Полное собрание сочинений. Том 10. Река и жизнь - Василий Песков

Сергей Александрович поправляет в бутылке почти сгоревшую свечку, наливает уже холодного чаю. Вход в палатку ничем не завешен. Нам с директором-вулканологом хорошо видно, как в метрах двухстах оползает, осыпается стенка стынущей лавы. С косого обрыва в сторону лагеря катятся раскаленные глыбы размером с палатку, а иногда и с добрый каменный дом. Фонтаны искр. Запах паровозной топки. И звон. Странный звон, как будто с горы летит воз разбитых горшков.

Во всех палатках здоровый храп. У костра с книжкой ночь коротает дежурный.

— Как на войне, это необходимо. Мало ли что…

Над вулканом зарево света и гул.

— Сейчас у нас просто курорт, — говорит Дубик. И нельзя понять, покупает он нас, новичков, или в самом деле этот лагерь у лавы — место, лучше желать не надо.

Дубик бреется. Вместо зеркала смотрит в синеватый глазок стоящего на треноге прибора.

— А с зубом как? — поддевает начальника кто-то из рядовых.

— Терпимо, — смеется Дубик.

Тут всем известно: руководитель отряда «Вулкан» тринадцать раз наблюдал извержения. И тринадцать зубов потерял в эти годы. — Как раз по вулкану на зуб…

В этой фразе есть доля мужского кокетства — такова, мол, жизнь вулканолога. Однако зубы у тех, кто вдыхает тепло, идущее из земли, выпадают не без причины. Причина — коварный элемент фтор.

— Да нет, тут у нас в самом деле курорт. Побрился. Сейчас нахлещемся чаю. Поговорим по радио со снабженцами. И спокойно будем служить науке. (Уже серьезно.) Вы посмотрели бы первый лагерь. Ребята, расскажите гостям, как было в первом…

Первая группа вулканологов во главе с Владимиром Степановым высадилась вблизи извержения через несколько часов. Все ждали вестей от разведчиков, и они пришли по эфиру: «Немедленно шлите лопаты!»

Группа попала в полосу пеплопада. Был там форменный ливень из шлака и пепла. Пять суток носа нельзя было высунуть из палаток.

Но засыпало, надо было откапываться. Откапывались. Насыпали бугры из пепла. Переносили палатки на эти бугры. А через сутки их снова надо было откапывать. Еда, сон и все остальное — пополам с пеплом. Вертолет в этом наждачном аду сесть не мог. Люди, правда, вольны были выйти из полосы бедствия. Но как быть с приборами? Тяжелые. Нужные. Дорогие.

«Иногда утром мы могли только угадывать, где стоял ящик. Без касок тут не работали. «Орешки с неба» разбивали стекла часов, решетили палатки, оставляли на теле ссадины и царапины. «Когда выбрались наконец на свет божий, показалось, что побывали в самой преисподней».

Сейчас на месте, где стоял лагерь, из пепла торчит лишь верхушка радиомачты.

Зная, как не любят вулканологи выставлять вперед отличившихся (тут почти каждый ходит по краю возможного), я не спешил расспрашивать об отдельных людях отряда, но мой собеседник сам подсказал: «Запишите: Магуськин Мефодий… Бывают моменты, в один час узнаешь, чего стоят люди. Так вот с Мефодием я пошел бы теперь на какое угодно трудное дело». О Магуськине я слышал еще в Петропавловске. В ночном разговоре директор института тоже назвал это имя. Мефодий в моих глазах вырастал до фигуры былинного богатыря.

— А где он сейчас?

— Тут, у вулкана, на стоянке геодезистов.

Первый лагерь — это точка отсчета, по которой меряют трудности. Их и теперь немало на всех стоянках вокруг вулкана. Ежедневно видеть лунный пейзаж… надоедает! Дышать газом, идущим от лавы… надоедает, конечно!

Питаться тушенкой и манной кашей… Скучать по бане, кормить комаров… Можно ли все перечесть? Пепел… В первом лагере он просто хоронил под собой все, что не двигалось. Но кто его тут не хлебнул, пепла? Геодезисты Юрий Фомин и Лев Дадоян, заблудившись в пепловой мгле, сочли за благо лечь у верхушек засыпанных пеплом кустов. Утром, когда ветерок повернул, ахнули: ночь коротали всего в полсотне шагов от палатки!

Ветер тут может в любой момент изменить направление, и тогда любая стоянка окажется в положении первого лагеря. Да если даже полоса пеплопада проходит в стороне, пепел все равно есть: в ботинках, в волосах, в ушах, на зубах, в каше, в спальном мешке, в банке с солью и, хуже всего, — в фотокамере. Переводишь пленку — пепел скрипит, а ты уже хорошо знаешь: в поединке с этой вулканической пылью, лишь по ошибке называемой пеплом, фотокамера победителем не выходит.

Одно удовольствие у вулкана — чай! Но не хватает для чая существенно важного компонента — воды. От озер, каких тут было немало, осталась лужица размером в стол. Из нее брали воду, но потом перестали. Вода от пепла сделалась кислой и для чая признана непригодной.

Каторга — не житье! — скажете вы. Верно. Такая жизнь не каждому подойдет. Но тут, честное слово, вы не услышите жалоб. Трудности, которые я перечислил, лишь справедливая плата за все, что люди могут тут увидеть, узнать и почувствовать. И я бы скорее им позавидовал, чем посочувствовал.

Всего у вулканов со дня извержения постоянно работают человек пятьдесят. Геофизики, вулканологи, химики, геодезисты, геологи — все немедленно развернули тут фронт работ. Предсказанность извержения позволила всем изготовиться вовремя. Событие держится под перекрестным взором многих наук. И каждый, чье дело сюда призывало, счел долгом «есть кашу с пеплом». Сам директор Института вулканологии имел в кармане билет до Парижа на какой-то конгресс. Без колебаний Париж был принесен в жертву Толбачику — «тут быть важнее». Надо думать, коллеги в Париже только позавидовали Сергею Александровичу.

И если уж повидавший немало членкор академии считает подарком судьбы пребывание здесь, то чем измерить жадную любознательность студента, посвятившего себя изучению Земли, если выпал ему билет проходить практику тут, на вулкане? Мера есть. Мне показали: «Вон парень сидит… Взбегал на вулкан и заглядывал в кратер». Смельчаком оказался уже знакомый студент из Иркутска Володя Андреев.

— Это правда?..

— Ну, бегал… Мы с Юрь Михалычем бегали…

Эпизод маленький, но существенный.

В момент, когда конус-2 вдруг заткнулся, Юрий Дубик решил сбегать и глянуть в кратер.

— Я с вами! — сказал Володя.

Обжигая подошвы, два человека бежали по горячему склону вулкана. (Для этого, кроме дерзости, нужна еще и выносливость!) Добежали.

Глянули в кратер. Сделали снимки… А через несколько часов конус опять заработал. И работает посейчас.

Тут, у вулканов, есть своя техника безопасности. И, возможно, два человека ее частично нарушили. Но, ей-ей, должны среди нас быть люди, способные вбежать в горящую избу, нырнуть в горящий танк за товарищем, спуститься в бездну или вот так: заглянуть в кратер!

День всего простоял лагерь-9. Вечером в связи с какой-то перегруппировкой сил его решили вдруг снять и перебросить в главный базовый стан. Мы, журналисты, полетели вместе со всеми и пожалели: база была неким тыловым учреждением. До вулкана отсюда было километров двенадцать, и мы взмолились забросить нас ближе.

Вечером мы приземлились в двух километрах от вовсю шуровавшего конуса. Отсюда снимался лагерь геодезистов. Все было у них упаковано. Мы свой груз выбросили из вертолета, они свой — внесли. Старший группы, невысокого роста чернявый парень, сдавал нам обжитое место.

— Дрова вон там. За камнем три банки бензина — костер разжигать. Знаю, к вулкану пойдете — лучшая точка для съемки помечена вешкой. Решитесь подходить ближе, помните: там уже падают бомбы. И еще. С нами жила тут полевка. Она остается. Вон там в картонной коробке сидит. Ест сухари, воду давайте с ложки…

Пожимая с благодарностью руку заботливого человека, я спросил его имя.

— Мефодий меня зовут.

— Мефодий Магуськин?!

— Да. А что?

Я кинулся к летчикам просить задержаться хотя бы на десять минут. Отказали — «поздно, солнце уже садится».

Мефодий Магуськин побежал к грохотавшей машине. Спустя минуту вертолет, подняв тучу пепла, исчез.

Палатку мы ставили уже при красном свете вулкана.

Идем к вулкану…

Нас трое. Корреспондент ТАСС на Камчатке Михаил Жилин, кинооператор Геннадий Лысяков и я, приглашенный к Толбачику настойчивостью этих давних моих друзей.

Полдень. Идем к вулкану. Два километра — пустяк. Но мы обвешаны, как верблюды, съемочной техникой, флягами, рюкзаками, биноклями. Тихонько ползем тропою, промятой до нас по шлаку.

У вешки (палка с обрывком белого шарфика) пестреют обертки от фотопленок. Это и есть «лучшая точка» для съемки. Конус виден отсюда в полный свой рост, со всеми подробностями характера. В облаках пепла хорошо различаешь беспрерывно летящую в небо «шрапнель». Лепешки рваного шлака плавно и, кажется, вовсе не быстро, поднимаются кверху, на мгновение зависают и потом черными галками падают вниз на конус или чуть в стороне. Процесс идет непрерывно, и конус растет на глазах.

Жалеем, что не взяли магнитофон. Разнообразие звуков! Густой свистящий гул идущего на рулежку реактивного самолета вдруг сменяется взрывом. Потом характерное гуканье, как будто заговорила большого калибра скорострельная пушка. Временами звук сглажен, смягчен. Закрыв глаза, можно подумать: стоишь у моря и слышишь прибой. Кто знает силу океанских ударов о берег в хороший шторм, представит и еще одну разновидность гула, рожденного в кратере. Кажется, чуть посильней взрыв — и черный конус треснет, расколется…