Черчилль. Рузвельт. Сталин. Война, которую они вели, и мир, которого они добились - Герберт Фейс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Американское и британское правительства все еще не пришли к общему мнению относительно степени политических преобразований, которые следует произвести в Италии, и когда это лучше сделать, раньше или позже. Президент, Гопкинс и Хэлл одинаково неохотно признали военные соглашения с правительством Бадольо и королем, рассматривая их как необходимые приемы, оправданные только военной выгодой и необходимостью в послушном правительстве на то время, пока в Италии находятся союзнические войска. Они надеялись, что наступит момент, когда управление перейдет к политической группе, не имеющей ничего общего с Муссолини и фашизмом. В той же мере это относилось к временной терпимости по отношению к королю Виктору-Эммануилу. Президент, Гопкинс и Хэлл считали, что король показал себя нерешительным и недееспособным человеком, а учитывая его согласие с режимом Муссолини. ему вообще-то следует отказаться от престола и передать полномочия внуку. Кроме того, они остерегались политических уловок, которые уменьшали возможность народа Италии решать, хотят ли они иметь монархию и в какой форме.
Черчилля не волновало, на какой основе формируется сотрудничество с королем и правительством Бадольо. У него не было, подобно американцам, угрызений совести относительно сотрудничества с находящимися у власти бывшими фашистами. Между прочим, Черчилль был крайне осторожен в вынесении приговоров королям и узаконенным королями правительствам. Его больше, чем негодование („интриги“, как он их называл) левых, оппозиционных фашизму партий, беспокоили возможные беспорядки и вероятность возрождения большевизма в Италии. Поэтому Черчилль находил, что разумно поддерживать власть Бадольо и короля, по крайней мере до тех пор, пока ситуация находится под контролем. Он хотел выждать, чтобы восстановить политические партии в Италии и вынудить группировку Бадольо разделить власть с другими или вообще отступить.
Ожесточенные споры относительно существа и выбора момента для преобразований в правительстве Бадольо и в Савойской династии закончились временным компромиссом. Следовало предпринять усилие, чтобы убедить или, скорее, принудить Бадольо осторожно начать преобразования в правительстве. Решение относительно окончательной участи и будущего монархии было отложено до взятия Рима, когда намного большее число итальянцев смогли бы засвидетельствовать свои пожелания. Поэтому пока шло согласование времени, на протяжении двух недель между подписанием „исчерпывающих“ условий (29 сентября) и объявлением Италией войны Германии (30 октября) американцы и британцы подталкивали правительство Бадольо к преобразованиям; британцы кончиками пальцев, американцы – всей пятерней.
Бадольо неохотно реагировал на совет о реформации действующего правительства на том основании, что лидеры либеральных группировок относились к „призракам прошлой эпохи“. Скорее всего, он согласился лишь из боязни получить отставку. В осторожных выражениях Эйзенхауэр убедил Бадольо обнародовать программу на случай объявления войны Германии. Бадольо объяснил народу, что собирается „укомплектовать“ правительство, попытавшись ввести в него представителей от каждой демократической партии. Он объяснил, что эти меры не повлияют на свободу выбора формы правления после установления мира.
В совместной декларации, опубликованной 13 октября, Рузвельт, Черчилль и Сталин признали Италию в качестве союзника в войне. Они отметили, что одобрительно относятся к политическим стремлениям Бадольо, и особо подчеркнули значение заявления Бадольо. Теперь путь был свободен. Заручившись поддержкой Советского Союза, можно было следовать единой тактике, во-первых, во взаимодействии с королем и правительством Бадольо, во-вторых, добиваясь включения других демократических партий в действующее правительство и, в-третьих, сохраняя народу Италии шанс самостоятельно решить, кого они хотят видеть у власти.
Забегая вперед, хочу сказать, что Бадольо предложил посты в своем правительстве лидерам демократических партий, но они отказались работать под его началом. Король Виктор-Эммануил отклонил просьбу покинуть трон. Но об этом будет рассказано ниже.
Временное соглашение относительно Италии; осень 1943 годаСоветское правительство с неудовольствием наблюдало из своего далека за развитием событий в Италии, хотя и не выражало несогласия с проводимой политикой. Все надежды и усилия Советов сосредоточились на получении полномочий Верховным Главнокомандующим, как представителем Объединенных Наций, для создания специальной военно-политической комиссии, в которой советское правительство окажется наравне с остальными и, вероятно, получит право вето.
Вызывает интерес запутанная история, последовавшая за этим предложением. В посланиях Рузвельту и Черчиллю от 24 и 25 августа Сталин безапелляционно заявлял, что недостаточно информирован относительно происходящего в Италии. По его мнению, пришло время для создания объединенной военно-политической комиссии, которая должна немедленно приступить к работе „…с целью рассмотрения вопросов в отношении переговоров с различными правительствами, отделившимися от Германии“.
Это предложение было отложено, возможно, потому, что не казалось срочным, поскольку Сталин одобрил текст „исчерпывающих“ условий, которые оговаривали полномочия союзников в отношении Италии. Параграфы 36 и 37 этого договора гласили:
36. Правительство Италии будет проводить в жизнь такие законодательные меры, которые окажутся необходимыми для выполнения настоящего документа. С той же целью военная и гражданская власти Италии будут обязаны подчиняться любым приказам, исходящим от главнокомандующего союзных войск.
37. Туда будет направлена контрольная комиссия, представляющая Объединенные Нации и действующая согласно приказам и прямым указаниям главнокомандующего союзных войск, на которую возлагается контроль за исполнением этого документа.
Рузвельт считал, что эти условия решают поднятые Сталиным проблемы в отношении Италии.
В послание Сталину от 5 сентября относительно предстоящей встречи министров иностранных дел Рузвельт вставил фразу: „Почему бы Вам, в связи с предстоящими заседаниями комиссии по разрешению дальнейших вопросов с итальянцами, не направить офицера в штаб генерала Эйзенхауэра? Он присоединился бы на Сицилии к британцам и американцам, которые в настоящее время работают именно над этим вопросом“.
У Сталина создалось впечатление, что его предложение не хотят принимать. В его ответном послании Рузвельту от 8 сентября явственно звучит раздражение. По его мнению, наиболее важным, первостепенным вопросом является создание военно-политической комиссии из представителей трех стран с местопребыванием „на первое время на Сицилии или в Алжире“ и что „…отправка советского офицера в штаб Эйзенхауэра ни в какой мере не может заменить военно-политическую комиссию, которая необходима для руководства на месте переговорами с Италией (а также с правительствами других государств, порывающих с Германией)“. Сталин добавил, что уже и так потеряно много времени.
10 сентября Рузвельт и Черчилль одновременно отправили ответы Сталину. Президент писал, что согласен немедленно учредить военно-политическую комиссию, и предлагал провести первое заседание 21 сентября в Алжире. Кроме того, он тщательно разграничил функции будущей комиссии, заметив, что, „конечно, им будет предоставлена полная информация относительно хода текущих и будущих переговоров, но члены комиссии не должны иметь неограниченных полномочий. Перед принятием окончательных решений полномочия должны быть получены у правительств“. Черчилль также одобрил идею создания подобной комиссии, правда, неизвестно, что он сказал о ее предстоящей деятельности.
В ответе от 12 сентября Сталин подтвердил получение посланий от Рузвельта и Черчилля. Он сообщает, что считает вопрос относительно комиссии „в сущности, решенным“; советским полномочным представителем назначен заместитель председателя комиссара иностранных дел Вышинский, а его заместителем Богомолов, советский посол при союзных правительствах в Лондоне. К ним прикомандирована группа ответственных военных и политических экспертов и небольшая группа технической поддержки. Сталин согласился с тем, что комиссия может начать работу в конце сентября, и отметил, что не возражает против проведения первого заседания в Алжире, понимая, что в дальнейшем комиссия будет сама устанавливать целесообразность выезда на Сицилию или в какое-либо другое место в Италии. Сталин заявил, что нашел соображения Черчилля относительно функций комиссии „правильными“, но считает, что они могут быть уточнены после первого опыта работы комиссии не только в отношении Италии, но и в отношении других стран.