Лермонтов: Один меж небом и землёй - Валерий Михайлов

«Владимир. Есть люди, более достойные сожаленья, чем этот мужик. Несчастия внешние проходят, но тот, кто носит всю причину своих страданий глубоко в сердце <…> тот! но для чего говорить об таких людях? им не могут сострадать: их никто, никто не понимает.

Белинской. Опять за своё! О, эгоист! как можно сравнивать химеры с истинными несчастиями? Можно ли сравнивать свободного с рабом?

Владимир. Один раб человека, другой раб судьбы. Первый может ожидать хорошего господина или имеет выбор — второй никогда <…>

Белинской. Разве ты не веришь в провидение? Разве отвергаешь существование Бога, Который всё знает и всем управляет?

Владимир (смотрит в небо). Верю ли я? верю ли я?..»

Говорить Арбенину не с кем — друга у него нет, никто не поймёт.

Отец — тоже предаёт, прокляв.

Остаётся последняя надежда — «на женскую любовь». Но Наталья Фёдоровна уже увлечена Белинским, которому нужно её богатство, и собралась замуж.

Арбенин остаётся в полном одиночестве и ропщет на Бога, хотя и просит не наказывать его за эти упрёки.

Вновь, как в лирике того времени и в пьесе «Люди и страсти», Лермонтов всё сводит к Богу: его герой то признаётся в безверии и нелюбви к Тому, Кто дал ему «огненное сердце, которое любит до крайности и не умеет так же ненавидеть», то умоляет не наказывать его за «мятежное роптанье»… Но разрешения своим страданиям не находит ни в чём…

В самом конце романтической драмы её автор, словами постороннего человека, даёт оценку творческой личности Владимира Арбенина — по сути, это самооценка семнадцатилетнего поэта Лермонтова:

«3 Гость. …Как видно из его бумаг и поступков, он имел характер пылкий, душу беспокойную, и какая-то глубокая печаль от самого детства его терзала. Бог знает, отчего она произошла! Его сердце созрело прежде ума; он узнал дурную сторону света, когда ещё не мог остеречься от его нападений, ни равнодушно переносить их. Его насмешки не дышали весёлостию; в них видна была горькая досада против всего человечества! Правда, были минуты, когда он предавался всей доброте своей. Обида, малейшая, приводила его в бешенство, особливо когда трогала самолюбие. У него нашли множество тетрадей, где отпечаталось всё его сердце; там стихи и проза, есть глубокие мысли и огненные чувства! Я уверен, что если б страсти не разрушили его так скоро, то он мог бы сделаться одним из лучших наших писателей. В его опытах виден гений!

2 Дама. По мне, так сумасшедшие очень счастливы: ни об чём не заботятся, не думают, не грустят, ничего не желают, не боятся…»

Арбенин погибает — Лермонтов остаётся жить.

Правда, совсем немного у него было времени, всего девять лет…

Но в отличие от своего драматического двойника Лермонтов очень далеко ушёл вперёд — и в творчестве, и в развитии своей личности.

И Юрий Волин, и Владимир Арбенин сами уходят из жизни — молодыми.

Мысли о самоубийстве проскальзывают и в некоторых стихах Лермонтова той поры.

Пора уснуть последним сном,Довольно в мире пожил я;Обманут жизнью был во всём,И ненавидя, и любя.

Как летняя вечерняя заря, ещё переливается в нём любовь к Наталье Ивановой, и отблески эти светятся в стихах, темнея вместе с угасающим чувством.

Я видел тень блаженства: но вполне,Свободно от людей и от земли,Не суждено им насладиться мне.Быть может, манит только издалиОно надежду; получив, — как знать? —Быть может, я б его стал презиратьИ увидал бы, что ни слёз, ни мукНе стоит счастье, ложное как звук.

Кто скажет мне, что звук её речейНе отголосок рая? что душаНе смотрит из живых её очей,Когда на них смотрю я, чуть дыша?Что для мученья моего она,Как ангел казни. Богом создана?Нет! чистый ангел не виновен в том,Что есть пятно тоски в уме моём;

И с каждым годом шире то пятно;И скоро всё поглотит, и тогдаУзнаю я спокойствие, оно,Наверно, много причинит вредаМоим мечтам и пламень чувств убьёт,Зато без бурь напрасных приведётК уничтоженью; но до этих днейЯ волен — даже — если раб страстей!

Раб судьбы… раб страстей…

Лермонтов ясно осознаёт, что творится в душе, — но чувствует: он всё равно — волен!

Воля — его настоящая родина. И тут же он вспоминает про свою земную родину:

Печалью вдохновенный, я поюО ней одной — и всё, что чуждо ей,То чуждо мне; я родину люблюИ больше многих: средь её полейЕсть место, где я горесть начал знать,Есть место, где я буду отдыхать,Когда мой прах, смешавшися с землёй,Навеки прежний вид оставит свой.

И, наконец, он вспоминает отца:

О мой отец! где ты? где мне найтиТвой гордый дух, бродящий в небесах?В твой мир ведут столь разные пути,Что избирать мешает тайный страх.Есть рай небесный! — звёзды говорят;Но где же? вот вопрос — и в нём-то яд;Он сделал то, что в женском сердце яХотел сыскать отраду бытия.

В то время, 1 октября 1831 года, в деревне Кропотово умер Юрий Петрович Лермонтов. Было ему 44 года.

Семнадцатилетний Михаил прощается с отцом стихами:

Ужасная судьба отца и сынаЖить розно и в разлуке умереть…………………………………Но ты простишь мне! Я ль виновен в том,Что люди угасить в душе моей хотелиОгонь божественный, от самой колыбелиГоревший в ней, оправданный Творцом?…………………………………………Хоть оба стали жертвою страданья!..

Это упрёк не только свету, но и воспитавшей поэта бабушке. Нерастраченная сыновняя любовь обернулась страданием; огонь божественный, оправданный Творцом, горел в мучительном одиночестве.

Буквально следом Лермонтов пишет ещё более горькое и откровенное стихотворение, из которого потом он вычеркнул первую и третью строфы, оставив лишь вторую. Вот оно целиком:

Гляжу вперёд сквозь сумрак лет,Сквозь луч надежд, которым нетОпределенья, и ониМне обещают годы, дни.Подобные минувшим дням.Ни мук, ни радостей, а тамКонец — ожиданный конец:Какая будущность. Творец!

Пусть я кого-нибудь люблю:Любовь не красит жизнь мою.Она как чумное пятноНа сердце, жжёт, хотя темно;Враждебной силою гоним,Я тем живу, что смерть другим:Живу — как неба властелин —В прекрасном мире — но один.

Я сын страданья. Мой отецНе знал покоя по конец.В слезах угасла мать моя:От них остался только я,Ненужный член в пиру людском,Младая ветвь на пне сухом;В ней соку нет, хоть зелена, —Дочь смерти — смерть ей суждена!

Смутные надежды, «определенья которым нет», обещают лишь рутинную серую скуку до «ожиданного конца» — смерти, и сия будущность вызывает в юном поэте одну только разочарованную иронию, которую он направляет Творцу. Такая же смутная, случайная любовь кажется ему ни много ни мало чумным пятном на сердце, пожигающим в темноте. — Беспощадность к себе, редкая даже у Лермонтова. Владея всей духовной мощью («как неба властелин»), он только пуще ощущает своё одиночество на земле. И вот, наконец, ясное определение себя: