Культурные истоки французской революции - Роже Шартье

одной стороны, и утверждения, которые человек имеет право поставить под сомнение. С обретением привычки к критике ни одна область мысли и деятельности, даже таинства религии и государственные тайны, не могут избежать свободного изучения.

«Наш век есть подлинный век критики, которой должно подчиняться всё. Религия на основе своей святости и законодательство на основе своего величия хотят поставить себя вне этой критики. Однако в таком случае они справедливо вызывают подозрение и теряют право на искреннее уважение, оказываемое разумом только тому, что может устоять перед его свободным и открытым испытанием»{265}. Эта мысль Канта, высказанная в предисловии к первому изданию «Критики чистого разума» 1781 года, четко прослеживает путь развития, в ходе которого политическая власть была вынуждена постепенно подчиниться суду суждения и приговору разума. Во Франции, как и в других странах Европы, этот сдвиг, уничтожающий резкое разделение, которое было установлено абсолютизмом, между внутренним чувством, руководимым индивидуальным сознанием, и государственными соображениями, диктуемыми абстрактными принципами, не имеющими ничего общего с общепризнанной моралью, в большой степени обязан успехам двух главных общественных формаций: Литературной Республики и франкмасонства.

Тайная свобода, тайна свободы: франкмасонство

Масонское общество заслуживает особого внимания, потому что является самым многочисленным из новых интеллектуальных сообществ: в 1789 году во Франции насчитывается около 50000 масонов — это означает, что в тех слоях городского населения, которые допущены в ложи, их членом был каждый двадцатый{266}. Первая ложа была создана в Париже около 1725 года английскими эмигрантами, затем масонство стало постепенно распространяться. Активнее всего оно расширяло сферу своего влияния в 1760-е годы, то есть в самый момент организационного кризиса, который потряс Великую ложу Франции (и привел к созданию в 1773 г. Великого Востока Франции), а затем в 1780-е годы, когда каждый год создавалось от 20 до 40 новых отделений. Жизненная сила и экспансия масонов, не поколебленные ни внутренними разногласиями, ни соперничеством более тесно связанных с политикой обществ, которые появились в 1780-е годы, привели к тому, что накануне Революции один только Великий Восток объединял 635 лож{267}.

Распространение масонства несоизмеримо с распространением других объединений эпохи Просвещения: салонов, клубов или академий. Оно отличается преемственностью, массовостью и четкой организацией. С середины века число лож возрастает по всей стране, их особенно много в узловых пунктах, в портовых городах, юг Франции ими просто усеян. В Эльзасе и Западных областях их меньше: жители этих мест сдержанно встречают движение, дважды осужденное папскими буллами — в 1738-м и 1751 году. Вообще же масонство, будучи исключительно явлением городской культуры, проникает во все категории городов, даже в самые мелкие: в 1789 году в восьмидесяти одном городе из тех, чье население не превышает двух тысяч человек, есть свое отделение. Это проникновение происходило не так, как, казалось бы, должно было происходить, не из крупного города в мелкий — ведь начиная с 1750-х годов ложи появляются и в больших, и в малых городах; оно не было результатом решительных действий Великого Востока — ведь в городах с населением меньше десяти тысяч человек число отделений увеличивается еще до 1773 года. Очевидно, распространение франкмасонства удовлетворяет потребность, которую испытывают многие люди и которая не иссякает на протяжении всего столетия. Что же это за потребность?

Быть может, в первом приближении, подсказанном мыслью Огюстена Кошена, это стремление к равенству, которое очерчивает внутри сословного общества новое пространство, где все люди равны и только особые заслуги дают право на получение высоких степеней и отличий. Масонство образовывало внутри общества, которое не было демократическим, особый «демократический анклав», показывая на примере, что там, где существует строгое иерархическое разделение на сословия, возможны связи, основанные не на сословной принадлежности, а на идее всеобщего равенства.

Этот идеал при всей своей определенности все же противоречит реальному положению вещей в обществе, основанном на неравенстве, которое во многом свойственно и самому масонскому миру. С одной стороны, до основания ложи Великого Востока, установившей систему выборов, масонские степени присуждались бесконтрольно, что действительно сделало их похожими на должности, которые передаются по наследству. С другой стороны, абстрактная идея всеобщего равенства, лежащая в основе объединения масонов, сочеталась с ограничениями в приеме и особыми требованиями, предъявляемыми к желающим вступить в ложу.

Масонское общество гораздо более открыто, нежели все прочие формы интеллектуальных объединений XVIII века. Подавляющее большинство его членов принадлежит к третьему сословию: его представители составляют 74% парижских братьев и 80% тех, кто посещает отделения в тридцати двух провинциальных городах, где есть академии. Вспомним, что в тех же городах среди самих членов академий только 38% принадлежит к третьему сословию. Кроме того, в ложи принимают представителей тех слоев общества, которых не встретишь в литературных кружках или научных объединениях, а именно: купцов, лавочников, ремесленников. В парижских ложах среди выходцев из третьего сословия 17,5% составляют торговцы и работники мануфактур, 12% — ремесленники и лавочники. В провинциальных городах, где есть академии, эти группы составляют, соответственно, 36% и 13%, меж тем как среди членов академий, принадлежащих к третьему сословию, первая из них — купцы — насчитывает всего 4,5% (значительное число купцов есть только в нескольких провинциальных академиях), а вторая — ремесленники — вообще не встречается в ученых обществах{268}.

Однако есть люди, которых не допускают в масонскую организацию: это все те, кого их ремесло, «низкое и тупое», лишает свободы, необходимой для постижения высокого искусства, и средств, потребных для участия в благотворительной деятельности, которая является одной из обязанностей братьев. Когда ложи, основанные людьми низкого звания, просят Великий Восток признать их, им отвечают отказом. Сохранилось много документов, объясняющих такую позицию. 1779 год, ложа Клермона в Тулузе: «Хотя масонство уравнивает все сословия, тем не менее от людей, занимающих в гражданском обществе высокое положение, можно ждать большего, нежели от плебеев». 1786 год, письмо от президента масонской ложи города Нанси, где он сообщает своему корреспонденту об отказе Палаты провинций Великого Востока «увеличить число масонов, принадлежащих к классу, неспособному помогать другим, а если и способному, то только в ущерб своей семье. Кроме того, поскольку низкое происхождение помешало этим людям получить достойное образование, то для всех членов масонского ордена будет неприятной обязанностью считать их своими братьями». 1788 год, письмо важного сановника все той же Палаты провинций: «Цель наша, в попытках вернуть Масонству его прежнее величие, состояла в том, чтобы принимать в наше Братство только тех, кто имеет возможность распоряжаться своим временем и кому благосостояние позволяет участвовать не