КОРАБЛЬ МЕРТВЫХ - Бруно Травен

–Почему же она стоит так долго, если нет ремонта?

–Не может выйти. Не имеет кочегаров.

–Чепуха. Тогда она могла бы взять меня. Ведь я предлагал свои услуги.

–А бумаги у тебя есть?

–О чем ты спрашиваешь, дружище?

–Если у тебя нет бумаг, шкипер тебя не возьмет. Он должен сохранить приличный вид. Мертвецы навели бы на него подозрение. Но зулус ли ты или готтентот, будь ты даже глухонемой, - это ему безразлично. Лишь бы у тебя были бумаги и опыт. Неопытные не годятся. Страховое общество может запротестовать и поднять целую историю. Кочегары убрались оттуда вовремя. Обожглись и лежат в больнице, иначе ведь им не удалось бы уйти. Кочегарам при аварии приходится ведь круче всех. Им не унести головы, даже если другие отделаются благополучно. Кочегарка сейчас же заливается водой, и котлы, получив неожиданный холодный душ, обычно взрываются.

–Что же, «Эмпресс» ждет пока кочегары вернутся из больницы?

–Нет, не думаю. Это было бы напрасно. Им незачем идти туда, если они не хотят. Могут свободно уволиться. Ведь у них документы в порядке, и они спокойно могут ждать другого корабля.

–Как же эта тетушка думает уйти отсюда?

Люди смеялись, и тот, кто, казалось, изучил этот случай лучше всех, сказал:

–Она ведь ворует себе команду, королева Мадагаскара. Остерегайся подходить к ней близко.

«Иорикка» по сравнению с ней - высокопочтенная дама. Она никому не замазывает глаза. Такова, как она есть, такою она и выглядит снаружи. Честна до последнего винтика. Я почти близок к тому, чтобы полюбить «Иорикку».

Да, «Иорикка», должен тебе признаться: я люблю тебя. Люблю тебя искренно, ради тебя самой. На руках у меня шесть почерневших ногтей и на ногах четыре почерневших ногтя. И все это ради тебя, моя возлюбленная «Иорикка». На ноги мне упали решетки, и каждый ноготь имеет свою мучительную историю. Моя грудь, моя спина, мои руки, мои ноги полны ран от жестоких ожогов. Каждая рана рождалась при болезненном крике, который относился к тебе, любимая.

Сердце твое не лицемерит. Сердце твое не плачет, если ему не до слез, и не ликует, если ему не до ликования. Сердце твое не лицемерит. Оно чисто и ясно, как кристалл. Когда ты смеешься, возлюбленная, смеется твоя душа, смеется твое тело и смеется твой пестрый цыганский наряд. И когда ты плачешь, возлюбленная, то вместе с тобой плачут даже холодные рифы, мимо которых ты идешь.

Я никогда тебя не покину, возлюбленная, ни за какие сокровища мира. Я хочу с тобой путешествовать, петь, плясать и отдыхать. Я хочу с тобой умереть, в твоих объятиях отдать мой последний вздох, ты, цыганка морей. Ты не важничаешь своим славным прошлым и своей родословной у лондонской тетушки Ллойд. Ты не важничаешь своими лохмотьями и не кокетничаешь ими. Они - твой законный наряд. Ты пляшешь в своих лохмотьях весело и гордо, как королева, и поешь при этом цыганскую песню, свою песню потерянной женщины.

XLIII

Возможно, что не следует слишком горячо любить свою жену, если хочешь ее удержать. Ей станет скучно, и она уйдет к другому, который будет ее бить.

Было подозрительно, очень подозрительно, что я вдруг так горячо полюбил «Иорикку». Но если тебе только что рассказали историю об ужаснейшем воровстве, воровстве живых людей, и у тебя в одном кармане банка молока, а в другом коробка отличного датского масла, можно воспламениться любовью и крепко полюбить ту, которая милее тебе в своих лохмотьях, чем самая пленительная воровка в своих шелках.

И все же она была подозрительна, эта зарождающаяся любовь. Что-то было здесь не в порядке. Тут была «Эмпресс», королева Мадагаскара. И «Иорикка», которую я так пламенно любил. Это мне не нравилось. Это почти смущало меня.

В кубрике нельзя было выдержать. Стало так душно, что у меня разболелась голова.

–Пойдем наверх, - сказал я Станиславу, - побродим около воды, пока станет прохладнее. После девяти, наверное, повеет бриз. Тогда мы вернемся домой и ляжем на палубе.

–Ты прав, - согласился Станислав. - Здесь нельзя ни спать, ни сидеть. Пойдем-ка на голландский пароход, который стоит вон там. Может быть, найдется знакомый.

–Ты все еще голоден? - спросил я.

–Нет, но, может быть, там удастся раздобыть кусок мыла и полотенце. Было бы недурно прихватить их с собой.

Мы не спеша отправились к голландцам. Между тем уже стемнело. Фонари в гавани светили скупо. Работа окончилась. Нигде уже не производились погрузки. Корабли сонно мигали из глубины вечернего мрака.

–Неважный табак дали нам норвежцы, - заметил я.

Едва я произнес это и обернулся к Станиславу, чтобы прикурить у него, как получил сильный удар по голове. Я почувствовал этот удар чрезвычайно ясно, но не мог шевельнуться. Странная тяжесть сковала мои ноги, и я упал. В ушах стоял звон, все вертелось вокруг меня в оглушительном вое.

Но это продолжалось недолго, так, по крайней мере, мне казалось. Я снова пришел в себя и хотел пойти дальше. Но я уперся в стену, в деревянную стену. Как могло это случиться? Я пошел влево, но здесь тоже была стена, и справа была стена, и за мной была стена. И всюду было темно. Голова моя кружилась. Я ни о чем не мог думать и в изнеможении повалился на пол.

Когда я снова проснулся, стены все еще стояли вокруг меня. Но я не мог спокойно стоять. Я качался. Нет, не то, - качался пол.

Наконец-то я понял, где я. Я на корабле, в открытом море. Корабль весело плывет вперед. Машины стучат и гудят.

Обоими кулаками и, наконец, ногами я барабаню в стены. Кажется, никто этого не слышит. Но через некоторое время, когда, не переставая барабанить, я подкрепляю этот шум криком, открывается люк и кто-то освещает меня карманным фонарем.

–Что же вы, проспались уже от попойки? - спрашивают меня.

–Как будто, - говорю я.

Не надо мне этих басен. Я уже прекрасно знаю, в чем дело. Воры! Душители! Я - на королеве Мадагаскара.

–Вас зовет шкипер, - говорит пришедший.

Светлый день на дворе. Я всхожу вверх по лестнице, которую мне подают в люк, и оказываюсь на палубе.

Меня ведут к шкиперу.

–Хороши же вы, должен я вам сказать, - кричу я, входя в каюту.

–Что угодно? - говорит шкипер спокойно.

–Воры! Душители! Фабриканты ангелов! Вот кто вы! - кричу я.

Шкипер сидит, не двигаясь, спокойно закуривает сигару и говорит:

–Вы, кажется, еще не протрезвились. Придется окунуть вас в холодную воду, чтобы выгнать из вас угар.

Я смотрю на него и не говорю ни слова.

Шкипер нажимает кнопку, входит лакей, и шкипер называет два имени.

–Садитесь, - говорит шкипер после небольшой паузы.

Входят два рослых парня с отвратительными, отталкивающими лицами. С лицами преступников.

–Это он? - спрашивает шкипер.

–Да, это он, - подтверждают оба.

–Что вам нужно на моем корабле? - обращается ко мне шкипер таким тоном, словно он председатель суда присяжных. Перед ним лежит бумага, на которой он царапает карандашом.

–Я хотел бы узнать от вас, зачем я здесь, на этом корабле, - отвечаю я.

Один из преступников заговорил. По-видимому, они итальянцы, если судить по тому, как они произносят английские слова.

–Мы как раз собирались убрать кладовую номер одиннадцать, вдруг видим, в углу лежит этот человек, пьяный, как стелька, и спит, как сурок.

–Вот как, ну теперь мне все ясно. Вы хотели скрыться на моем корабле, чтобы попасть в Англию. Надеюсь, вы не станете этого оспаривать. Я, к сожалению, не могу бросить вас за борт, что, собственно говоря, должен был бы сделать. Вы заслуживаете, чтобы вас, по крайней мере, раз десять проволокли на подъемном кране и содрали вам немножко кожу; тогда вы пришли бы в себя и поняли бы, что английский корабль не может укрывать преступников, преследуемых полицией.

Что мне оставалось говорить? Он приказал бы этим итальянским бандитам поломать мне кости, если бы я сказал ему, что о нем думаю. Он с удовольствием сделал бы это уже за то, что я наговорил ему вначале, но дело в том, что ему были нужны мои здоровые, а не поломанные кости.

–Кто вы? - спросил он.

–Простой палубный рабочий.

–Вы кочегар?

–Нет.

–Ведь вы же вчера предлагали здесь свои услуги в качестве кочегара.

Да, это так, и это была моя ошибка. С тех пор они не спускали с меня глаз. Если бы я тогда сказал, что я палубный рабочий, они, может быть, и не обратили бы на меня внимания. Им нужны были одни лишь кочегары.

–Ваше счастье, что у меня заболели оба кочегара, и так как вы кочегар, то вы можете остаться здесь. Вы будете получать оклад английского кочегара. В настоящее время это десять фунтов. Но я не могу заключить с вами договора. Когда мы придем в Англию, я должен буду передать вас властям и вам придется отсидеть от двух до шести месяцев, смотря по тому, сколько вам присудят, а затем вы будете, разумеется, высланы. Но здесь, пока мы в плавании, вы останетесь на положении равноправного члена команды нашей «Эмпресс». Мы будем в самых лучших отношениях с вами, если вы будете исполнять свою работу. Если же у нас возникнут конфликты, то вам придется посидеть без воды, милый друг. Итак, я думаю, что нам обоим выгодно сохранить нашу дружбу. В двенадцать часов начинается ваша вахта. Ваши вахты - шесть и шесть часов; два часа сверх каждой вахты будут оплачиваться по шиллингу и шести пенсов в час.