Тайнопись - Михаил Гиголашвили

— Что вы! Господь с вами! Что это вы говорите! — бурно всплеснул он руками, уколов палочкой прохожего. — Во-первых, всё меняется — глаза слепнуг, голос сипнет, юмор чахнет, не говоря уже обо всем остальном. Это же Виктор Борисович, кажется, говорил, что процесс старения — это переход головы в задницу, сперва по форме, а потом и по содержанию, — он провел рукой по берету. — У него самого, кстати, эта фаза началась сразу в молодости, хе-хе… А во-вторых, как я могу?.. Я и так подлец перед женой… А впрочем, поболтать можно… Кстати, на каком языке вы с ней изъясняетесь?.. Разве вы владеете языком солунских братьев?

— Нет. Но она как собачка (или дама с собачкой) всё понимает. Впрочем, и болгарский язык понять можно, если они не частят как полоумные. Болгарский — это приподнятый архаичный русский. Ну, как если бы пьяный дьяк пытался читать лекцию по атеизму. Кстати, знаете шутку про белорусский язык?.. Когда бухой украинец пытается говорить по — русски — выходит белорусский…

Академик пропустил всё это мимо ушей, о чем-то размышляя. Потом сказал полупечально, полувиновато:

— Всё это хорошо, но я ей в деды гожусь, если не в прадеды… Сколько ей лет?

— Какая разница? Лет сорок, — накинул я бедной Цветане, чтоб сделать ему приятное. — С этим всё в порядке. Учтите, что у женщин с годами неразборчивость растет так же круто, как и у мужчин…

— Что-что, не понял? — насторожился он. — Что вы хотите этим сказать?

— Не мне вас учить, что у женщин с годами планка допустимого резко падает. Если в двадцать девушка нафарширована всякими иллюзиями насчет мужчин, секса, жизни вообще, и ведет себя как недотрога, выбиралка и нехочуха, то в сорок-пятьдесят бабам уже прекрасно известно, что к чему и что почем. И терять уже нечего. Знают, что в любом случае мало осталось, надо ловить момент. А древние старухи, наверно, жутко раскаиваются, что не давали всем подряд, кто просил — было бы что вспомнить на склоне половой жизни… И не уверяйте меня, что у вас не было любовниц из ассистенток и секретарш!.. Я ведь ваш аспирант, а студентам и аспирантам всегда всё известно — ведь любовницы вербуются из их же контингента. Кстати, бытует миф, что вам принадлежит поговорка: «Жена — для дома, любовница — для души, а блядь — для тела»?

— Что вы, что вы, боже упаси, я и слов таких никогда не произношу!.. А что это еще такое? — со скрытой усмешкой перевел он разговор, указывая на витрину порно-магазина, где среди вибраторов, мазей, цепей, всяких кожаных корсетов, намордников и поджопников, среди вагин, похожих на мертвые розы, и угрожающе распухших пенисов задорно топорщила замшево-розовую задницу надувная кукла в человеческий рост.

— Это секс-шоп. А там — лайф-шоу.

— Боже, какие слова!.. Слышал бы их покойный Аксаков!..

— Что поделаешь, других нет. Как прикажете переводить? Секс — торжище? Секс-лавка? Или секс живьем? Вживую? Въяве?.. Весь мир говорит так, надо приспосабливаться.

— Но засорять язык? — приникая к витрине, пробормотал академик, с большим интересом разглядывая коробочки, скляночки, кассеты, шарики и кубики, гирлянды презервативов, развешенных на манер новогодних игрушек.

— Да язык никого не спрашивает. Это явление трудно контролируемое, политике особо не подверженное и развивается по принципу необходимости, сами нас учили. А пока свои слова придумаем — иноземные уже и сидят, как бледные спирохеты, и всасываются, и внедряются…

— Насчет политики — это еще как сказать, — усмехнулся он. — Но что вы предлагаете?

— Например, печатать списки иностранных слов и прикладывать к учебникам, чтобы было хотя бы единое написание. И вообще Иоанн был не прав! — заключил я, неожиданно следуя съехавшей в кювет мысли.

— Какой Иоанн?.. Грозный?.. — остолбенело уставился он мне в лоб.

— Нет, тот, который сказал: «В начале было Слово».

— Боже, что вы такое говорите? Как тот Иоанн мог ошибаться?

— А как может быть слово раньше мысли? Ведь без мысли нет слова. Слово — это только оболочка мысли или идеи. Слово без мысли мертво, его нет, это набор звуков. Значит, надо говорить: «В начале была Мысль, и была она у Бога, и Мысль была Бог», — заключил я, отстраняя академика от молодых негров в белых одеждах и золотых браслетах, которые, толкаясь и жестикулируя, слишком оживленно обсуждали экспонаты порно-витрины. — Согласны?

— Да вы Виктора Борисовича начитались, как я погляжу! Формализм! Метафизика!

— Ничуть. Чистая физика. Вот попросите для интереса кого-нибудь объяснить вам эту фразу — «В начале было Слово…». И тут же посыпятся вопросы: да какое конкретно слово, да на каком языке сказано, да на каком диалекте, да с каким акцентом, да как оно пишется — на хеттском санскрите или, может быть, на индо-иврите?.. Тут уж и до бомб недалеко. А что такое мысль — всем ясно. Мысли есть у каждого, даже у последнего дегенерата… Кстати, а как надо правильно в этой фразе писать — вместе или отдельно: «вначале» или «в начале»? — подложил я ему студенческую свинью.

Ксава тревожно уставился на меня, бормоча:

— Это провокация! — Но потом сказал: — Впрочем, в начале чего или вначале вообще — какая разница? Главное — начало. А как, кстати, у Иоанна?

— У Иоанна отдельно: «В начале». А надо бы, по идее, вместе, тогда будет ясно: «вначале» — в смысле «сперва», «раньше всего», «прежде всего и всякого», — ответил я.

— Не путайте меня! Как в Библии написано, так и правильно! Вы тут в Германии впали в лютеранскую ересь! Святого Иоанна исправлять вздумали! Или это вы мне опять голую прозу читаете? — с подозрением спросил он. — Разыгрываете?..

— Почему же? Не вы ли учили нас мыслить системно? Вот и мыслю, к сожалению…

— А какая тема у вашей болгарки?

— Я могу ей сказать, что вы хотите с ней поужинать. Она сама вам расскажет. Чем черт не шутит?

— Глупости, у меня и денег нет ее приглашать. У вас с ней серьезно, или так, техтель-мехтель?

— Что?

— А, не знаете? — с некоторым даже злорадством обрадовался он. — Это слово по-немецки обозначает легкую, необременительную связь.

— Для этого у немцев есть еще слово «либеляй» — любвишка.

— Вот именно. Представьте себе, я чуть не потерялся во франкфуртском аэропорту! — вдруг почему-то вспомнил он. — Спасибо, какой-то любезный молодой человек вывел меня оттуда, как Вергилий из ада. Этим я, конечно, себя с Данте не сравниваю… Но, пригласив на конференцию, они даже не удосужились встретить меня в этом адском аэропорту! — возмущенно потряс он палочкой.

— Кто эти черти?

— Организаторы, вот кто. Госпожа Хоффман и господин Бете. Между прочим, известно ли вам, какая нелепая история произошла со мной недавно?.. Моя хозяйка-профессорша так углубилась в работу, что забыла об обеде. И я до вечера сидел голодный, читая «Грани» за 1979 год.

— Да, этим сыт не будешь! Но разве нельзя было решить эту проблему?

— Но как?.. Я же гость! Не могу же я шарить по холодильникам, тем более, что и физически мне это трудно — так велики и громадны они! Их там два. И чего там только нет! Я заглядывал потом украдкой. И закрываются они специальным образом, так что я и открыть вовсе не мог их хитрых замков. И кран туг до неимоверности — я не мог даже воды набрать для кофе. А всё остальное у немцев так убрано, что нигде ни крошки, ни соринки. Одну только черствую булочку нашел в мешке для старого хлеба. И сгрыз ее.

— Разве вы не могли сказать хозяйке?

— Но это же конфуз! Не мог же я заявиться и, как шантрапа, заявить: «Давайте мне обедать, я голоден!» Это неприлично.

— Ну, вышли бы куда-нибудь на улицу, поужинали, — искал я выход.

— Куда я могу выйти — ночью, один, в неизвестную темноту?.. Они богатые люди, у них вилла под Кельном, вокруг ни души, тишина — полная, мертвая, гробовая и даже загробная. Куда я пойду? Я потеряюсь. Или какая-нибудь бешеная машина меня собьет…

— А я о чем вам говорил? Видите, как легко умереть с голоду на вилле у миллионеров. Хотите голое? — вспомнил я один текст к случаю. — «Нищий смотрит с вожделением на сосиску — не хватает медяков. Бедняк рассматривает витрины — мало денег. Служащие поглядывают на шикарные машины — дорого. Обладатели машин грезят о виллах и замках — трудно осилить. Хозяева замков рассуждают о ценах на самолеты — сложно одолеть. Владельцы самолетов заводят глаза, мечтая о собствен но ном острове — нелегко согласовать с бюджетом. А хозяева островов соблюдают диету, не пьют, не курят и мечтают сходить в кино без охраны, избавиться от болезней и услышать хоть одно слово без лжи, лести и лицемерия, что абсолютно недостижимо. «На свете есть только атомы и пустота, все остальное — мнение», — сказал Демокрит. И я того же мнения. Разделяю его полностью».

Академик, выслушав меня, рассеянно заметил:

— Говорят, ваш Демокрит в конце жизни выколол себе глаза… Остался с пустотой. Отмучался… Кстати, о муках. «Wahl ist Qual» — прочел я вчера в магазине на распродаже. Здорово звучит. У немцев есть меткие выражения. «Выбор — мука». Аналог Буридановой ослицы. Та не знала, что съесть, а клиент — что купить. А я в роли буриданова осла. Ведь что же выходит — себе ворох всего: свитер, ботинки, рубашки, а ей, святой, невинной — какие-то маечки!.. И даже не ее цвета — она любит лазурь, а там какая-то грубая синька!.. Поэтому я в шоке. И вместо шопинга выходит какой-то шокинг без шикинга, благо Хомяков нас не слышит, — пошутил он и с любопытством сунулся в помещение, откуда подозрительносладко пахло и где исчезла группа негров в белых одеждах. — Вы сказали давеча — лайф-шоу. Что это такое?