Избранное - Уильям Фолкнер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Что? — Старый Баярд на минуту отвлекся от знакомых возделанных полей и сияющих голубых холмов на горизонте.
— Я говорю, похоже, что нам с вами пора уже немножко позаботиться насчет наличных.
— Премного благодарен, Саймон, — отвечал ему старый Баярд, — но мне деньги сейчас не нужны. Но все равно, премного тебе благодарен.
Саймон весело рассмеялся.
— Ну и шутник же вы, полковник. Еще бы такому богачу нужны были деньги! — Он снова рассмеялся коротким елейным смешком. — Да, сэр, шутник вы, да и только.
Потом он перестал смеяться, и на минуту все его внимание поглотили лошади. Это были гладкие широкозадые близнецы по кличке Рузвельт и Тафт[64].
— Эй, Тафт, смотри не сдохни от лени!
Старый Баярд сидел, глядя на его обезьянью голову с лихо заломленным цилиндром на макушке. Саймон снова повернул к нему сморщенную добродушную физиономию.
— Но теперь нам надо обязательно как-то утихомирить этих черномазых.
— А что они сделали? Неужели они не могут найти человека, который бы взял у них деньги?
— Тут, сэр, дело вот какое, — пояснил Саймон. — Тут как-то все не так. Видите ли, они собирали деньги на постройку церкви вместо той, которая сгорела, и когда они эти деньги собрали, они отдали их мне — потому как я состою членом церковного совета и принадлежу к самому знатному семейству в округе. Это было еще на прошлое рождество, а теперь они требуют деньги обратно.
— Странно, — сказал старый Баярд.
— Да, сэр, — с готовностью согласился Саймон, — Вот и мне тоже так показалось.
— Ну, что ж, раз они так настаивают, отдай им эти деньги, и дело с концом.
— В том-то и загвоздка, — доверительным тоном сообщил Саймон и, вновь повернув голову, тихо и мелодраматично взорвал свою бомбу: — Денег-то ведь этих нет.
— Черт побери, так я и знал, — отвечал старый Баярд, мигом утратив свой легкомысленный тон. — Где же они?
— Я их дал взаймы. — Саймон все еще говорил доверительным тоном, с видом человека, неприятно удивленного непроходимой людскою тупостью. — А теперь эти черномазые говорят, будто я их украл.
— Уж не хочешь ли ты сказать, что взял на хранение чужие деньги, а потом одолжил их кому-то другому?
— Но ведь вы же это каждый день делаете, — отвечал Саймон. — Это же ваш бизнес — деньги одалживать.
Старый Баярд яростно фыркнул.
— Немедленно забери деньги и верни их этим черномазым, а не то угодишь в тюрьму, слышишь?
— Вы рассуждаете так же, как эти нахальные городские черномазые, — обиженно возразил Саймон. — Но ведь эти деньги отданы взаймы, — напомнил он хозяину.
— Забери их обратно. Разве ты не получил под них никакого обеспечения?
— Чего?
— Чего-нибудь, имеющего ту же стоимость, чтобы держать у себя, пока эти деньги не выплатят обратно.
— Да, сэр, это я получил. — Саймон усмехнулся елейным, сатирическим, благодушным, полным невысказанных намеков смешком. — Да, сэр, это я получил, как не получить. Только я не знал, что оно обеспечение называется. Нет, сэр, не знал.
— Ты что же, отдал эти деньги какой-нибудь черномазой красотке? — настаивал старый Баярд.
— Дело было так, сэр… — начал Саймон, но собеседник тут же его перебил:
— Ах ты, черт тебя возьми! И теперь ты хочешь, чтоб я заплатил эти деньги? Сколько их там было?
— Я точно не помню. Эти черномазые говорят, будто там было не то семьдесят, не то девяносто долларов. Только вы им не верьте. Дайте им сколько, по-вашему, надо, они и успокоятся.
— Будь я проклят, если я им дам хоть что-нибудь. Пусть вытрясут эти деньги из твоей никчемной шкуры или отправят тебя в тюрьму — как им заблагорассудится, но будь я проклят, если я им хоть единый цент заплачу.
— Что вы, полковник, да неужто вы допустите, чтобы эти городские черномазые обвинили члена вашего семейства в воровстве?
— Погоняй! — завопил старый Баярд.
Саймон повернулся на сиденье, гикнул на лошадей и поехал дальше, направив сигару под немыслимым углом к полям своего цилиндра, широко расставив локти, лихо размахивая хлыстом и то и дело бросая снисходительные, полные презрения взгляды на черномазых, работавших на хлопковых полях.
Старик Фолз закрыл крышкой жестянку с мазью, аккуратно протер ее тряпкой, опустился на колени возле холодного камина и поднес к тряпке спичку.
— Не иначе как эти доктора все твердят, что оно вас прикончит? — полюбопытствовал он.
Старый Баярд вытянул ноги на каминную решетку, поднес спичку к сигаре, и от спички в глазах его заплясали два веселых огонька. Он выбросил спичку и усмехнулся.
Старик Фолз смотрел, как пламя лениво охватывает тряпку и столбик едкого желтоватого дыма курчавится в неподвижном воздухе.
— Человек должен иной раз для своего же блага подойти да и плюнуть прямо в лицо погибели. Он должен вроде бы навострить самого себя, ну как топор на точиле, — сказал он, сидя на корточках перед завитками едкого дыма, словно совершая какой-то языческий ритуал в миниатюре. — Если человек иной раз глянет погибели прямо в лицо, она его не тронет, пока не придет его час. Погибель, она любит ножом в спину пырнуть.
— Что? — спросил старый Баярд.
Старик Фолз поднялся и аккуратно стряхнул с колен пыль.
— Погибель — она как всякий трус, — прокричал он. — Она не тронет того, кто ей прямо в глаза смотрит, лишь бы он не подходил к ней слишком близко. Родитель ваш это знал. Он стоял в дверях лавки в тот день, когда эти два саквояжника-янки[65] в семьдесят втором году привели черномазых голосовать. Стоял там в своем двубортном сюртуке и в касторовой шляпе, когда все остальные уже ушли, скрестил руки и смотрел, как эти два миссурийца тащили черномазых по дороге к той самой лавке, стоял прямо в дверях, а те два саквояжника засунули руки в карманы и все пятились да пятились назад, пока совсем не отошли от черномазых, и ругали его, на чем свет стоит. А он себе все стоял — вот таким вот манером.
Он скрестил на груди руки, и на мгновенье старый Баярд словно сквозь затуманенное стекло увидел ту знакомую и дерзкую фигуру, которую старик в доношенном комбинезоне умудрился каким-то образом принести в жертву и сберечь в вакууме беззаветной отрешенности от самого себя.
— А когда они пошли назад по дороге, полковник повернулся в дверях, взял ящик для баллотировки, поставил у себя между ног и говорит: «Вы, черномазые, пришли сюда голосовать? Ну, что ж, заходите и голосуйте».
Когда они разбежались кто куда, он два раза пальнул в воздух из своего дьявольского дерринджера, потом снова его зарядил и пошел к мисс Уинтерботом, где эти двое стояли на квартире. Снял он свою касторовую шляпу и говорит: «Сударыня, я бы хотел обсудить кой-какие дела с вашими квартирантами. Разрешите». Тут он снова надел шляпу и зашагал по лестнице наверх, спокойно так, как на параде, а мисс Уинтерботом, та только рот от удивления разинула. Входит он прямо в комнату, а они сидят за столом, глядят на дверь, а пистолеты ихние на столе перед ними разложены.
Как услыхали мы с улицы три выстрела, так сразу же в дом и кинулись. Глядим, стоит мисс Уинтерботом, наверх глаза пялит, а тут и сам полковник по лестнице спускается — шляпа набекрень, шагает спокойно, будто присяжный в суде, и манишку платком вытирает. И мы тут стоим и на него смотрим. Остановился он перед мисс Уинтерботом, снова снял шляпу и говорит: «Сударыня, я был вынужден произвести значительный беспорядок в одной из ваших комнат для гостей. Прошу вас принять мои извинения. Прикажите вашей черномазой все это убрать, а счет пришлите, пожалуйста, мне. Еще раз приношу извинения, что мне пришлось истребить эту нечисть в вашем доме, сударыня. Доброе утро, джентльмены», — сказал он нам, снова надел свою шляпу да и вышел вон.
— И, знаете, Баярд, — добавил в заключение старик Фолз, — я даже немножко позавидовал тем двум северянам, провалиться мне на этом месте, если я вру. Человек может взять себе жену и долго с нею жить, но все равно она — ему не родня. А вот парень, что тебя родил или на тот свет отправил…
Притаившись за дверью, Саймон слышал неумолчные раскаты сердитых голосов мисс Дженни и старого Баярда; потом, когда они перешли в кабинет, а он отправился на кухню, где Элнора, Кэспи и Айсом ждали его за столом, волны гнева мисс Дженни, разбивавшиеся о неколебимое, как утес, упорство старого Баярда, доносились уже более глухо, словно рокот далекого прибоя.
— О чем это они спорят? Опять ты чего-нибудь натворил? — спросил Кэспи у племянника.
Айсом, размеренно работавший челюстями, поднял на него спокойные глаза.
— Нет, сэр, — пробурчал он. — Ничего я не натворил.
— Они вроде немножко притихли. А отец что делает, Элнора?
— Он там в прихожей, слушает. Айсом, сходи, позови его ужинать, а то мне пора кухню убирать.