Тропа. История Безумного Медведя - Андрей Ветер

– Меня зовут Рэндал Скотт. Присаживайтесь к костру, я только что сварил кофе. У меня всегда получается хороший кофе. А вот лепёшки у меня обычно то недожаренные, то пересохшие выходят.

– Я с удовольствием проглочу даже самый твёрдый-претвёрдый сухарь, – поправив длинные полы плаща, Грие опустился на корточки и отвязал от пояса жестяную кружку. – Я сегодня ничего не ел, и одного вида ваших лепёшек достаточно, чтобы мой желудок начал петь псалмы.

– Далеко ли держите путь, отец? – Скотт налил ароматный напиток в подставленную кружку и усмехнулся слову «отец», с которым он, пятидесятилетний мужчина, обратился к молодому человеку.

– Я кочую от одного племени к другому. Дорога моя, будучи слишком витиеватой, делается бесконечной. Последнее время я жил у Черноногих, в клане Коротких Рубах.

– Пытаетесь обратить дикарей в истинную веру?

– Пытаюсь, – вздохнул священник. – Не всегда, конечно, мне хватает смиренного усердия. Приходится то и дело обращаться к Господу за помощью и к примеру старших моих братьев, праведные, труды коих дают чудесные результаты.

Прожив почти двадцать лет на Дальнем Западе, Рэндал Скотт ни разу не встречался ни с одним миссионером, хотя слышал о них много разных историй. Легендарной личностью был иезуит Де Смет, прекрасно знавший все равнинные племена и ладивший со всеми. Индейцы относились к нему если не с любовью, то с неисчерпаемым доверием. Он же, стараясь не давить на туземцев, дабы не отпугнуть их чрезмерной своей настойчивостью, всё же не упускал ни одного случая, чтобы произнести христианскую молитву в их присутствии. Когда воины возвращались из набега, он непременно обходил лагерь, звоня колокольчиком, привязанным к поясу, и созывал дикарей в свою палатку, чтобы обратиться к Иисусу и возблагодарить его за удачное возвращение людей с военной тропы. Де Смет нередко выступал и в роли посредника между правительственными чиновниками и краснокожими жителями прерий, и не было, казалось, такого дела, которое было бы ему не по плечу.[40]

– Божьей милостью я выполню любое возложенное на меня поручение, – говаривал он, скромно улыбаясь и показывая свои крупные передние зубы, за которые получил от индейцев прозвище Длинные Зубы.

Рэндал слышал от Лакотов об удивительных душевных качествах Де Смета и теперь, ведя неторопливую беседу с Грие и с любопытством разглядывая его, невольно наделял его всеми свойствами отца Де Смета.

Грие был на редкость худ. Когда он вытягивал руки, то они, бледные и тонкие, высовываясь из обтрёпанных широких рукавов, напоминали Рэндалу ветви деревьев, с которых была начисто очищена кора. Эти руки не обладали достаточной силой, чтобы носить тяжести, колоть дрова, разделывать туши зверей. Такими руками, похоже, нелегко было справляться с лошадью. И всё же этот тридцатилетний священник, похожий на мечтающего мальчишку, жил в прерии и не боялся переезжать с места на место в полном одиночестве, не имея при себе никакого оружия. Как ему удавалось выживать в столь диком краю? Как ему удавалось находить общий язык с индейцами?

– Очень трудно приучить дикарей отдыхать на седьмой день, – рассказывал Грие, почёсывая жиденькую бородку. – Эти дети природы не понимают, почему следует устраивать день отдыха, почему не следует ходить на охоту или мездрить шкуры в воскресенье. Я обязательно провожу воскресную службу, но далеко не всегда, к сожалению, удаётся собрать на службу достаточное число индейцев. Хотя, скажу я вам, в основной своей массе они с уважением относятся к моим проповедям, даже если и не соглашаются принять крещение. Одним словом, приходится попотеть…

– Стало быть, не без проблем, – не то спросил, не то сделал вывод Скотт.

– Да. Всякое случалось… Не везде меня принимали хорошо. Например, когда я попал к Большебрюхим, меня избили и раздели. Мою сутану забрала себе какая-то женщина. Видите на спине пришито несколько лосиных зубов? Это она решила сделать из моей одежды платье для себя и уже начала украшать его на свой манер. Они заставили меня надеть ноговицы и рубаху из кожи. Это страшный грех для меня. Я не имею права снимать мою одежду.

– Но я вижу, вы всё же вернули её себе.

– Вернул, но не сразу. До Большебрюхих я жил у Черноногих, и там у меня осталось много хороших друзей. Я был настолько расстроен приёмом, который оказали мне Большебрюхие, что не мог совладать с моими чувствами и поспешил уйти от них обратно к Черноногим. Меня, знаете ли, не так легко оскорбить. Воспитание в иезуитской школе отличается не только суровыми физическими наказаниями за провинности, но также приучает нас сносить самые страшные унижения. Нас ничем не удивить.

– Так-таки ничем? – не поверил Скотт.

– Быть может, вы не знаете, друг мой, но иезуиты не только обязаны терпеливо сносить страдания, являемые им другими людьми, но и сами бичевать себя за неправедные мысли. Мне не раз приходилось хлестать самого себя колючками за то, что я что я начинал думать, например, о женщинах… Я самолично наказывал себя, а для этого, согласитесь, надо быть достаточно честным перед самим собой… Так что синяками меня не испугать…

– Вы, как я погляжу, способны потягаться в терпеливости с краснокожими.

– Да, дикари умеют сносить боль. Все эти кровавые Пляски Солнца и прочие варварские ритуалы…

– Так что с вами дальше произошло? Ну, после того, как с вами полюбезничали Большебрюхие?

– Признаться, я сильно разгневался и обещал моим обидчикам, что Бог накажет их в скором времени… Прости мне, Господи, мою несдержанность… Это случилось весной, а в конце лета я вновь встретился с Большебрюхими. Дело было так… – Грие замолчал на некоторое время и прикрыл глаза тонкими пальцами, будто пытаясь воскресить в памяти картины тех дней. – Несколько молодых людей уехали охотиться на антилоп. Кажется, это были Левая Рука, Жёлтая Птица, Порванное Ухо, впрочем, не в именах дело… На них напал военный отряд Большебрюхих, и только Левая Рука сумел избежать гибели. Черноногие сразу принялись созывать людей, чтобы отомстить врагам. Но я отговорил их, хотя, поверьте, остановить рассвирепевших мужчин не так легко. И всё же я убедил их не ехать в поход. Большебрюхие были удивлены, что никто не погнался за ними, и приняли это за трусость Черноногих. Через пару дней пятеро их людей прокрались под утро в наше стойбище. Стоял густой туман, и это играло им на руку. Они надеялись украсть лошадей из нашего лагеря. Но Господь распорядился иначе. В тот самый момент, когда конокрады начали отвязывать лошадей, туман внезапно рассеялся, и воры оказали на виду у всей деревни. Черноногие убили их сразу, едва обнаружили. Но я снова уговорил их сдержать гнев и не преследовать тех врагов, которые были за пределами деревни. Большебрюхие вновь не поверили в благородство Черноногих. Они наивно полагали, что наша деревня была населена трусливым людьми. Но Бог наказал их за излишнюю самоуверенность. Они напали на нас через пару дней, подступив к нашему стойбищу большим отрядом. Они ехали, оглашая воздух ужасными песнями и криками. Многие держали в руках зеркальца и пускали в нашу сторону солнечные блики, выказывая тем самым своё презрение к нам. Лица густо покрыты яркими красками. Волосы либо подняты дыбом над лбом, либо прямо расчёсаны, либо в косы заплетены. Тела смазаны жиром. Это было ужасно.