У стен Ленинграда - Иосиф Пилюшин

— Что, немцы опять в наших стреляли?

— Уйдите отсюда. За каким вы чертом здесь болтаетесь! — крикнул я.

— Приказано узнать, застрелили вы немцев или нет.

— Передайте майору, что Строева застрелила двух немцев в нейтральной зоне, а сколько их еще там и где они укрываются — не знаю.

— Ложись!

Я упал на дно траншеи вниз лицом и не успел оглянуться, как взрыв, второй, третий последовали один за другим. Укрываясь за поворотами от осколков и комьев земли, я пополз к снайперскому окопу.

В углу уже сидел связной комбата, покрытый серой пылью; его нижняя челюсть мелко дрожала. Он молча водил по сторонам выпученными, как у филина, глазами.

Как только кончился артиллерийский обстрел, я бросился к развалинам дома — узнать, что случилось с Зиной.

В воронках еще дымились остатки селитры. Пыль и дым застилали глаза. С трудом вскарабкался я на обломки досок. Строева лежала, свернувшись по-детски калачиком, и правой рукой зажимала рану на левой. Между пальцами струилась кровь.

— Иосиф, не ругай меня, я не успела уйти, вот оцарапало… — только и сказала Зина.

Старопановская операция

Июль 1942 года… С наступлением темноты по приказу начальника штаба полка курсантам школы снайперов был выдан трехдневный сухой паек, и мы ушли на передовую.

Белая ночь угасала. Огромная луна вышла на середину неба, как будто для того, чтобы вечерняя заря с рук на руки передала ее утренней заре. В воздухе — легкий аромат цветов. В кустарниках заливается какая-то пичуга. Эх, хороша ты, ночка! В твоей тиши все кажется близким, родным, будто нашептывает мне что-то мой сынок Володенька.

Не успело выглянуть солнце, как земля глухо ахнула и затряслась. Пронизывая дымку утреннего тумана, проносились над нами раскаленные стрелы. Это «катюши» обрушили свои снаряды на голову врага. На нашем участке фронта началась Старопановская операция. Буквально за несколько часов наступления были изломаны все укрепленные рубежи противника. И хотя развить начальный успех операции мы не сумели, это было серьезным предупреждением врагу.

Более часа наша артиллерия обрабатывала рубежи противника. Первый раз с начала обороны я увидел; такую могучую силу огня советской артиллерии.

В это время я с группой своих курсантов-снайперов стоял в траншее на правом фланге батальона, которому; мы были приданы.

Трудно передать состояние людей перед атакой.. Большинство солдат старается чем-то занять себя. Некоторые ковыряют штыком лунку в стене траншеи, а другие, присев на корточки, тщательно счищают ржавчину с затвора и штыка, как будто только теперь ее увидели. Бойцы помоложе стараются быть вместе. А «старички», уже не раз побывавшие в атаках, обжигают самокрутками губы, сплевывают и вновь закуривают, не сводя глаз с расположения врага.

Тревожная минута. Ждем команды…

К нам подошел широкогрудый низкорослый майор — командир батальона. Он был чисто выбрит и даже надушен.

— Кто здесь старший группы снайперов?

— Я, товарищ капитан.

— Менять огневой рубеж только по моей команде, условный знак — желтая ракета. Следите за флангом. Не в силах будете удержать натиск противника доложите, я буду в первой роте.

Разом все утихло. Люди стояли в молчании, держа наготове оружие, выжидая сигнала. Вдруг одиноко прозвучал винтовочный выстрел. Никто не обратил на него внимания, словно кто-то кашлянул. Все, однако, знали, что это выстрел немецкого снайпера и что он стоит нам жизни человека, но в эту минуту мы не думали об этом.

Прошло минут десять. Мы в недоумении смотрели друг на друга: неужели атака сорвалась? И вдруг наша артиллерия снова обрушилась на противника. Не успели отгреметь последние артиллерийские раскаты, как в небо взвились сигнальные ракеты. Атака! Люди прыгали на бруствер, перебросив через него ноги, выскакивали в нейтральную зону и, очутившись на открытом месте, охваченные внезапным оцепенением, застывали на месте. Но это длилось только мгновение, какую-то долю секунды, и мы уже мчались к рубежам врага. А в небе гремели наши штурмовики.

Сколько раз я ни ходил в атаку, меня всегда охватывала такая ярость, что я почти не отдавал себе отчета в своих поступках. Слева и справа слышатся разрывы ручных гранат, автоматные очереди, винтовочные выстрелы, сливающиеся с криками людей, повелительными голосами командиров. И вот вражеская траншея. Разом приходишь в себя.

На бруствере траншеи залегли два молодых снайпера, прикрывая своим огнем товарищей, ведущих атаку на второй рубеж противника: неповоротливый, великан с виду, Сергей Найденов и щуплый, ловкий, как бес, Николай Смирнов.

Как-то раз ребята попросили Найденова встать на весы: сто шестнадцать килограммов потянул. А легкость его движений изумительна. Винтовка у него в руках казалась игрушечной. Заряжал он ее осторожно, брал двумя пальцами рукоятку затвора, боясь, как бы чего не сломать. Хороший парень — спокойный, уступчивый и отважный.

— Сергей! Здорово получилось, а? Только вчера вечером гитлеровцы орали: «Рус! Сдавайсь, идем на Ленинград!» — сказал Смирнов. — А сегодня уже мы бьем им морды. Да ты, Сережа, глянь, как они тикают, легавой так не успеть.

— А ты не любуйся, а стреляй.

Рядом со мной лежал низкорослый силач снайпер Пузанов. Говорили, что он с двухпудовой гирей играет, как ребенок с мячом.

— Товарищ командир, глянь сюда. Вон в развалинах станции позади наших немцы объявились. Видишь?

— Вижу.

Я неотрывно стал следить за немецким офицером, который с небольшой группой солдат пробирался к развалинам вокзала станции Лигово. Прежде чем открыть по ним огонь, нужно было установить количество немцев и их намерения.

К кирпичным развалинам станции, переползая от воронки к воронке, пробирались все новые и новые группы вражеских автоматчиков. Ясно, враг накапливал силы с расчетом внезапно ударить во фланг нашим атакующим частям. Чтобы сорвать этот план, я подал снайперам команду открыть огонь.

Смирнов даже языком прищелкнул от удовольствия, освобождая обойму за обоймой. Найденов не спеша, с толком посылал пулю за пулей; глаза его блестели, на кончике носа висела капелька пота.

Гитлеровцы, попав под губительный огонь снайперов, прекратили продвижение вперед, залегли.

Вдруг лежавший рядом со мной снайпер Пузанов молча прижал к груди колени и медленно скатился на дно траншеи. Послышался его тихий голос:

— Пить! Пить! Пить!

Вскоре к раненому подбежал санитар:

— Нельзя тебе пить, браток, брюхо прострелили.

Немцы, укрывшиеся в развалинах, открыли бешеную автоматную стрельбу. Не больше пяти минут вели мы бой с вражескими автоматчиками, хотя их было в несколько раз больше, чем нас, снайперов. Но долго состязаться в стрелковой дуэли с нами они не могли. Все реже и реже раздавались их автоматные очереди и вскоре совсем утихли.