Вороново Крыло - Андрей Марченко

– Добро пожаловать в Рейтер– Палац… Я вышел из туннеля. Мы все еще были под землей, но уже в подвале дома. Рейтер прикрыл плиту и прошептал:

– Ходи осторожно – у старых сторожей чуткий сон… Иди за мной. Дом спал. Мы шли по коридорам, некоторые двери были закрыты, но Рейтер распахивал их одним движением:

– А что тут такого. Это мой дом – мои двери. Никому их не закрыть для меня. Я помню огромный зал – размером с манеж, потолок которого скрывался в темноте. Через высокие окна через которые холодный лунный свет строил белые колонны. И что-то огромное было на улице. Чуть позже я понял: это был корабль

– тот самый, в котором жили мы. В темноте он казался летучим фрегатом из старой сказки, что опустился на землю подобрать своих пассажиров. Рейтер угадал мои мысли:

– Знаешь, лейтенант, когда я был маленьким, я хотел стать за штурвал этого корабля и увести его в Славное Никогда. Но оказалось, что штурвал литой, а корабль пассажиров не берет…

– У этого корабля есть название?

– Такой была «Мгла». – Ею командовал мой прапрадед… – прошептал Рейтер,

– пошли… Вход в оружейную был этом же зале: его закрывала иллюзия колонны. Это была первосортная иллюзия – твердая, крепкая, выдержавшая многие десятки лет, и что самое главное – способная обмануть любого магика. Мы прошли сквозь нее и оказались в комнате, стены которой были завешены амуницией и оружием. Кольчуги , кирасы и латы, шестоперы, моргенштейны, несколько альшписов, рунки. Прислоненные к стенке стояли огромные клейморы и эспадоны. Рядом высился огромный стеллаж, на котором лежали одноручные мечи и сабли. Сперва из общей кучи я вытащил паризониум. Это была довольно симпатичная вещь – такими удобно драться в свалке, но в одиночном бою она была почти самоубийственной и мне пришлось отложить ее назад.

– Возьми малхус, – посоветовал Рейтер. Я взял его и тут же опустил на место.

– Слишком тяжел…

– Зато не надо бить два раза. Я отрицательно покачал головой и Рейтер не стал настаивать. И тут я увидел ее: она висела на крючьях, вбитых в стену. Эта была классическая скявонна – с ажурной закрытой гардой, длинным клинком. Я взял ее в руку, рукоять будто восковая легла под ладонь. Да что там – меч стал продолжением руки. Сделав пару взмахов, я убедился в ее великолепной балансировке. Весила она немного, как для мечей подобного вида. Линии в металле извивались будто многие тысячи змей – сталь была самой лучшей: «женский локон». В нескольких местах лезвие было немного пощерблено, но это нисколько не умаляло достоинств оружия. Я мог сказать только одно:

– Здорово! Рейтер кивнул:

– Великолепная вещь… Я дрался с ней лет восемь. Но я тебе ее не дам. Тебе нужна приличная железяка на время, а это – друг… Спорить я не посмел. Я выбрал себе фальшион – в другое время он показался бы тяжеловатым, но сейчас мне подумалось, что он подойдет мне лучше всего. Фальшион был простоват, но вполне добротно сработан. Впрочем, плохого оружия здесь не было… Рейтер к моему выбору отнесся спокойно, ничем не выразив свое одобрение или порицание:

– Еще что-то возьмешь? Щит, мизерекорду?… Я отрицательно покачал головой. Мы вернулись на корабль далеко за полночь. До утра было тоже далеко, но я не мог его дожидаться – мне оставалось только набросить наплечный мешок. Я думал, что генерал просто проводит меня до той двери, через которую я попал в корабль и закроет ее за мной. Но мы вышли на палубу вдвоем. Железо глухо гудело под нашими ногами и я опасался, что мы перебудим полгорода. Но Рейтер был спокоен, и мне оставалось хотя бы подражать ему. С моря, нанося туман, дул слабый ветер – было довольно свежо. Наше прощание не затянулось и обошлось без напутственных пожеланий. Генерал спросил:

– Все-таки решил идти на войну?

– Иначе нельзя… – ответил я, – но я уже привык.

– Это хорошо… Береги себя, сынок…

– Я постараюсь… господин генерал. Я спрыгнул на землю и пошел в туман. Пока корабль не скрылся за белесой пеленой, я несколько раз оборачивался

– но генерал продолжал стоять у фальшборта, будто тот капитан, что покидает свой корабль последним. Мне подумалось – этот капитан не покинет свой корабль никогда. Никогда!!!

Восход солнца я встретил еще в городе Рейтера. Я хотел бы убраться как можно скорей, ибо везде мне мерещился призрак генерала. Но мне надо было купить кой-какую мелочь и утро я встретил в забытой всеми корчме, где я тщетно пытался согреться стаканом курного вина. Корчмарь еще до конца не проснулся, равно как и его посетители. К нему зашел молочник, чтобы поделиться последними слухами. Краем уха я услышал:

– Слыхал!?! В магистратуре опять видели призрак генерала… Теперь он ходил еще с каким-то приведением – молодым парнем. Наверное, это сын его нерожденный. Они прошли по второму этажу и ушли в стену. Эта история не умерла – потом я не раз слышал ее в других изложениях все с новыми и новыми подробности. Но я никогда ни опровергал или подтверждал эту историю. Ведь чертовски приятно быть хоть частью легенды. Я покинул города еще до полудня – ушел тихо. Никто не заметил моего исчезновения, равно как никто не знал, что я в этот город входил. Это была личная просьба генерала – он просил, чтобы я не воскресал в его городе. Он предпочитал, чтобы на его родине не воскресали покойники и не происходили чудеса. В соседнем городе я купил себе коня. Во все времена конь под седло стоил дороже, нежели его собрат, впрягаемый в телегу. Но война вызвала кризис перепроизводства. И если демобилизованные тягловые лошади легко раскупались крестьянами и купцами, то ездовым оставался только один путь – на живодерню. Скакуна я купил за смехотворную цену и прежний хозяин гордо именовал его Тля… Когда меня и генерала Рейтера разделяло миль двести, я начал свою трансформацию. Для начала я сбрил волосы– Ади Реннер лысым не был, предпочитая, из прически короткий ежик. Из кармана я вытянул перстень – широкое стальное кольцо с оскаленной волчьей пастью – говорят, что сын кондотьера носил такое же. Говорили так же, что из оружия он предпочитал эсток

– меч-шпагу. Генерал предлагал мне достать такой же, но я отказался, сославшись, что драться панцеропробойником может только совершенный кретин, которым Ади Реннер наверняка и являлся. Еще у него была одна особая примета – одна, но она стоила многих. От уголка правого глаза узкой полосой шло родимое пятно, будто кровавые слезы текли по его щеке. Рейтер, не долго думая, предложил мне сделать татуировку. Когда я заметил, что не хочу оставаться Реннером на всю жизнь, он ответил, что можно татуировку свести. Займет это с полгода и кожа будет как после оспы. Я не согласился. Тогда генерал сварил состав, который я должен был нанести перед своим превращением, а потом – подновлять его хотя бы раз в неделю. И когда я закончил макияж, от меня прежнего почти ничего не осталось. И когда меня спрашивают, кто начал ту войну, я без зазрения совести отвечаю – Ади Реннер.