Спираль - Андрей Лазарчук

Снайпер, оставив винтовку у дерева, шёл к ним. На само деле он хотел остановиться, упасть, бежать в другую сторону, но тело решило иначе. Юра чувствовал его нарастающий ужас.

Да, Дырявый, подумал Юра, ты ведь небось верил в свое бессмертие? Что не ты, а другие всегда будут вот так идти туда, куда не хотят? Исчезать, испаряться, умирать на ходу? Вот и посмотрим сейчас, из какого сорта говна ты сделан…

— Алёнка, — сказала вдруг Эля. — Это Алёна! Эй!

— Где? — спросил Юра.

— Да вот же она! — И показала на зелёную пирамиду. На чащу.

Юра, стараясь не отвлекаться от Дырявого, посмотрел в ту сторону.

Это было…

…это было как появиться над оживлённейшим московским перекрёстком — скажем, Тверской и Большой Садовой — в час пик. Когда многотысячная толпа бурлит и несётся, и никто никому не нужен там, внизу, — будто каждый стремится вперёд по собственному руслу, отделённый от остальных когда прозрачными стенами, а когда — такими, на которых что-то нарисовано, видимое только ему. И вот в этой толпе увидеть, узнать одного человека…

Юра увидел и узнал. Хотя и смотрел сверху. Нет, не сверху. Сверху тоже, но и одновременно — со всех сторон. И даже изнутри. Алёнкиными глазами.

Он видел её издалека, крошечную, зажатую меж двух извилистых стенок-экранов, на которые кто-то проецировал изображения замка и городка, который окружает — спиралью — замок, как змей на известной картине окружает город на горе, и эта картина будто проступила на миг сквозь предыдущую, проступила и скрылась, как бы давая смутный намёк — но на что этот намёк, Юра не мог сказать. Одновременно с этим он смотрел на Алёнку в упор, разглядывая и любя каждую складочку в уголках глаз и каждую маленькую бледную веснушку (созвездие Ориона, вспомнил он) на переносице. И её глазами он тоже смотрел на стены, на живую картину, и не мог не изумляться тому, с какой тщательностью, с какой любовью было создано это изображение, которое казалось куда более живым и притягательным, чем всё, что он видел раньше и по наивности своей считал явью…

И тут же, за стенкой, в другом тесном, теснейшем отсеке-лабиринте, существовал другой человек, до него было полметра, даже меньше, но ни он не мог увидеть Алёнку, ни она его — ни увидеть, ни дотянуться, ни даже догадаться о существовании друг друга. Человека этого Юра никогда прежде не видел, но почему-то знал о нём всё: и как его зовут (Михаил Исаакович), и где он жил (в Бердичеве), и что погнало его в этот страшный поход (сын-наркоман и полная безысходность, что же ещё…), и как выглядит его лабиринт изнутри: скалистый остров, дома, прилепившиеся к склонам подобно ласточкиным гнёздам, вечно тёмный ворчливый океан… корабли на рейде, полуразвалившийся венецианский форт, полощущие паруса… Михаил Исаакович никогда в жизни не видел моря. Не довелось.

Юра позвал Алёнку. Негромко. Она насторожилась и подняла голову.

Так, подумал он. Теперь, наверное, надо найти тело. Он представил себе, как дотягивается и связывает правильным крепким узлом вот эту бесплотную Алёнку — и ту зомби, что должна ждать сейчас под замком у Быстрореза. И, подумав про Быстрореза, он вновь услышал тревожный писк монитора, бряканье и лязг каких-то инструментов и голоса: «…твою мать, кохера, я сказал!..этот вяжи, да быстрее, что ты возишься, как пьяная мандавошка… отсос… есть пульс, пошёл! …наполнение? …вторая, резус минус, восемьсот кубов, и плазма, тоже восемьсот…» — и теперь вдруг понял, или узнал, или ещё что-то, что Быстрорез, он же доктор Салахов Стахан Аматович, тридцати шести лет, лежит в собственной медсанчасти в реанимационной палате с обширным инфарктом миокарда и только что перенёс экстренную операцию по поводу тампонады сердечной сумки; счастье, что поблизости начал разворачиваться госпиталь «медицины катастроф», и тамошние хирурги успели приехать; Быстрорез выкарабкается, но только месяца через четыре ему разрешат вставать…

И когда пришёл запрос от научников на новые «биологические объекты», некому было сказать, что те две девушки-зомби, которых он держал в отдельной клетке, вовсе не предназначены для вивисекции. И поэтому их вместе с несколькими свежепойманными увезли в «бункер» и там расчленили.

До Юры это дошло не сразу. А когда дошло, он совсем ничего не почувствовал. Наверное, потому, что в этот миг был не вполне человеком.

Он лишь оглянулся на Алёнку. Она всё ещё шарила взглядом по своему ненастоящему небу.

Юра вдруг понял, что знает и понимает всё. Всё на свете.

Он как совершеннейшую банальность воспринял знание о том, что представляет собой Зона на самом деле, какой она была раньше и какой станет в будущем.

Как она выглядит снаружи и как изнутри.

Какое у неё поведение и какие цели.

Кто убил Ильхама и что искал Серёга со своими ребятами.

Что такое Источник и почему почти никогда не объявляли пропавших в розыск.

Что такое «спираль».

Он даже знал, как на самом деле выглядит тот мир, в котором он привык жить…

Всё это было тривиально и чудовищно скучно. Да, знаю. Ну и что? Ненужное, никчёмное знание. С которым непонятно, что делать. С которым ничего нельзя поделать. Только носить с собой и изредка вертеть так и так: ну, должен же быть в этом какой-то смысл? Этакий сплошь зелёный кубик Рубика, специзделие для армейских…

Нет смысла, нет.

И только Алёнка…

Она смотрела на него неотрывно. Будто видела.

И вдруг без всякого предупреждения нахлынула тьма. Но она нахлынула не мгновенно, и Юра успел, обернувшись, забрать у Дырявого всю память и остановить ему сердце. Это заняло мгновение, а в следующее Юра уже падал куда-то, где не было ни света, ни дна.

33

Алёна повернула к Юре сияющее лицо:

— Нравится?

— Зашибись!

— Куда летим?

— Куда хочешь!

— Ты сказал!

И — положила самолёт в вираж. Плоскость воды накренилась, солнце описало дугу и оказалось слева-сзади, а впереди прямой чертой легла почти прямая стрела пляжа.

— Острова здесь только сверху хорошие, — сказала Алёна. — Где грунт твёрдый, там намусорено, а где чисто — там болото. Но я знаю одно местечко…

— Садиться будем? — уточнил Юра.

— Даже и не знаю, — засмеялась Алёна. — Ты такой замороженный, что просто руки чешутся тебя расшевелить.

— Я замороженный? — удивился Юра. — Это я просто из-за толпы такой. Меня всегда в толпе начинает клинить. Особенно когда все пьют и веселятся. Тогда я или надираюсь, или ухожу. Сегодня вот ушёл.

— А зачем вообще приехал? Раз толпу не любишь?

— Воздухом подышать. — Он повернулся к Алёне, встретился с ней глазами — и вдруг понял, что взгляд оторвать не может.

Так прошли секунда или две.

Потом самолётик резко нырнул вниз, воздух засвистел в стойках и растяжках, взревел мотор. Вся конструкция затряслась, где-то внизу послышались частые хлопки. Юра покрепче вцепился в скобу. Два, считал он про себя, три, четыре… На счёт «семь» Алёна резко подала перекладину, которой управлялось мягкое треугольное крыло, вперёд, и Юру опять вдавило в сиденье. И тут же самолёт вошёл в крутой вираж над самой водой — так низко, что видно было, как от вылетающего из-под крыла воздуха вздымается бурунчик. А в следующее мгновение конец крыла зацепил волну, рассек её — и всё зеркало водохранилища подскочило и с размаху ударило Юру в лицо.

Он, наверное, не терял сознания — иначе захлебнулся бы. Вокруг было светло и мутно. Он нащупал застёжки ремней и отстегнул одну, потом другую. Протянул руку туда, где сидела Алёна, но рука попала в пустоту. Потом — наткнулась на спинку сиденья. Видимо, пилотессу выбросило при ударе… Юра оттолкнулся от стойки и стал грести в ту сторону, где светлее и куда всплывали пузыри.

Он вынырнул, хватая ртом воздух. Совсем рядом, взметнув фонтан брызг, вылетел поплавок, немного постоял вертикально — и рухнул, едва не огрев Юру по голове. И тут же вслед за поплавком, на миг выскочив по пояс из-под воды, появилась Алёна. Она оглядывалась по сторонам, но Юра находился точно за её спиной, и она не увидела его. Тогда, изогнувшись, она нырнула. Юра тоже нырнул, в три гребка подплыл к ней сверху-сзади — и похлопал по плечу. Алёна развернулась к нему…

— Проснись! Проснись! Проснись! — Его лупили по щекам, и от ударов в глазах происходили вспышки.

— Да, — сказал Юра и попытался заслониться. — Нет.

— Ты кричишь, — сказала Алёна.

— Я?

— Ну не я же.

— Где мы? — Юра попытался открыть глаза, но веки будто слиплись. — Что вообще?..

— Ты спишь уже сутки, — сказала Алёна. — Ты был как мёртвый. А сейчас вдруг закричал.

— Кошмар приснился, — сказал Юра. — Будто ты…

Он замолчал. Что-то не сопрягалось.

— Алён. Это ты?

— Это я, Дим. Это я, хороший мой. Наконец это я…

Юра рывком сел. Всё тело было как отсиженное. Плохо подчиняющейся рукой он всё-таки сумел дотянуться до глаз и протереть их.