Игры скучающих купидонов (СИ) - Абалова Татьяна Геннадьевна "taty ana"

— Судить? За что? — блондинка кокетливо поправила локон, выбившийся из высокого «конского» хвоста.

— За дела твои неправедные…

— Павел, кто это? И что он такое говорит? — она намеренно изящно повела плечами, зная, как действовал такой прием на бывшего любовника.

— Я не Павел…

«И правда, не Павел, — сердце пропустило удар. — И как я могла обознаться?»

Черты стоящего по другую сторону мужчины были более мягкими, волосы более длинными, а в непривычно-светлом взгляде светилось такое море боли, словно ему уже было жалко женщину, которая еще не понимает, что ее судный час настал.

Настало самое время кричать, звать на помощь, но Нинель словно оцепенела.

За спинами обоих мужчин распахнулись белые крылья. В руке темноглазого появилась стрела, что светилась ярким золотом, а в ладонях светлоглазого заклубилась пелена, которую он, печально вздохнув, накинул на голову подсудимой.

И сейчас же в мыслях Нинель понеслись видения всех ее неблаговидных поступков, некоторые из которых уже и позабылись, так давно они случились. И чем больше их было, тем сильнее пелена тянула к земле. Казалось, что ноги не выдержат и подкосятся, и стукнется Нинель лбом о начищенный до блеска паркет, но нет, удержалась и даже стояла ровно, хотя давил на плечи гнет немалый.

Она попыталась скинуть пелену, рвануть ткань с головы, чтобы вздохнуть свободно, но ловила руками лишь воздух да пряди растрепавшихся волос.

— Что это?!

— Наказание, — произнес тот, кто держал в руках сверкающую стрелу. На нее нельзя было смотреть без содрогания. — И тем тяжелее оно станет, чем больше зла совершишь.

Нинель рухнула на колени, не в силах остановить всплески памяти, что причиняли почти физическую боль. И звенело в ушах одно единственное слово, в которое она никогда не верила, считая выдумкой тех, кто готов жить в шалаше.

«Любовь, любовь, любовь, любовь…»

— А-а-а! — закричала она, хватаясь руками за голову. — Любви нет!

— Любовь — это награда, — темноглазый ангел тронул золотой стрелой лоб Нинель и остановил хоровод страшных мыслей. — И ты получишь ее, если сделаешь все правильно.

— Что я должна сделать? Что?!

— Пелена подскажет, — мягко произнес второй ангел и… растаял в темноте.

Утром Нинель проснулась с сильной головной болью. Рядом на тумбочке стояла початая бутылка шампанского. Скинув с себя покрывало, хозяйка усадьбы поморщилась — фужер, в руках с которым она заснула, покатился и хлопнулся об пол с другой стороны кровати, разлетевшись на сотню мелких осколков.

«Надо меньше пить, — подумала Нинель и поплелась в ванную комнату. Рассматривая свое безупречное лицо в зеркале, она запоздало сообразила, что муж опять не ночевал дома. Его подушка не смята. — Тревожный звоночек. Интересно, что на этот раз придумает в свое оправдание?»

Как же сильно ей нужен был ребенок! Он — гарантия того, что Замков до конца своих дней не сможет отделаться от его матери.

— Ох! — острая боль прошила ее тело. Нинель согнулась пополам. — Что это?!

И тут же засмеялась, хотя на глазах навернулись слезы.

— Нет, это бред! Какая пелена, какие ангелы? Сон, это лишь страшный сон.

Но коленки предательски дрожали.

— Надо бы написать его жене, что я уже беременна, пусть позлится, — это была всего лишь проверка, но нестерпимая боль между лопатками заставила закусить губу.

Самое страшное, что боль уже не отпускала. Лежала огненным камешком на сердце. Ни вдохнуть, ни выдохнуть.

— Саша! — позвала Нинель, тяжело опираясь на перила лестницы, ведущей на первый этаж.

— Да? — глаза младшей сестры тревожно мерцали. Она стояла в школьной форме — в плиссированной юбочке и в жакете с эмблемой, и казалась такой юной, такой беззащитной…

«Как я могла так поступать с ней?» — невольно подумала Нинель и удивилась, почувствовав, что боль потихоньку унимается.

— Павел не звонил?

— Нет, — сестра отчего-то побледнела.

«Боится меня?»

— Хорошо, иди. Ты уже опаздываешь.

Мужа она нашла в кабинете. Он спал на диване, даже не раздевшись.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Нинель стояла над ним, прижимая дрожащие пальцы к губам.

Алексей выглядел плохо. Черные круги под глазами, щетина на дряблых щеках.

«А он похудел…»

— Нинель? — мужчина резко поднялся, но тут же привалился к спинке дивана. Видимо у него закружилась голова. — Что случилось? — Замков-старший устало потер лицо и только после этого заметил, что с его молодой женой не все в порядке. — Ты плачешь? У тебя что-то болит?

— Да, — она встала на колени и положила ладони на его руки. — У меня болит душа.

— Если ты беспокоишься обо мне, то не надо. Я сейчас умоюсь и опять буду как огурчик, — Замков даже попытался улыбнуться, но улыбка получилась кривой.

— Леша, ты прости меня за все…

— Нинель, ну чего ты… — он потянул ее за руки. — Вставай, ты простынешь. Я выключил в кабинете отопление.

— Леша, отпусти меня…

Он испуганно выпустил ее ладони, думая, что причинил боль.

— Отпусти меня совсем. Я… — Нинель выдохнула, — хочу уйти.

— Это из-за того, что я не могу подарить тебе ребенка? Ну, хочешь, я пойду к врачу. Говорят, сейчас медицина творит чудеса…

— Леша, — Нинель уже не могла не плакать, — ты хороший, очень хороший. И жена у тебя хорошая, я наговаривала на нее от зависти.

— Ты моя жена…

— Не надо. Я видела ее фотографии у тебя в телефоне. Ты еще любишь свою первую жену, хотя боишься в этом признаться. А я… я всего лишь увлечение… Затянувшееся увлечение… — Нинель встала. — Дай нам время собраться. Сашу нужно вернуть в родную школу. Мы поедем домой.

— Нинель…

Она шла, выпрямив спину, ни разу не оглянувшись. Только что с ее плеч упал тяжкий груз.

«Я начну все сначала, я начну все сначала…» — шептала Нинель, собирая вещи в чемодан. Она не брала с собой подарки и все то, что получила, живя в особняке, где она заняла чужое место. «Как лиса, которая выгнала зайца из его лубяной избушки».

Александра восприняла известие о разводе сестры с Алексеем Замковым спокойно, но возвращаться в родной город отказалась.

— Ты не переживай за меня, — говорила Саша, стоя на вокзальном перроне. Поезд уже подали. — С понедельника я пойду в школу-интернат для одаренных детей, документы уже там… Павел помог.

Из глаз Нинель опять потекли слезы.

Старшая сестра особенно много плакала в последнее время.

Но удивительное дело — слезы приносили ей облегчение. Словно с ними выходила вся та грязь, которую она успела накопить за свои неполные тридцать лет.

— А я устроюсь в ателье. Я же хороший дизайнер…

— Ты отличный дизайнер, сестра.

Они стояли обнявшись до тех пор, пока проводник не напомнил, что поезд отправляется.

* * *

«Как ты?» — пальцы Алексея Замкова дрожали, когда он набирал на телефоне эти два коротких слова.

В далекой Испании руки женщины тоже дрожали. Она даже не сразу сумела надеть очки.

«Хорошо».

И немного подумав, добавила:

«А ты?»

«Можно я приеду к тебе?»

Ответа ждать пришлось очень долго. Так долго, что Алексей уже отчаялся. Не простит…

«Можно. Я встречу тебя в аэропорту».

Замков-старший выдохнул. И посмотрел на небо, которое было закрыто плотным слоем снеговых облаков.

«С железной битой в руках», — появилось еще одно сообщение.

«Согласен. Готовлюсь к встрече с вами обеими!»

И засмеялся. Так счастливо и так искренне, как смеются маленькие дети, для которых весь мир — радужный.

А на лестничной клетке второго этажа, в доме, в торце которого расположилась аптека «Пилюля», старушки-соседки прощались с Наташей.

— Уезжаете? — она погладила сына по вихрастой голове. Тот лез пальцами в переноску, пытаясь поймать кота за хвост. — Жалко. Надеюсь, на новом месте у вас не будет таких шумных соседей.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Сестры улыбались. Они знали, что через пару дней Наташа накормит своего бывшего мужа вкусным обедом, а потом они все вместе будут пить чай с плавающими в нем розочками.