Воспоминания инженера-2. Уроки жизни - Матвей Зельманович Львовский

Дом, в котором они провели какое-то время, снова стоял безмолвным. Возвращаюсь к папе. Папа был молчаливым и немногословным человеком. Таким он был на работе и в обществе. Дома он иногда нарушал непреложный закон поведения и тогда долго беседовал с мамой, но только на идиш. Папа, в целом, вёл себя разумно и осторожно. Всё это помогло ему пережить трагические тридцатые годы. Даже недруги, которых у него почти не было, не могли настрочить на него донос, потому что он не давал для этого повода. Папа был заметной фигурой в небольшом городе, в котором мы жили, и страх быть репрессированным не проходил все эти годы. Он постоянно ждал ареста. И, если это не произошло, то такова была добрая воля Судьбы. В действительности, папа был последовательным и принципиальным антисталинистом. В нашем доме не было культа Сталина, потому-что о нём папа вслух никогда не говорил. А, если упоминал, то с презрением и ненавистью, чему я был свидетелем при разговоре папы с очень уважаемым мною человеком в 1950г. Тогда выражать подобные мысли было очень опасно. Папа пользовался доверием людей. В 1937г. директор завода, на котором работал папа, – А. Беляев, часто бывал в нашем доме (его семья жила в Ташкенте). До этого он был Начальником Госплана Узбекской ССР. Подозревая его в чём-то, столичные власти сняли его с работы и отправили в отстойник-город Каган, назначив директором хлопкоочистительного завода. А. Беляев был милым, интеллигентным человеком, крупным специалистом в области планирования. Однажды он пришёл к нам, чтобы попрощаться. Он ждал ареста. Они проговорили с папой всю ночь, лишь под утро он покинул наш дом. О чём они говорили, я не знаю. Вероятно, о чём-то важном, может-быть, об истоках террора, царившего в стране. Уходя, он оставил папе папку с документами, письмами, записями, фотографиями и попросил, в случае его ареста, передать всё это его семье. Через некоторое время он был арестован. О его судьбе ничего неизвестно. После его ареста папа сделал тайник в сарае, во дворе, и спрятал там папку. Затем, папа позвал меня в сарай, рассказал о папке и показал место, где она спрятана (спрятана она была надёжно). Он попросил меня сохранить всё, что я узнал, в глубокой тайне. Тогда папа не был уверен в своей безопасности. Спустя какое-то время папа, будучи в Ташкенте, пытался найти семью своего друга, чтобы выполнить его волю. Но сделать этого он не смог: семья была арестована и выслана в одно и то же время, что и глава семьи. О судьбе его семьи ничего не известно, но уверен, что они разделили печальную участь жертв сталинского террора. Хочу ещё раз повторить, что пишу только о фактах, свидетелем которых я был. Теперь о другом факте. Память мне подсказывает, что в 1936г. в Каган приехала семья, состоящая из четырёх человек: отец – Антонишкис, мать – Луговая и двои их детей – девочек. Антонишкис прибыл в Каган в качестве комиссара полка связи, расквартированного в нашем городе, а Луговая вскоре стала первым секретарём Горкома партии. Они были необычайно красивыми: он – высокий, стройный, с правильными чертами лица и большими рыжими усами; она – высокая, стройная, с красивым выражением лица. Так мне показалось, когда я их увидел в нашей школе. Они привели своих детей. Старшую определили в наш класс, а младшую в младший класс. Старшая, красивая девочка с копной огненно рыжих волос, вся в папу. Она была очень заводная, в её компании не было скучно. Однажды с ней произошла беда, она случайно упала в яму с горящим углём и очень сильно обожгла ноги, руки и частично лицо. Она долго лежала в больнице. После заживления обгоревших частей тела, она вернулась в школу. Она изменилась неузнаваемо. Мы всем классом ей помогали наверстать упущенное. Но к сожалению, через какое-то время её родители были арестованы, а дети куда-то пропали. Об их судьбе, я ничего не знаю. В пятом или шестом классе я познакомился и подружился с мальчиком из соседнего класса Оскаром Стружановым. Судя по некоторым признакам, он был из интеллигентной семьи и прекрасно воспитан. Мне общение с ним было не только интересным, он ввёл меня в мир, ранее неведомый для меня. Однажды, он пригласил меня в свой дом. Его семья жила в просторной квартире, расположенной недалеко от Главпочтамта, его отец был начальником этого учреждения. Лишь позже, я узнал, что старший Стружанов, высланный вместе с семьёй в Каган, ранее занимал высокий пост, скорее всего, в Москве. При посещении квартиры Стружановых, Оскар познакомил меня со своими родителями. Отец Оскара был намного старше его матери, небольшого роста, с приятным лицом. В его глазах светилась доброта. Он знакомился со мной как со взрослым и задал мне вопросы относительно меня лично и моей семьи. Судя по заданным вопросам, родители Оскара берегли его от влияния «пацанского общества» и им было не безразлично с кем он дружит. Наверное, выбор сына они одобрили. Квартира Оскара была богато обставлена. Но не это меня поразило. Мой новый друг достал большой чемодан с великолепной обшивкой-это был патефон. Когда он его открыл, меня ослепило внутренними блестящими деталями. На внутренней крышке патефона была прикреплена фирменная пластинка. Оскар прочитал мне вслух на английском языке, которым он владел свободно, то, что написано на пластинке и затем перевёл на русский. Я понял, что патефон имеет зарубежное происхождение. Я первый раз в жизни познакомился с подобной продукцией. Потом он завёл патефон, поставил пластинку и полились звуки танго. Тогда музыка поразила меня своими нежными звуками: ничего подобного я до этого не слышал. Я не помню название этого танго, но и сейчас слышу эту мелодию. Потом мы слушали и другую музыку. Оскар невольно приобщил меня к музыке. К громадному сожалению наша дружба внезапно оборвалась. Видимо, НКВД не забыл о «враге народа». Он был арестован и вся эта замечательная семья ушла в вечность. Я, прожив долгую жизнь, до сих пор помню Оскара и его родителей. Не понимаю, что должна была сделать эта семья, чтобы так зверски с ней поступить. Закончить эту скорбную главу я хочу напоминанием о близких дяди Мойсея Тродлера – его племянников Израйле Финаревском и Мироне Сасевиче. Израйль один из самых одарённых детей тёти Иды. Он был любимцем всей каганской семьи. Он любил бывать в нашем доме. В свой последний приезд он посетил наш дом, когда справлялся какой-то праздник. Тогда он был в ударе, пел под