Древо Жизни - Гай Кей

— Но мой дом не здесь, Исанна!

— Между нашими мирами существует мост. Дитя мое, я ведь рассказываю тебе то, что ты и без меня уже знаешь.

— В том-то и дело! Я начинаю понимать, кто я для вас такая! Я ведь видела то, что выткал для меня Эйлатин. Но я ДЕЙСТВИТЕЛЬНО не из вашего мира — ни по крови, ни по корням! Я даже почти не знаю, где они, его корни; во всяком случае, не знаю этого так, как это знаешь ты, и как, должно быть, знали все прочие ясновидящие Бреннина. Как же я должна… как я могу ХОТЯ БЫ осмелиться и назвать вслух того, кому предстоит носить Венец Лизен? Я же здесь чужая, Исанна!

Она тяжело дышала. Старая женщина долго смотрела на нее, потом улыбнулась.

— Это только пока. Ты ведь только что пришла к нам. И ты права насчет своего несовершенства, но будь покойна. Это всего лишь вопрос времени. — Ее голос и взгляд излучали нежность, когда она произнесла свою вторую ложь — и нежностью скрыла ее, точно щитом.

— Вопрос времени?! — вскричала Кимберли. — Неужели ты не понимаешь? Я здесь ВСЕГО на две недели! Как только найдется Дейв, мы отправимся домой.

— Возможно. И все равно мост между нашими мирами существует, и я действительно видела во сне, что кольцо с бальратом было у тебя на руке. И я всем своим сердцем — сердцем старой женщины, а вовсе не зрением ясновидящей! — чувствую, что и в твоем мире может возникнуть потребность в провидице, прежде чем Гобелен Грядущего будет до конца выткан великим Ткачом.

Кимберли открыла было рот, но так ничего и не сказала. Потому что это действительно было ЧЕРЕСЧУР: слишком много всего, слишком быстро и слишком тяжело…

— Извини, — только и смогла она вымолвить и стремглав бросилась по лесенке наверх, за дверь, прочь от этого дома — туда, где солнечный свет, и голубое небо, и деревья, и дорожка, по которой можно сбежать на берег озера к самой воде. И остаться в одиночестве — какое счастье, что никто не пошел за ней следом, — и немного постоять, бросая в воду камешки и твердо зная, что это именно камешки, просто камешки, и никакой зеленый дух с мокрыми длинными волосами не вынырнет в ответ на эти всплески из озера, чтобы снова переменить ее жизнь!

А в подземной комнатке, откуда она только что сбежала, продолжал гореть Свет Лизен. И невероятная сила, соединившая надежду и утрату, заключена была в том сиянии, что омывало сейчас Исанну, которая, присев у стола, гладила устроившуюся у нее на коленях кошку. Глаза ее казались незрячими, и взор их был направлен как бы в никуда.

— Ах, Малка, — прошептала она наконец, — надо было мне быть мудрее. Какой смысл жить так долго, если с годами так и не становишься мудрее?

Кошка насторожила уши, однако предпочла продолжить вылизывать собственную лапу и не отвечать на столь непростой вопрос.

Через некоторое время Исанна встала, уронив с колен оскорбленную Малку, медленно подошла к шкафу, за стеклянными дверцами которого сиял Венец, отперла дверцу и достала с нижней полки спрятанный там предмет, а потом довольно долго стояла, на него глядя.

Это и был третий волшебный предмет, которого Кимберли, бросавшая сейчас камешки в озеро, так и не успела увидеть.

— Ах, Малка, — снова сказала Исанна и выдернула кинжал из ножен. Звук был такой, словно кто-то резко тронул струну арфы.

Тысячу лет назад, сразу после Баэль Рангат, когда все свободные народы Фьонавара собрались перед горой, чтобы увидеть Сторожевые Камни Гинсерата, гномы Банир Лок преподнесли новому королю Бреннина свой собственный прекрасный дар.

Он был сделан из тиерена, редчайшего из металлов, который можно было найти только под землей, на большой глубине, куда уходят корни гор-близнецов. Эта серебряная, пронизанная голубыми жилками руда была самой большой драгоценностью, добываемой гномами в земле Эриду.

И гномы, хорошенько подумав, изготовили из нее клинок для Колана Возлюбленного, и покрыли ножны магическими рунами, и наложили старинное темное заклятие, сотканное в их подземных дворцах и пещерах древней магией, желая, чтобы кинжал этот не походил ни на один другой клинок на свете. И дали ему имя: Локдал.

Низко поклонился им сын Конари, когда они вручили ему свой дар, и молча слушал он (ибо мудр был не по годам), как Сейтр, король гномов, рассказывает, какие заклятия наложены были на этот клинок. Затем, когда Сейтр наконец умолк, Колан снова поклонился своим дарителям, на этот раз почти до самой земли, и в полной тишине молвил:

— Благодарю вас за этот обоюдоострый клинок. — Глаза Колана лукаво блеснули. — И за обоюдоострый дар ваш, ибо он заключается не только в клинке. И пусть Морнир милостью своей направит нас и научит, как лучше воспользоваться этим даром и этим клинком. — И он повесил Локдал на пояс, а потом увез его далеко из этих краев, на юг.

И там передал его магам — клинок вместе с запертой в нем магией, которая была то ли благословением, то ли проклятием, — и всего лишь дважды за тысячу лет убивал кинжал Колана, переходя от одного Первого мага королевства к другому вплоть до той ночи, когда умер Радерт. В ту ночь женщине, которая его любила, приснился сон, потрясший ее до глубины души. И в глухой ночи она вскочила с постели, и явилась во дворец, где у Радерта хранился тот клинок, и забрала его оттуда, и прятала ото всех, кто становился Первым магом после Радерта. И даже Лорин Серебряный Плащ, которому Исанна во всем остальном доверяла абсолютно, не знал, что клинок Локдал у нее.

«Того, кто нанесет этим клинком смертельный удар, не имея в сердце своем любви, неизбежно постигнет смерть, — сказал тогда Сейтр, король гномов. — Это во-первых».

А потом, очень тихо, чтобы его мог услышать только Колан, сказал ему, что во-вторых.

И сейчас Исанна-пророчица, способная видеть вещие сны, все вертела в руках сочащийся светом клинок, и казалось ей, что лезвие кинжала горит синим огнем.

А на берегу озера стояла молодая женщина, исполненная волшебного могущества, и, попирая ногами неведомые магические силы, бросала камешки в воду — один за другим.

В лесу, куда привели их светлые альвы, было значительно прохладнее, чем в городе. Их угостили изысканными и замечательными на вкус кушаньями, среди которых были какие-то незнакомые Дженнифер фрукты, отличный хлеб и вино, мгновенно поднимавшее настроение и делавшее закатные краски еще более яркими. Отовсюду доносилась музыка: один из альвов играл на духовом инструменте с весьма пронзительным звуком, другие пели, и голоса их плыли в становившейся все более темной тени деревьев, и по краю поляны уже зажигались вечерние огни.

Лаэша и Дранс, для которых их детские фантазии вдруг воплотились в жизнь, были, казалось, еще более очарованы происходящим, чем Дженнифер, так что, когда Брендель предложил им остаться в лесу до утра и посмотреть, как альвы танцуют под звездным небом, они с радостным восхищением приняли его предложение.