Баронесса Настя - Иван Дроздов

— А вы доверяйте, он, по всему видно, порядочный человек и не станет злоупотреблять доверием начальника.

— Вашим доверием он уже злоупотребил: разболтал всем тут в блоке, что купался с вами на озере и вы были с ним более чем любезны.

— Более чем любезна? А вы не могли бы сказать, что это значит?

— Вам лучше знать меру своих эмоций, но я советовал бы вам помнить: у нас тут всюду есть глаза и уши, и вам не поможет никакая конспирация.

— О ваших способностях всё видеть и слышать я знала ещё там, на фронте. Но здесь мне открылась ещё одна способность вашего зрения: видеть предметы в кривом зеркале. И ещё мне открывается одно ваше свойство: сочинять фантастические истории. Я бы не хотела быть героиней этих историй.

— Вы говорите загадками, чёрт побери! А я люблю ясность в отношениях. Вы приготовьтесь говорить со мной начистоту, я скоро от вас этого потребую. А теперь собирайтесь и — на работу, буду вас ждать.

— Сожалею, герр полковник, но я очень занята.

Барон Ацер задохнулся от возмущения:

— Я вас зову не на свидание! Дела не ждут нас, чёрт подери!

— Успокойтесь, герр полковник, война научила меня повиноваться приказам и закалила дух, но мы с вами не на фронте, и мой фюрер, надеюсь, меня не осудит, если я немножко отдохну.

Она говорила озорно, певуче, с лёгким оттенком невинного кокетства, — давала понять, что Ацер ей безразличен и как человек, и как начальник, и что вообще она никого не боится, ни от кого не зависит и дороже всего ценит свою свободу.

— Может, завтра я к вам заеду, утром, во время конной прогулки.

И повесила трубку.

Телефон снова зазвонил, фрау Мозель потянулась к трубке, но Кейда её остановила:

— Не надо. Я не расположена с ним разговаривать.

Странно, что она не чувствовала ни волнения, ни даже раздражения. Не испытывала и ощущения недовольства собой. Хотя настроение было каким–то смутным, вероятно, от неопределенности сложившейся ситуации, от отсутствия возможности планировать или хотя бы предугадывать дальнейший ход событий. Она понимала, что надо быть готовой

к любым неожиданностям, что надо собрать все свои силы, обрести так необходимое ей спокойствие.

Настя подсела к зеркалу, расчесала косы, — они были длинные, почти до пояса.

— Фрау Мозель, покойная баронесса когда–нибудь обращалась к услугам парикмахера, или она довольствовалась…

— Вам не нравится моя работа? — в голосе фрау прозвучала явная обида.

Она подошла сзади, взяла из рук Кейды гребень.

Настя с пристрастием, пытливо смотрела ей в глаза, отражавшиеся в зеркале, задавала себе вопрос: «Не выдал ли её Павел Николаевич?» Но нет, лицо молодой женщины хранило прежнюю безмятежность. Читалось в её глазах и другое: фрау не ревновала, её не смущали визиты юной баронессы к её возлюбленному, видно, она понимала, что любовного альянса за её спиной нет и не может быть, Иное дело — покойная баронесса: та скучала без мужа, была на много лет моложе её, — душа искала утешителя, и он мог явиться в образе русского пленного.

Слава Богу, в отношениях Кейды и фрау сохранялась безоблачность, немка все сильнее привязывалась к юной хозяйке, была заботлива, как родная мать. Настя ещё не могла понять всех тайных пружин, но, похоже, фрау Мозель связывала с ней какие–то свои, глубинные интересы.

— Скажите мне, признайтесь… Я, конечно, не профессионал, но стараюсь… Я очень стараюсь.

Я вам очень благодарна, милая фрау Мозель. Вы так удачно, со вкусом подобрали туалеты, — вам мог бы позавидовать самый лучший мастер. И причёски ваши хороши. Но я теперь хотела бы чего–то необыкновенного, хотела бы так измениться, чтоб и сама себя не узнала.

— Так за чем же дело стало! — радостно воскликнула фрау, — Мы на завтра пригласим Паролло, мастера женских причёсок, итальянца, — есть у нас такой. Баронесса редко, правда, но приглашала его.

Рано утром, как и заказывала фрау Мозель, в замок явился маленький седенький старичок с набором инструментов, поднялся в спальню Кейды и пригласил юную мадонну к зеркалу.

Работал Паролло около двух часов, — и, действительно, Настя настолько преобразилась, что и сама себя не узнавала. И хотя ей казалось, что с длинными волосами и без белил и пудры она была лучше, свежее, но ей нравилась новизна и экстравагантность нового образа, именно такой разительной перемены она и хотела. В ожидании мастера Кейда походила на девочку, которой не терпелось стать взрослой, и теперь она, к своему удивлению, стала таковой. И — странное дело, — разглядывая себя в зеркале и переводя взгляд на портрет покойной баронессы, висевший в простенке между окнами, она находила едва заметное сходство, улавливала черты, роднившие её с ушедшей из жизни немкой, которая смотрела на мир холодными, хотя и прекрасными глазами. Возможно, сходство было кажущимся, — у них обеих была короткая, почти мальчишеская причёска и завитки на лбу и над правым ухом… Художник–парикмахер изящным рисунком волос приоткрыл Кейде шею, и она впервые увидела, как грациозно и в то же время величественно смотрится на ней головка. И всё лицо как бы открылось, и даже глаза засияли ярче.

Мастер, закончив работу, отступил в сторону и смотрел то на отражение в зеркале, то на оригинал, — и в глазах его можно было прочесть искреннее изумление, восторг и поклонение содеянному им, но прежде всего природой.

— Много я видел женшин, но такого создания не встречал! — тихо проговорил он по–итальянски.

— Что Вы сказали, маэстро? — подступилась к нему фрау Мозель. — Вы двадцать лет украшали головку покойной баронессы, воздавали Хвалу её красоте, но таких слов мы с ней не слышали.

— Верно, я такие слова говорю впервые и перевести их на ваш язык не умею. Только на итальянском можно выразить восхищение красотой этой синьорины. Не знаю, на какой земле она родилась, — на германской или на швейцарской, но, впрочем, какое это имеет значение!..

Фрау Мозель принесла новый костюм для верховой езды, изысканно дорогой, неярких пастельных тонов.

Кейда, наскоро позавтракав, пошла на конюшню и оттуда отправилась в Блок «А». Ей не терпелось увидеть Пряхина,

У ворот её встретил Ацер. Свежевыбритый, бодрый, весёлый. Он едва заметно, галантно поклонился, но руку ей не поцеловал. Взял под уздцы лошадь, отвёл к углу дома, — к коновязи. Подойдя к двери Блока, взглянул на собаку:

— Может, и его — туда, к Луизе?

— Нет–нет! — запротестовала Кейда. — Анчар — со мной, всегда со мной.

Ацер пожал плечами.

В кабинете, в кресле под портретом Гитлера, сидел Пряхин, Он был в форме артиллерийского офицера. Череп и скрещённые кости на рукаве его мундира обозначали принадлежность офицера к дивизии «Мёртвая голова».