то высшим чудом он сам остался жив. Он, будучи уязвленным отстранением от командования 1-й западной армией, но чей стратегический замысел в конечном итоге оказался верным, искал в этом сражении «желанной смерти». Он писал Александру 1: «26 августа не сбылось мое пламеннейшее желание: провидение пощадило жизнь, которая меня тяготит».

Стихотворение вызвало «критическую заметку» родственника М.И. Кутузова – Л.И. Голенищева-Кутузова, изданную отдельной брошюрой. В заметке автор возмущается якобы негативным отношением Пушкина к Кутузову: «Преемник твой стяжал успех, сокрытый // в главе твоей…», что он «позволил себе такой совершенно неприличный вымысел».

В ответ на эту заметку Пушкин поместил в 4-м номере «Современника» пространное «Объяснение»[119].

Работа над стихотворением «Полководец» продолжалась до средины апреля 1835 года, поскольку черновой вариант его датирован: «16 апреля 1835», однако, переписав стихотворение набело, поэт поставил дату: «7 апреля (1835) Светл<ое> воскр<есение>», прибавив: «мятель и мороз», потому что на Пасху в Петербург вернулась зима.

Через пять дней после написания «Полководца» с его финальным лейтмотивом желанной смерти и за неделю до окончания стихотворения о самосожжении Геракла («Покров, упитанный язвительною кровью…»). Пушкин написал философско-медитативное стихотворение «Туча», где свое одиночество мотивирует не непониманием окружающими его предназначения, а исчерпанием – тем, что «Туча» (конечно это очень удачная метафора) свое назначение исчерпала.

Туча

Последняя туча рассеянной бури!Одна ты несешься по ясной лазури,Одна ты наводишь унылую тень,Одна ты печалишь ликующий день.

Ты небо недавно кругом облегала,И молния грозно тебя обвивала;И ты издавала таинственный громИ алчную землю поила дождем.

Довольно, сокройся! Пора миновалась,Земля освежилась, и буря промчалась,И ветер, лаская листочки древес,Тебя с успокоенных гонит небес.

Наиболее удачная интерпретация этого стихотворения сделана, на наш взгляд, Л.М. Аринштейном:

«Некогда «туча» была частью великого целого; она облегала все небо и щедро поила дождем алчущую землю. Но «пора миновалась» (Пушкин мог бы добавить: согласно «общему закону»), и теперь «туча» – лишь беспомощный след былого, последний его осколок. Одинокой и ненужной несется она «по ясной лазури», так что высший гарант «общего закона» Зевс (в окончательном варианте – ветер) обоснованно и справедливо гонит ее с небосвода.

Именно гонит. Это, если угодно, апофеоз самоуничтожения…»[120]

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});