Горбун - Поль Феваль

Это было вступление.

Гонзаго сделал паузу, чтобы собраться с мыслями. Он немного склонил голову и опустил взгляд.

– Филипп Лотарингский, герцог де Невер, – продолжал он, понизив голос, – был моим кузеном по крови и братом по велению сердца. Мы вместе провели юные годы, жили душа в душу разделяя беды и радости. Это был замечательный человек! Трудно представить, каких вершин славы он бы достиг, если бы дожил до зрелого возраста. Однако, Тому, кто своей могущественной десницей управляет людскими судьбами, было угодно остановить этого молодого орла не взлете. За всю мою жизнь, а она, поверьте, была отнюдь небезоблачна, я никогда не получал более жестокого удара. С той роковой ночи пролетело уже восемнадцать лет, но боль утраты не стала меньше. Память о Невере здесь, – он приложил ладонь к сердцу, голос его задрожал, – память живая, вечная, равно как и скорбь благородной женщины, – я говорю о той, что после имени Невера не погнушалась принять имя Гонзаго.

Все взгляды устремились на принцессу. Она покраснела. Сильное волнение исказило ее лицо.

– Никогда не говорите об этом! – ее голос дрожал от негодования. – Восемнадцать лет я живу в горе и одиночестве.

Все кто находился в зале: юристы, чиновники, принцы и пэры при этих словах навострили уши. В компании, обработанной Гонзаго, начался ропот. Постыдное явление, называемое клоакой, впервые появилось не в театре. Носе, Жирон, Монтобер, Таранн и другие работали на славу. Поднялся кардинал де Бисси.

– Я требую порядка и тишины, мсьё президент. Слова госпожи принцессы должны учитываться и уважаться на равных основаниях со словами принца!

Затем, опустившись на скамейку, он, словно кумушка, предвкушая удовольствие от скандальной истории, в которую ее вот – вот посвятят, прошептал на ухо своему соседу Мортемару:

– Похоже, мсьё герцог, сейчас мы узнаем нечто прелюбопытное!

– Прошу тишины! – призвал к порядку Ламуаньон, и под его суровым взглядом компания наглецов притихла.

– Не на равных, ваше преосвященство, – дополнил замечание кардинал Гонзаго, – а на предпочтительных основаниях. Ведь госпожа принцесса, являясь сначала женой, а затем вдовой Невера, бесспорно, заслужила это право. Меня удивляет, что среди присутствующих находятся отдельные господа, позволяющие себе забывать об этикете и о подобающем почтении к госпоже принцессе де Гонзаго.

Шаверни, прикрыв ладонью лицо, прыснул от смеха.

– Если бы у дьявола были бы свои святые, – подумал он, – этого можно было бы канонизировать.

В зале восстановился порядок. Первую атаку Гоназго на позиции противника можно было признать успешной. Жена не предъявила ему никаких обвинений. К тому же он своим последним замечанием вызвал общие симпатии как галантный и великодушный рыцарь. Принц поднял голову и сурово продолжил:

– Филипп де Невер пал жертвой предательства. Не рискну сейчас вдаваться в тайну этого преступления. Отца госпожи принцессы мсьё де Келюса давно уже нет в живых. Уважение к его памяти закрывает мне рот.

Увидев, как после этих слов, задрожала мадам Гонзаго, как побледнела, принц понял, что второй удар тоже попал в цель и остался без ответа. Тем не менее, он себя прервал и, обращаясь к председателю, предложил:

– Если госпожа принцесса желает говорить, то я охотно уступлю ей слово.

Аврора де Келюс попыталась что-то произнести, но к горлу подступил комок, и из ее груди не вырвалось ни звука. Переждав несколько секунд, Гонзаго заговорил вновь.

– Смерть господина маркиза де Келюса, (который, будь он жив, мог бы представить нам бесценные сведения), исчезновение убийц и много других причин, о которых большинство из вас знает, не позволяют в полной мере пролить свет на это старое кровавое преступление. В нем остается много сомнительного и неясного. Попросту, дело не раскрыто, виновные не наказаны. И все – таки, господа, у Филиппа де Невера был кроме меня еще один друг, друг более могущественный, чем я. Нужно ли его называть? Вам он хорошо известен. Его имя Филипп Орлеанский; он регент Франции. Зная это, кто отважится утверждать, что за убитого Невера некому отомстить?

Наступила тишина. Лишь сидевшие на задних скамьях партера шепотом повторяли последние слова Гонзаго.

Аврора де Келюс, сдерживая гнев, до крови искусала губы и закрыла рот носовым платком.

– Господа, – продолжал Гонзаго. – Я перехожу, наконец, к тому главному, ради чего мы все здесь собрались. Выходя за меня замуж, госпожа принцесса поставила меня в известность о своем тайном, но законном, браке с покойным герцогом де Невером и тогда же сообщила, что имеет от этого брака дочь. Подтверждающие упомянутый факт документы отсутствовали. В приходской регистрационной книге были вырваны два листа. Боюсь, что и это дело мог бы прояснить опять же лишь маркиз де Келюс. Но мсьё де Келюс при жизни ничего на сей счет не говорил, а теперь нам остается только вопрошать у его могилы. Все акты подписывал приходской капеллан деревни Таррид отец Бернар. Он засвидетельствовал первый брак госпожи де Келюс, рождение мадемуазель де Невер, и он же произвел регистрацию второго брака, в результате чего вдова Невера получила мое имя. Я попросил бы госпожу принцессу подтвердить мои слова.

Аврора де Келюс молчала. Но кардинал де Бисси, наклонившись, что-то ей шепнул и через секунду объявил:

– У госпожи принцессы возражений нет.

Гонзаго поклонился и продолжал:

– В ту же ночь, когда был убит Невер, исчез и ребенок. Трудно постигнуть, господа, какой неисчерпаемый кладезь любви и терпения заключен в материнском сердце. В течение восемнадцати лет единственной заботой госпожи принцессы, ее постоянным ни на час не прерывающимся трудом являлись поиски дочери; – поиски, к сожалению, вплоть до настоящего времени не принесшие результатов. Ни одного следа, ни одной зацепки. Все та же неизвестность, что и в первый день.

Нанеся очередной удар, Гонзаго посмотрел на жену. Аврора словно в мольбе возвела глаза к небу. В них стояли слезы, но не было ожидаемого отчаяния, – скорее, наоборот, в ее взгляде появились непонятная для него надежда. Значит, удар не попал в цель. Почему? Гонзаго испугался. Ему стоило больших усилий взять себя в руки. Наконец он продолжил.

– Теперь, как бы ни было мне это неприятно, придется коснуться еще одной темы, – на сей раз речь пойдет обо мне. После того, как я стал супругом госпожи де Келюс, (произошло это, как вы понимаете, в царствование прежнего короля), парламент Парижа по инициативе покойного герцога Эльбёфа, дядюшки по отцовской линии нашего злосчастного родственника и друга голосованием в обеих палатах провел постановление, приостановившее, (почти в полном объеме, за небольшим предусмотренным законом исключением) мои права на наследство Невера. Акция была предпринята для того, чтобы защитить интересы юной Авроры де Невер, если она вдруг объявится. Это парламентское постановление показалось мне вполне оправданным и справедливым. Единственно, о чем я тогда жалел, это что не сам выступил с инициативой данной акции. Однако вскоре начались неприятности. Да еще какие!