Безмолвная - Алёна Нова

что всё будет хорошо, что меня в кои-то веки не собираются больше использовать, — и я опять оказалась в ловушке.

И почему я так плохо усваиваю жизненные уроки?

Обида и злость разрывали душу, а я уходила всё дальше, даже не замечая, что местность как-то подозрительно быстро сменялась. Похоже, на острове была какая-то магическая аномалия, и я зашла на эту территорию, не подозревая о ней. Дом вдруг просто исчез вместе с окружающими его невысокими пальмами, а я шла уже через какие-то непролазные занавеси незнакомых мне лиан с дикими цветами, пахнущими так сладко, что кружилась голова.

Красиво…

Хм, а может, просто остаться здесь? А что? Построю шалаш, смастерю удочку, чтобы ловить рыбу — я даже помню, как папа показывал, что делать… Выживу и без этих двоих, делящих меня, как трофей, сумею с этим справиться.

«Не обижайся, ─ вступилась Руби за них обоих. ─ Мальчишки все глупые, когда им кто-то нравится».

─ Нра…вится?! ─ сказала в слух, и это было больше похоже на подвиг. Наверное, не обладай я магией, о возвращении голоса оставалось бы только мечтать, но теперь во мне было столько невысказанного, что я поражалась, как не вывалила всё это на мужчин в тот же миг. ─ Так не… ведут… себя с теми, кто… нравится.

Как угодно, только не так.

«Один уже всё понял. До другого тоже дойдёт», ─ успокоила она, но вот мне не верилось, что всё будет легко, а Высший вдруг станет милым. Я не тешила себя подобной иллюзией, обычно всегда принимая суровую реальность такой, какой она была — так и здесь. Какое будущее меня ждёт, когда мы выберемся? Вернее, если выберемся вообще.

Сейчас оба они могут вести себя, как угодно, только я уже ясно поняла, что в их жизни мне не будет места. Конечно, можно помечтать о том, как всё чудесным образом разрешится, Высший избавится от навязанного брака, а Рыси разрешат завести семью, но так бывает только в книжках. А в реальности же красивая, хоть и изрядно потрёпанная кукла может быть только запасной, возможно, даже любимой игрушкой, однако все игрушки рано или поздно отправляются на полку. Или свалку…

Я так задумалась о своей дальнейшей судьбе, которую не хочу принимать, что не уследила за дорогой. Голова опять закружилась от цветочного аромата, в глазах всё раздвоилось, и нога внезапно не нашла опоры, проваливаясь в пустоту, куда полетела и я. Руби безуспешно попыталась ухватиться хвостом за свисающие ветки, но не дотянулась — яма, куда мы стремительно летели, оказалась глубокой, и ящерка только сумела смягчить моё падение, чтобы не сломала себе позвоночник.

Когда сумасшедший полёт закончился, гад головой захлопнулась крышка, оставляя меня в полной темноте, и лёгкие резко перестали качать воздух. Страх пришёл мгновенно, хватая призрачной ладонью, сжимая пальцы на горле, а я, похоже, поддалась ему, отключаясь и возвращаясь туда, где никогда больше не хотела быть.

… Няня была сильно встревожена. Сегодня она больше обычного хмурилась, а сон всё никак не шёл ко мне, но я должна была делать вид, будто сплю. Всех обычно проверяли, и если хоть кто-то не спал, наказание следовало незамедлительно — в следующий раз точно проспишь, как убитый после чулана с крысами.

Скоро что-то должно было произойти. Об этом шептались по углам подростки, а самые маленькие чувствовали нечто опасное, тёмное, затаившееся в недрах большого дома, и я ощущала то же, потому и отправилась следом за няней, скрывшейся в потайной дверце коридорных ниш.

Её тревога, шлейфом стелившаяся за женщиной, была всё острее, заставляя любопытство пересиливать колючий страх, а ноги нестись следом. Я понятия не имела, куда мы двигались так быстро, однако вскоре, миновав бесконечные повороты и лестницы, оказались на улице. А вдалеке уже ждал дядя, укутанный в тёмный балахон.

Я наблюдала за ними, спрятавшись за дверью, и не слышала, о чём оба говорили, но выглядели они недовольными… или напряжёнными, будто чего-то ожидая. Кажется, няня о чём-то просила, даже умоляла, заламывая руки, а вот дядя точно не собирался идти ей на уступки. Он был жёстким, непреклонным мужчиной, и вскоре я узнала, что ещё и хладнокровным.

Когда он замахнулся, в его руке блеснул острый кинжал, и я порадовалась, что не могу издать ни звука, потому что точно бы закричала. Он перерезал няне горло, и она упала замертво, а вот я ещё долго стояла в сыром коридоре, пытаясь принять, осознать то, что произошло. Только никак не получалось.

А следующей ночью за мной пришли. Не дав толком проснуться, напоили какой-то дрянью и увели в зал, где к столам были привязаны ещё с десяток девушек моего возраста. Я не понимала, что происходит, да и не хотела, но зелье притупляло все чувства, оставив только навеянное смирение, с которым было невозможно бороться.

─ Значит, сбежать собралась? ─ скалился дядя, нависая угрозой над моим обнажённым телом. ─ Ничего… вот выполнишь свой долг, и будешь свободна, как птичка. Только птички всё равно рано или поздно возвращаются в свою клетку.

Смех отразился от стен, и его поддержали другие, присутствующие здесь мужчины. Я чувствовала, как по коже водили чем-то острым, а потом сжала зубы, когда лезвие начало безжалостно и медленно полосовать, оставляя глубокие следы.

─ Знаешь, ─ поделился дядюшка, ─ даже жаль тебя портить, но этого всё равно не увидят те, кто должен, а мне приятно. Ты станешь идеальной куклой, как и все они, чтобы добыть нам то, что следует. Но придётся пролить ещё немного крови, ты уж прости…

О чём он говорил, я не знала, однако уже вскоре осознала, что лучше было бы потерять сознание. Запах магии въелся в меня, проник в порезы, но она была жуткой, чужеродной, лишающей всякой воли к жизни, и как я сумела выдержать всё это, даже не имела представления.

Когда дядя, впитавший в себя силу ритуала, вытаскивал из меня душу, забирая вместе с ней и невинность, я смотрела в его почерневшие глаза. Оттуда на меня взирала сама первородная тьма, и было так страшно, что к концу всего этого жуткого действа, я почти отключилась, а вот в себя пришла с привкусом крови во рту.

Я находилась уже не в ритуальном зале, а на улице. Рядом лежало несколько трупов с вырванным горлом, и мне не верилось, что это с ними сотворила я. Как бы я ни ненавидела общину и всех этих мерзавцев, я никому и никогда