Пять минут между жизнью и смертью - Галина Романова

Глава 21

Лев трижды сегодня выходил из дома, чтобы проверить: на месте его наблюдатель или снова, как и вчера, отсутствует.

Не было! Не было этого хлыща с холеной мордой в дорогой куртке на крутой иномарке. Исчез он, испарился. Или решил оставить Льва Батенина в покое, потому что убедился – тот ничего не знает, никуда их не выведет и, уж конечно, ничего им такого не отдаст, в чем интерес у них имелся.

Кто такие – эти они, Лев не знал и даже догадываться не старался. Но что-то подсказывало ему, что наблюдающий и тот, кто его послал, никакого отношения к убийству девушки на квартире его феи не имеют.

Стали бы они так долго и безрезультатно топтаться за ним, как же! Давно бы уже повязали его либо дома, либо у подъезда, либо прямо у ларька, куда Лев исправно ежедневно ходил за выручкой.

Нет, эти люди блюли какой-то свой интерес, потому и ходили за Львом тенью. А может, просто ждали, когда на Льва, как на живца, убийца той самой девушки клюнет. Но тот не клевал. Не звонил, не подстерегал на лестничной клетке, не прятался за портьерой в тиши квартирной, не присылал анонимных писем.

Всего этого и ждал, и очень боялся Лев Батенин, и каждый раз, прежде чем подойти к окну и отдернуть штору, вооружался чем потяжелее. И на лестничную клетку из квартиры выходить боялся. И вечерами теперь из дома ни ногой. И к почтовому ящику с опаской подходил.

Извелся, издергался, даже про любовь всей жизни успел позабыть. Не то чтобы совсем забыл, но на фоне всех его мучительных страхов мечта вдруг потускнела, сделалась совершенно призрачной, и порой даже казалось, что девушки этой с пропавшей из его квартиры фотографии вовсе не существует.

Через неделю после освобождения из-под стражи Лев Батенин проснулся среди ночи от странного шороха, идущего со стороны балконной двери. Ему бы вскочить, скинув одеяло, да бегом в кухню за ножом либо за деревянной скалкой. А он словно умер, так и остался лежать в кровати. Лежал, трясся и считал минуты собственной жизни, которые могли оказаться последними.

Что толку бежать за ножом или скалкой, думал он вяло, вглядываясь в темный оконный провал, у парня пушка имеется, которой он мастер орудовать. Не успеешь двух шагов сделать по комнате, как череп разлетится на куски. Он еще помнил, каким неприглядным был труп девушки, возле которого его повязали менты.

Нет, не побежит. Пускай уж так, прямо в кровати убивает его.

Но его никто не убил. Балконная дверь так и осталась нетронутой, а шум, продолжавшийся до самого утра, оказалось, производила парочка голубей, решившая устроить себе семейное гнездышко в перевернутой табуретке.

Лев сначала обрадовался, посмеялся даже над своими страхами, от которых он едва не умер, а потом присел на стул в углу кухни, где еще матерью место под образа было определено, и надолго задумался.

Сколько же можно так бояться?! Трястись осиновым листом, изводиться страхами, умирать вместе с заходом солнца, с первым лучом заново возрождаться, потом снова мучительно ждать ночи, сколько, а? Так же нельзя! Это нехорошо, отвратительно! Это сильно мешает жить. Да и жизнь сама сводится к постоянному ожиданию смерти. С этим надо было что-то делать, и делать незамедлительно.

Выход для Льва виделся лишь в побеге. Ему нужно было скрыться из города, залечь на дно, раствориться, чтобы образ его перестал интересовать, стерся из памяти как у наблюдателей, так и у убийцы, который тоже, возможно, за ним наблюдает. Но делает это более профессионально. Делает это так, что никто не видит его и не ощущает его присутствия, ни Лев, ни его наблюдатели.

Хотя вряд ли. Лев все же убаюкивал себя порой надеждой. Не стал бы убийца так долго ждать его проколов. Ни за что не стал бы. Давно бы уже проявил себя.

Да, ему надо было бежать. Пускай он под подпиской у ментов, плевать. Станут, что ли, искать его, смойся он из города? Да ну, как же. А то им делать нечего, как искать его. Ментам недосуг, решил он. Наблюдателей он проведет в два счета. Пижон на крутой иномарке только и мог, что деньгами своими кичиться, а так пацан пацаном. Лев сделал бы его в два счета, только не хотел пока. Усыплял бдительность, так сказать. А заодно усыплял и бдительность убийцы.

Он подготовил все для побега. Деньги у него хранились в банке и в тайнике. Причем в тайнике большая их часть. Банковские накопления он решил не трогать. Начни снимать, сразу народ заволнуется. А вот тайник, который, кстати, остался нетронутым, когда к нему в квартиру наведывался тот, кто забрал фотографию его феи, Лев распотрошил основательно. Но снова забрал не все, а столько, сколько потребовалось бы ему месяца три-четыре прокантоваться на чужбине. Потом он, твердо решил, вернется. Иначе и квартиру разорят в его отсутствие, и бизнес с молотка ушлые продавщицы пустят. Нет, за три-четыре месяца, он надеялся, все разрешится.

Деньги, вещи, чужой паспорт, фотография на котором очень сильно смахивала на его собственный портрет, Лев сложил в дорожную сумку. Сумку, воспользовавшись чердачным ходом, отнес в старенькую «копейку», оформленную на его продавщицу. Лев на ней товар возил по доверенности, а продавщице отстегивал за сознательность. Обещал, что потом когда-нибудь ей ее подарит.

Пока вот не получалось. Пока машинка ему могла пригодиться. Доверенность, правда, пришлось новую выписывать.

«Копейку» припарковал в соседнем дворе, поставив на самом видном месте под окнами первого этажа, чтобы хулиганы не позарились. А пока ездил на своей машине. В магазин, из магазина, в ларек, из ларька. Вчера вот на вокзал осмелился прокатиться. И все «хвост» искал за своей спиной. А его вдруг не оказалось! Лев чуть приободрился, но расслабляться не стал. И, сам не понимая, по какому наитию действует, взял и оставил машину на вокзальной стоянке. Сегодня, решил, он снова поедет на вокзал. Но совсем не для того, чтобы забрать машину. Его как раз возле нее и станут ждать. А он ее забирать не будет. Он заберет кое-что другое и…

И сегодня же уедет из этого города. Ненадолго уедет, месяца на три-четыре, не больше. Это достаточный срок для разрешения проблем, которые на его бедную голову свалились.

Он заберет из камеры хранения тот злополучный портфель, из-за которого все и началось. Нырнет в такси так, чтобы его никто не заметил. Доедет до соседнего двора. Пересядет в «копейку», и тю-тю, поминай, как звали!

Да его и звать-то будут по-другому. К чужому паспорту и водительское удостоверение того же дядьки у него имелось. Лев в свое время не избавился от тех документов, потому что похож оказался с их хозяином. Убрал в тайник – мало ли что, – вот и пригодились.

Никто ни о чем не догадается. Никто!

Он пересидит в какой-нибудь глуши, пока они тут все разруливают, а затем и он явится. Потом, может, и портфель милиционерам отдаст. Чтобы оказать вроде как содействие. А пока – нет, пока тот при нем будет. Не оставлять же его в камере хранения! Мало ли что за такой срок может случиться. Вдруг пожар. Вдруг кому ячейка срочно понадобится, вдруг потоп.