Стерегущие дом - Шерли Грау

— Ну, чего натворила? — сказала он.

— Мог бы сначала поздороваться.

— Стало быть, мне важнее выяснить, что случилось.

— Ничего особенного, — беззаботно сказала я. — Побывала на одной свадьбе.

Когда я рассказала все до конца, он встал и пошел в дом. Я — за ним.

— Ты ступай прими ванну или, там, переоденься, я не знаю, а мне надо идти звонить по телефону.

— Зачем это?

— Чтобы водворить тебя обратно, мисс баранья голова.

— А может быть, я не желаю обратно. Ты об этом подумал?

Я уже поднималась по лестнице, когда он окликнул меня.

— Так, говоришь, у нее родители католики?

— Католики.

Он криво ухмыльнулся.

— Что ж, это в какой-то мере сыграет тебе на руку, поскольку в штате большинство баптисты.

И, тяжело ступая, направился к телефону. Я переоделась и вышла из дому. Вывела лошадь (их было всего три, все мои) и ускакала, и каталась, пока не стало так темно и холодно, что пришлось ехать назад. По дороге от конюшни к дому я услышала, как звонит телефон, и вошла с заднего хода.

Маргарет сказала:

— Ты бы ноги вытерла.

— Ой, забыла. — Я вернулась и вытерла ноги о железную скобу: двух симпатичных кроликов с задорно торчащими ушками.

— Есть хочешь? — спросила Маргарет.

— Нет.

— Ты разве обедала?

— Да неохота.

— Вон суп, — сказала она. — Поешь.

Она сидела за кухонным столом. Ждала меня.

— Он здесь?

Она улыбнулась.

— А то где же.

— У телефона?

— С тех пор, как ты умчалась из дому, точно угорелая.

— Умчишься, — сказала я. — Эти сволочи из колледжа…

— Он не любит, когда ты так разговариваешь, — спокойно сказала она.

— Ладно, ладно. — Я пошла к плите и заглянула в кастрюлю с супом.

— Абби. — Я вздрогнула. Она почти никогда не называла меня по имени. — Тебе бы тем утром позвонить прямо ему, а не передавать через меня.

— Я не хотела с ним разговаривать. Ну что я могла ему сказать.

— Ты его обидела.

— А меня тоже обидели.

Она усмехнулась.

— Посиди-ка лучше со мной, пока вы оба не поостынете.

Не отвечая, я взяла половник и помешала суп.

— Целый день сидит на телефоне, — сказала Маргарет. — Он все уладит.

В ее голосе звучали гордость, удовлетворение, так она еще никогда не говорила.

— А мне не надо, чтобы все улаживали.

— Не трогай его сегодня, девочка, — сказала она. — И возьми себе супу. Все эти бури от пустого живота.

Мы с Маргарет поужинали, а дед все сидел в гостиной у телефона. Потом она отнесла ему бутерброд и осталась там, подле него. Мне делать было нечего, я улеглась в постель и стала читать.

С кем он там перезванивался, мне неизвестно. Я и не подозревала, что ему знакомо столько людей. Он был обычно так сдержан и немногословен, никогда не говорил со мной о себе, о своих делах. Что до меня, я свыклась с этой его особенностью и ничего не имела против — в конце концов, на Юге многие мужчины так ведут себя с женщинами. Это вполне мило, в общем-то. И все равно я не могла не испытать невольного потрясения, когда оказалось, что мой добродушный, медлительный дед — кто-то совсем другой. Этой его стороны я никогда не видела, у него еще не было повода обнаружить ее передо мной. Я понятия не имела о степени и размахе его влияния. Я совершенно не представляла себе, что он может.

Знаю только, что он звонил очень многим. Я подошла к телефону только один раз уже на другое утро. Случайно проходила мимо, когда раздался звонок, и взяла трубку: говорили от губернатора штата.

И все утряслось. На вторую неделю я вернулась назад. Дед поехал вместе со мной.

— А как же другие? — спросила я. — Их тоже примут обратно?

— Им, внучка, придется самим постоять за себя.

— Но это же я все затеяла. Я не могу без них возвращаться.

— Не петушись, девочка, — сказал он. — Мир не переделаешь. Это такие дебри, что сам черт ногу сломит. Тебя приняли, и успокойся.

От возмущения я всю долгую дорогу просидела надутая как сыч.

Когда мы приехали, дед отрывисто сказал:

— Пойдем-ка зайдем в гости к ректору.

Я не поверила.

— Ты шутишь.

— Его брат оказывал мне кой-какие услуги по адвокатской части.

— Но не в таком же виде, — сказала я. — Мне надо переодеться.

Он усмехнулся, не слишком приязненно.

— Ежели б ты по дороге удостоила меня хоть словечком, возможно, я принял бы это во внимание… А впрочем, так оно и лучше: пусть видят грешницу в спортивных носочках.

Не знаю, как я осталась жива, к тому же после ректора мы побывали еще и у декана. И здесь, и там нас ждали, и жены присутствовали тоже. Обстановочка как на официальном приеме. Дед немедленно исполнился старомодной учтивости и чопорности. Меня в разговоре называл не иначе, как мисс Абигейл. Сама изысканность — ни дать ни взять, плантатор со страниц романа.

Когда мы ушли, он сказал, чтобы я везла его в гостиницу. Всю дорогу посмеивался себе в усы — не уверена, что он пришел в хорошее расположение духа, но определенно был чем-то страшно доволен.

Мне он сказал всего четыре слова:

— Задержись у стоянки такси.

Вылез и пошел переговорить о чем-то с двумя таксистами, поджидающими пассажиров. Один из них сел в машину и уехал, а дед вернулся на место.

— Поехал взять запасную покрышку и подзаправиться горючим, — сказал он. — Повезет меня обратно.

— В такую даль? — сказала я. — Это же дорого.

Он посмотрел на меня пристальным, долгим взглядом, потом хмыкнул.

— М-да, знала бы ты, во что мне обошлось вернуть тебя в колледж… Во всяком случае, если уж я на таком деле не разорился, то, думается, могу себе позволить взять такси. Человек я старый, и меня тянет домой. В первом часу ночи доеду.

— По Маргарет соскучился, — сказала я.

Я никогда не видела его синие яркие глаза такими холодными. Лицо его застыло, сделалось жестким и почти серым.

— Прости, пожалуйста, — торопливо сказала я. — Я неудачно пошутила.

— Ты ребенок, — проговорил он. — И, как твоя мать, мало что смыслишь. — Он вышел из машины, словно ему нестерпимо было высидеть рядом со мной хоть минуту, и окинул улицу праздным взглядом.

Я тоже вышла и обежала вокруг машины, потому что я не могла допустить, чтобы он вот так стоял и думал — я знала, о чем он думает. Но за те несколько мгновений, пока я добежала, он уже встретил знакомого. Он пожимал руку коренастому молодому человеку с невообразимо короткой стрижкой. Ежик черных волос был точно синяк, покрывающий его череп.

— Джон Толливер, — небрежно сказал дед, от его недавней подчеркнутой церемонности не осталось и следа. — А это моя внучка.