Каникулы оборотней - Галина Черная

– Эй, простите, вы случайно не тот самый страшный вервольф, которого здесь все ищут?

Я уже почти готова была раскаяться за свое глупое любопытство под взглядом красноватых немигающих глаз. Они действительно внушали ужас и прямо-таки приковывали к себе. Нет, это точно вервольф! Неужели кроме меня никто не видит очевидного?!

– Зачем вы обижаете беззащитного инвалида, мадемуазель? – с неподдельной обидой в голосе проскрипел старик, неприятно дергая носом, как будто принюхиваясь. – Вас не оставило равнодушной мое уродство? Да, мой вид у всех вызывает подозрение… Чуть кого-то ограбят – так сразу: а не был ли это мерзкий Шастель?! Чуть кого-то изобьют в темном переулке, опять кто же, как не Шастель?! Но никому нет дела, что несчастный калека и мухи не обидит… А ведь уродство исходит от самого дьявола! Значит, все, кто ему служат, уродливы, не так ли? На мне словно лежит печать зла – раз жил в Африке, в сердце тьмы, значит, продал душу! Этим все сказано, люди не хотят знать, что меня всего лишь покусали африканские гиены и душу я никому не продавал…

– О, простите, я не хотела вас обидеть, – совершенно искренне повинилась я, но он только презрительно сплюнул и, волоча одну ногу, затерялся в толпе народа.

– Странная личность, – пробормотала я, проводив его взглядом. – По всем признакам очень похож, и тем не менее…

– Еще бы, провести два года в плену у африканских людоедов – это вам не в дворцовых покоях прохлаждаться.

Обернувшись, я увидела нашего трактирщика, папашу Жерара, могучего и добродушного мужчину лет шестидесяти. Открытый и по-отечески мягкий прищур глаз располагал к доверию. Хотя на задании всегда надо быть начеку…

– А вы хорошо его знаете, раз так заступаетесь?

– С босоногого детства, Антуан рос в семье лесника на соседней улице. Сложная судьба у парня, с отцом не ладил, где-то плавал, где-то служил, одно время совсем пропал, каким-то чертом занесло его в Африку, там он был пленен, оскоплен…

– Людоедами?! Я думала, они иначе с пленниками поступают, причем не держат в плену по два года. Разве только на откорм, хотя это, наверное, себе дороже выйдет…

– Кто сказал «людоедами»?

– Вы же и сказали!

– Оговорился! Конечно же я имел в виду мусульман! Алжирцев, бедуинов или марокканцев каких-нибудь. Это они хотели сделать из него евнуха для продажи в гарем, но бедняге удалось сбежать и после долгих скитаний добраться до дома. С тех пор Антуан такой обиженный и нелюдимый. Все от него шарахаются, но если бы вас оскопили, то, наверное…

– Меня? – Я невольно вздрогнула, попытавшись представить себе эту картину.

– Ох, простите старика, мадемуазель! Уж вам ЭТО точно не грозит, но беднягу все равно жалко…

– Да, история печальственная…

– Вот и я говорю, – грустно улыбнулся он. – Вы уж не смотрите так пристально на калеку Антуана, он все еще страдает из-за своего уродства. А ведь его вины вроде бы и нет… О, похоже, ваш брат машет вам рукой?!

Действительно, из толпы болельщиков выбрался чуть взлохмаченный командор.

– Доброе утро, папаша Жерар! Моя сестричка не слишком утомила вас своим щебетанием?!

Схватив «братца» за рукав, я попрощалась с добрым трактирщиком и с силой потащила Алекса в сторону.

– Слушай, я сейчас такого типа видела-а-а!

– Антуана Шастеля, что ли? Да, экзотический тип, я о нем сегодня тоже наслушался от охотников. Только не зацикливайся на нем одном.

– Ну почему же на одном… Вообще-то у меня уже трое подозреваемых, а если включить в список маркиза, то четверо!

– Это прогресс, – рассеянно похвалил любимый. – Когда насобираешь полный десяток, дай знать нам с напарником…

– А кстати, где агент 013?

– Встретил каких-то знакомых, – бодрым голосом отозвался Алекс, не глядя на меня.

– Это каких таких знакомых? – заинтересовалась я, пытливо сузив глаза в ожидании ответа. Алекс еще больше смутился и, пытаясь отмазать друга, убедительным тоном понес такую чушь, что у меня исчезли последние сомнения. Поэтому я ничуть не удивилась (только рассвирепела), приметив, как в чьем-то палисаднике мелькнули два кошачьих хвоста. Один, без сомнения, принадлежал Пусику – его пушистый хвост я и ночью без фонарика ни с чьим другим хвостом не перепутаю.

– Так, может быть, сходим навестим нашего ликантропа, пока его в тюрьму не посадили, – предложил командор.

Ах ликантроп, ловкий арендатор-неплательщик… Как там его зовут? Почему-то он мне уже вчера заочно очень приглянулся по рассказам д’Абажура. Действительно, почему бы и нет? Сходим посмотрим, нас-то он не укусит…

– Интересно, а он и вправду страдает ликантропией или просто бессовестно притворяется? Я не думаю, что Зверь – это он, но, может, его закидоны выведут на след настоящего Волка. Ведь и сумасшедшему надо с кого-то брать пример…

Алекс удовлетворенно кивнул, довольный, что смог меня чем-то увлечь и увести с места грехопадения кота. Конечно, мужская солидарность, взаимовыручка, но сейчас это меня ничуть не раздражало. Мы целенаправленно двинулись с площади.

Оказалось, что Алекс загодя выяснил все о человеке, страдающем волчьей болезнью. Это действительно был крестьянин-арендатор по имени Мерло, причем не из самых бедных, на фоне многих даже преуспевающий. Несмотря на ликантропствование, дело его не страдало – коз ощутимо не убавлялось, коровы продолжали давать молоко, а жена давно наладила производство сыра на дому.

Полчаса неспешной прогулки, и мы постучали в дубовую дверь домика на отшибе. Оттуда незамедлительно донеслись леденящие душу подвывания – видно, нас приняли за людей маркиза.

– Папаша Мерло, откройте, пожалуйста, мы к вам с мирными намерениями. Можете даже не накидывать волчью шкуру, на улице не холодно.

Дверь со скрипом открылась, и на нас подозрительно уставилась небритая физиономия среднестатистического французского крестьянина умеренной зажиточности. Он был в коричневом жилете, надетом поверх мятой рубашки с закатанными рукавами, и в коротких узких штанах из той же ткани, что и жилет. Когда мы представились, крестьянин, слегка смутившись и помявшись, пригласил нас в дом.

– Ох, чуял я, что господин маркиз меня в покое не оставит. Ну ничего, выкрутимся как-нибудь, не впервой… Пшеница-то опять не уродилась, с чего платить-то? А как ей тут расти-то, кругом камни одни! И кому только взбрело в стародавние времена садить здесь пшеницу, с тех пор-то по привычке… Вот все больше на коз да на коровушек-то переходят, мясомолочное хозяйство, как говорят по-ученому. А касательно вервольфа-то вашего так я достоверно знаю, кто у нас тут зверствует…

– Кто, кто, кто?! – Мы с Алексом одновременно вскочили из-за стола, едва не ударившись лбами. Жена хозяина, опрятная крутобедрая женщина, покачав головой, поставила перед нами козье молоко.

Мерло, поглядев по сторонам, наклонился поближе. Я наивно предполагала, что он будет катить бочку на маркиза д’Абажура, но ликантроп имел в виду совсем другого человека.

– Бретонец это, Жульен, напротив церкви у него лавка гробовая. Все знают, что ему больше всех выгодна эта с волком-то история. Гробов-то больше покупают! Торговля его расцвела, конкурентов-то нет.

– Слабенькое доказательство… Почему вы решили, что это именно он? – разочарованно протянула я, а командор, казалось, и вовсе не слушал, неторопливо прихлебывая молоко.

– Как же нет-то, сударыня?! Есть! Судите сами – брови-то у него срастаются, грудь волосатая, пальцы толстые и уши оттопыренные. А самое главное, я же сам его видел в волчьем-то образе!

– Вэк?!

– Вот оно и то-то! То есть волка видал ночью, гигантский такой волчара-то прямо перед его лавкой стоит и в окошко глядит. Наверно, что-то ему надо было в лавке-то своей взять или дневную-то работу доделать пришел, заказ срочный – время-то поджимает…

– А вы уверены, что это был волк? Может, какая собака деревенская?

– Я деревенских-то собак всех в лицо знаю! – с гордостью ответствовал папаша Мерло. Я еще подумала про себя: а не возвращался ли он по ночному времени из трактира в изрядном подпитии, когда «неожиданно встретил» Волка? Но арендатор все понял по моим глазам и честно возмутился: – Нет-нет, я-то был трезв как стеклышко! Ведь почитай уже годков-то тридцать не пью, с тех пор как женился на моей толстушке Жустине.

– А что вы можете сказать об Антуане Шастеле? – неожиданно вступил в разговор Алекс, пододвигая ко мне хлеб и повидло, любезно поставленные хозяйкой. Мерло неожиданно испугался или сделал вид (актерским мастерством он отнюдь не обделен – волка в лицах показать не всякий сможет. Я, например, не смогу… хотя надо попробовать… на Пусике).

– Ничего не могу… а зачем он вам-то?

– Ну, вообще-то некоторые шепчутся, что это он в волка оборачивается и никто другой, вид у него крайне подозрительный.

– А по мне так не по виду судить надо, а по делам! Зачем ему людей-то есть? И так при его должности-то небось не пропадешь… Может, люди-то на него и думают, да только больше на Зверя-то наш монсеньор похож! Но вы ему об этом не говорите, и так житья-то от него нет, – сердито заключил папаша Мерло. – А касательно семейства Шастелей, уж раз спросили, так они-то давненько тут живут. Старик Жан раньше лесником в нашем лесу был, да его молодой-то господин на пенсию спровадил. Говорил-де, постарел он, браконьеров-то не ловит, а своих, местных, за плату в лес охотиться-то пускает. А что не пускать-то – маркиз в Париже, на одно жалованье не проживешь. Просто он с егерем маркизовым договориться не смог, тот-то все хотел деньги пополам делить, а Жан Шастель пожадничал. Вот старика-то и сняли…