Утерянный рай - Александр Лапин

Конечно, ничего подобного сочинить он никак не мог. Но подпись стояла. И Сашка был явно польщен тем, что его талант заметили. Даже бригадир, дядя Вася, как-то по-новому взглянул на него, когда однажды на стройке появилась корреспондентка «Домостроителя» и спросила его:

– А где наш внештатник?

Дубравину корреспондентка не особо понравилась. Такая толстенькая кудрявая девушка в синем беретике, беленьком плаще и каких-то высоких шнурованных ботиночках. Он представлял себе корреспондентов несколько по-иному. Как в фильме «Журналист». Молодые, красивые, умные мужики из другой, недосягаемой жизни. А эта девчушка такая же, как и он сам, простоватая.

Но то, что она предложила ему сходить в редакционную кассу за гонораром, его чрезвычайно обрадовало. Пятнадцать рублей – неплохие деньги. Тем более за два абзаца в тридцать строчек.

Жизнь продолжалась. Впереди диплом об окончании ПТУ. А с ним профессия. Уже в восемнадцать лет что-то есть в руках.

А летом поступит в университет. На исторический факультет. Он, правда, хотел себя попробовать в другом. В психологии. И даже сходил после провала в военкомате медкомиссии в приемную пединститута. Но разговор там получился какой-то странный.

– Вы набираете группы по специальности «Психология»? – спросил он женщину в приемной декана факультета.

– Да, у нас набирают. Но мы принимаем на этот курс только коренных жителей республики! – приветливо ответила она. – И направляем их для дальнейшего обучения в Москву, другие крупные города. А вы же не казах?

– Как видите!

– Ну, тогда вам к нам дорога заказана.

– Так что, я человек второго сорта, получается? – начал возмущаться он.

– Я ничего не знаю! – тоже повысила тон она. – У нас есть разнарядка. Есть приказ министерства. Вот туда и обращайтесь, – и отвернулась, давая понять, что разговор окончен.

Так что на семейном совете решили: исторический.

Но сегодня он достал из ящика странное послание. Военкоматовскую повестку: «Вам необходимо явиться в Калининский районный военный комиссариат… При себе иметь следующие документы: военный билет (или приписное свидетельство, партийные документы, паспорт)».

Все чин чинарем. По-взрослому…

Этот серый листок с синими печатями странно озадачил его: «С чего бы это они меня вызывают? Восемнадцать мне только через три дня исполняется. Вроде в армию еще рано. Разве что осенью. Значит, это наверняка связано с военным училищем. Точно! Может, у них куда-нибудь получился недобор? Вот и вспомнили обо мне. Ура! Надо срочно туда мчаться. Теперь-то я не оплошаю. Пройду!»

С новой силой вспыхнула в его душе мечта стать офицером.

Знакомый равнодушный дежурный носатый майор молча взял в руки его повестку. Посмотрел. И кивнул:

– Тебе, боец, в седьмую комнату.

«Почему в седьмую? Я ведь раньше ходил в шестнадцатую?»

В седьмой комнатушке, заваленной делами в картонных папках, пахло мышами и армейской безнадегой. Такая же равнодушная курносая толстая тетка с погонами сержанта отметила его явку и казенно-безлично сообщила, зачем его вызывают:

– В соответствии с законом о всеобщей воинской обязанности вы призываетесь на действительную военную службу… и обязаны явиться на призывной пункт двадцать второго в одиннадцать ноль-ноль.

– Подождите. Мне же еще восемнадцати нет? – Дубравин в остолбенении смотрел на нее.

Она тяжко вздохнула, мол, сколько вас тут дураков ходит!

– Но к моменту призыва исполнится?

– Исполнится! – машинально ответил он.

– Вот поэтому и призываем. Повестку вы получили. В случае неявки на призыв будете считаться уклоняющимся. Со всеми вытекающими последствиями.

«И где они набирают таких сволочных теток? – думал он, возвращаясь домой в состоянии полного опупения. – Мурло! Рыло свиное! Рожа неумытая! Даже не захотела ничего слушать. Опять какая-то медкомиссия. Месяц назад меня их медкомиссия признала негодным для поступления в училище. Взяла бы карточку, заглянула туда! Так нет же! – Он скривил губы так, что шедшая по улице ему навстречу девчушка в испуге перешла на другую сторону. – Доставим с милицией! Кого? Меня?!»

В голове у него был полный раздрай. С одной стороны, он вроде уже смирился с тем, что его военная карьера не состоялась. И поэтому решил идти в университет. История ему нравилась страшно. Хотя, честно говоря, не хотелось всю жизнь копать курганы да разглядывать в музеях черепки. Вот самому действовать. Творить эту историю. Это по нему.

С другой стороны, вновь возникала хотя и неясная, туманная, но перспектива. Можно было, прослужив год срочной службы в армии, без особых проблем поступить в любое военное училище. И тогда ему никакая их дурацкая медицина не помешает.

Да вот беда, теряется целый год.

Так ничего толком и не решив для себя, он поплелся домой. Все как раз были на месте. Показал сестре повестку. Объяснил, что да как.

– Да ты что?! – взвилась она. – Мы же уже договорились, что будешь поступать в университет. На истфак. Тебе вообще не надо было туда ходить!

Она даже покраснела от злости.

В их разговор вмешался Анатолий. Он долго разглядывал повестку, качал головой, морщил губы:

– Но он-то уже был там. Расписался, что о призыве предупрежден. Если не пойдет на комиссию, объявят уклонистом. И прийти с милицией могут. А это не есть хорошо. Сам-то ты что думаешь по этому поводу?

– Честно говоря, голова кругом идет. И так – не так – и этак не этак. Что делать? Не представляю.

– Я думаю, тебе надо туда сходить. На комиссию. Только возьми с собой заключение прошлой медкомиссии. Там наверняка тот же самый состав. Поговоришь с главврачом. Они же признали тебя негодным для училища.

– Точно! Так и сделай! – Зойка обрадованно выдохнула. – Они ж от своих подписей не откажутся…

Врачи были те же. Но состав призывников другой. Во-первых, разных возрастов. От восемнадцати до двадцати восьми. Во-вторых, по многим лицам было видно, что эти «университетов не кончали». Да и не собираются. Много было ПТУшников.

В одном из закоулков военкомата Сашка неожиданно наткнулся на Витьку Палахова. Тот сидел в одних трусах на скамеечке перед кабинетом хирурга и, глядя ясными наглыми глазами на стоящего перед ним длинного, худого, растерянного парня, поучал его:

– В этот кабинет надо входить так. Открываешь дверь. Поворачиваешься спиной. Снимаешь трусы. Наклоняешься. И задом заходишь.

Длинный парень, по-видимому деревенский, сомневаясь, оглядел лица сидящих рядом с Палаховым. Но все серьезно-утвердительно закивали ему в ответ. Он постоял, вздохнул. Ну, что поделаешь. Задом – так задом. Открыл дверь. И пошел.

Через секунду из-за двери раздался дикий крик. Парень вылетел как ошпаренный, натягивая трусы.

В коридоре гогот:

– Ну, ты, Чемолган, даешь!

– Га-га-га!

– Ха-ха-ха!

Дубравин подошел к Палахову.

– Привет, старик! – Витька, чуть не падая со скамейки, все еще хохотал. – Ты видел его? Задом! Задом! Снял штаны. И пошел. Во дуб! Надо же таким быть! – Он слегка успокоился: – Тебя тоже берут?

– Ну да, вызвали! – поморщился Дубравин.

– Вместе, старик, в десанте служить будем!

И снова, как и месяц назад, тот же последний кабинет. Та же медкомиссия в полном составе. Но разговор получился совсем другой.

– Годен! Без ограничений! – произнес доктор, заглянув в его бумажки.

– Как же годен? – удивился Дубравин. – Ровно месяц назад меня не взяли в военное училище. Вы же сказали «психоневрологическая дистония». Белок в моче. Вот ваша ассистентка, – он кивнул на стерву, – нашла. А теперь – годен. Где же правда? Там или здесь?

– Так то военное училище! – встряла ассистентка. – А это армия.

– Ничего не знаю! – сердито проворчал главный. Чувствовалось, что ему неудобно. И повторил более рассерженно.

– Ничего не знаю! Вот карточка. Написано везде: «Здоров». Будешь служить!

XXI

У Амантая Турекулова поехала крыша. Забыты все дядины разговоры и наставления, где, как и с какими девушками заводить знакомства, чтобы найти себе «достойную пару». А все из-за нее. Из-за Альфии.

Наполовину татарка, наполовину казашка, эта миниатюрная, изящная, как статуэтка, горячая маленькая женщина полностью завладела Амантаем. А все началось с того самого дня рождения в общежитии. Он-таки пришел тогда. С цветами.

Дверь открыла красивая городская казашка в узких джинсах.

– Ах, Амантай, дорогой! Заходите, пожалуйста, – фамильярно произнесла она, убирая в сторону руку с белым пластмассовым стаканчиком и подставляя крашеные губы для поцелуя.

Турекулов от пьяного поцелуя уклонился и стал вглядываться в полумрак комнаты, высматривая свою торе.

Пьянка была в разгаре. В углу гремел «Студенческой песней» Давида Тухманова магнитофон. Хорошо поддатый народ плясал и скакал вокруг извивающейся в центре комнаты именинницы. Покачивая обтянутыми платьем бедрами в такт музыке, подняв гибкие руки вверх, Альфия с многообещающей улыбкой поворачивалась в танце вокруг оси…