Партизанская хроника - Станислав Ваупшасов

— Не зря, — покачал головой комиссар. — Если они и удержались на месте, так в этом мы им помогли. Оттянув на себя немцев, мы дали отрядам возможность замести следы, — твердо сказал Родин и тут же спросил: — Когда поедем в Альбино?

— Видимо, завтра утром, — предположил я.

На рассвете мы выехали. Первого секретаря Минского подпольного обкома партии Василия Ивановича Козлова не застали, он был вызван в Москву. Нас повели к Мачульскому, оставшемуся за Козлова.

Вошли в выбеленную крестьянскую избу. На окнах белые занавески. Из-за стола поднялся высокий мужчина в гимнастерке с офицерской портупеей.

— Роман Наумович Мачульский, — представился он и пожал нам руки. — Поздравляю с прибытием, товарищ Градов. Больше полугода вы у нас, а впервые встречаемся. Много рассказывал о вас Ясинович. Обком собирался этими днями послать к вам своих людей, а вы здесь сами… В отряде много коммунистов?

— Больше пятидесяти, — ответил Родин.

— Большая сила! Как работаете с населением? — спросил Мачульский.

Я коротко рассказал о работе отряда, подробно ознакомил с подпольной работой наших доверенных людей в Минске. Мачульский выслушал, помолчал. Я чувствовал, что он старается запомнить все, что мы ему рассказали.

Мачульский ознакомил нас с последними указаниями Центрального Комитета Коммунистической партии Белоруссии по работе в тылу врага.

Затем мы с комиссаром зашли к членам бюро обкома Иосифу Александровичу Бельскому и Ивану Денисовичу Варвашене побеседовать по партийно-организационным вопросам.

— Помните, — сказал Иосиф Александрович, — враг старается засылать в наши ряды провокаторов. И поэтому основой подпольной работы должно быть расширение и укрепление связей наших людей с населением. У нас всюду должны быть надежные наблюдатели. Тогда мы своевременно будем узнавать о планах врага и сможем парализовать его провокации.

Варвашеня дал много ценных советов о ведении работы в сельских местностях.

В Альбино я встретил знакомого десантника, с которым вместе воевал под Москвой, комсомольца Гейнца Липке. По просьбе Гейнца и с согласия обкома партии взял его в отряд.

Распростившись, мы вышли во двор. Здесь стояло несколько запряженных в сани и оседланных лошадей. Покрытая инеем шерсть свидетельствовала о том, что ночью лошадям пришлось пробежать немалое расстояние. В дом заходили все новые и новые люди. Стоявшие у дверей автоматчики проверяли документы. Сюда приезжали и приходили командиры партизанских отрядов и соединений, политработники, секретари первичных парторганизаций. И все они получали необходимые указания и полезные советы.

Ожидая своих разведчиков, мы стали готовиться к возвращению на старые места. Коско с хозяйственниками исправлял сани и упряжь.

Двое партизан отморозили себе ноги.

— Необходимо лечение в больнице, а может, даже и операция, — сказал мне Лаврик.

Я закусил губы. Брать их назад с больными ногами мы не могли — стоял сильный мороз. Комиссар поехал в отряд к Шубе. Тот обещал взять к себе обмороженных партизан, а потом первым же самолетом отправить их на Большую землю.

Через несколько дней вернулись разведчики. Секреты заметили их еще далеко в поле и дали нам знать. Все вышли им навстречу. Мы напряженно всматривались в их лица: улыбаются — кажется, все хорошо…

— Ну как? — нетерпеливо спросил Меньшикова Родин.

— Все живы-здоровы и шлют большой привет, — отстегивая ремни лыж, ответил Меньшиков. — Сейчас расскажу.

Валю и других разведчиков окружили партизаны и повели к себе. Каждому хотелось узнать про судьбу товарищей.

Меньшиков выпил чаю и стал рассказывать:

— Наш лагерь цел, только потрепан сильно. В нем живут Луньков, Малев, Шешко с группой и оба отряда. Сермяжко с задания вернулся. Наш прорыв действительно сбил с толку фашистов. Среди них пошли слухи, что через железную дорогу прошла трехтысячная армия. Потому они и не преследовали дальше. В Воробьевском лесу карательная экспедиция закончена, теперь фашисты, кажется, готовятся провести ее в Полесье.

— Нужно сообщить Шубе, пусть он передаст в обком партии, — сказал Родин.

— А мы домой, — радовался Кусков.

Мы подняли партизан в поход. Над лесом садилось солнце, когда мы оставили деревню.

По ненаезженной полевой дорожке Меньшиков провел отряд через железную дорогу, затем через Варшавское шоссе, и к утру мы уже достигли своего лагеря.

Все вокруг напоминало о жестоком бое: деревья изрешечены пулями и осколками, земля изрыта минами, снег вытоптан, валялись патронные гильзы, чернели пятна крови. По-прежнему висели дощечки с надписью «Осторожно! Заминировано».

— Это спасло наш лагерь, — улыбнулся Карл Антонович.

— Здравствуйте, Станислав Алексеевич! — первым заметив меня, бросился Малев.

— Где ты пропадал? — обнял я его.

— Виноват, товарищ командир. В районе Поликаровки, когда началась стрельба, лошади испугались, я остался их успокаивать. А потом уже потерял из виду отряд. В лесу встретил группу партизан из отряда Мотевосяна…

Из землянки без шапки выскочил Луньков, схватил меня в свои медвежьи объятия, сильно сжал. Подошли Сорока, Мотевосян и Шешко.

— Вы с похода, вам нужно отдохнуть, — сказал Сорока и бросился отдавать распоряжения.

В уцелевших землянках с трудом разместились два отряда. Начали думать, куда определить третий отряд. Мотевосян заявил, что он нашел выход из положения. Он быстро построил свой отряд к походу.

— Куда вы, Хачик Агаджанович? — спросил я.

— Землянки сейчас нечего строить — скоро весна, так что пойдем в деревню.

Вскоре со своим отрядом вышел и Сорока. Остались мы одни и начали устраиваться снова.

Долик Сорин и другие партизаны хозяйственного взвода возвратили крестьянам лошадей, взятых у них перед экспедицией. Рахматул Мухамендяров заделывал пробитые минами стены конюшни. Повара устраивали кухню. Вербицкий ремонтировал что-то в бане, и вскоре из трубы повалил синеватый дымок.

В штабной землянке ничего не изменилось: те же стены, обитые шелком парашюта, тот же стол, нары. Но сама она казалось теперь милее и дороже.

— Расскажи, Алексей Григорьевич, как ты здесь уцелел? — попросил я начальника штаба.

— Нескладно получилось, — вздохнул Луньков. — Кто-то с командного пункта крикнул: «Проверить обоз! На острове остались подводы с продовольствием и люди из хозяйственного взвода!» Возвращаюсь на остров, проверяю: никого нет. Выхожу обратно на дорогу, а вас уже нет. Огляделся, вижу семь немецких автоматчиков. Схватился за сумку, там документы штаба. Думаю, по ним можно установить все, чего так тщетно добивается немецкая разведка. Уничтожить сумку нет времени… Закрываюсь маскхалатом и ложусь. Каратели подходят ближе, но не замечают меня. Когда они подошли почти вплотную, пустил по ним две очереди из автомата. Кстати, наши автоматы чудесно работают… Четыре фашиста остались на месте, а трое поспешно отскочили и залегли, так и не обнаружив меня. Скоро они опять поползли в мою сторону, снова очередь — и враги недосчитываются еще двух. Вдруг кто-то дернул меня за полу маскхалата, смотрю, а это кореец Виталий, командир взвода в отряде Сороки. Вместе с ним подполз еще один партизан с ручным пулеметом… Вот это уже здорово! Теперь не возьмешь! Рядом друзья, и на душе спокойно. Виталий кратко сообщил обстановку: противник близко подошел к острову, обозы Сороки и Мотевосяна отошли к лесу. Командиры просят меня явиться на совещание… На этом совещании мне поручили руководить выходом отрядов из блокированного района. Решили: восемьюдесятью партизанами задержать противника, а остальным отходить на сборный пункт; Сорока и я остались с партизанами для прикрытия. Наконец с боем отходим сами. Партизаны дрались отважно. Наши пулеметы и автоматы отлично поработали. Вдруг стрельба прекратилась. Воспользовавшись этим, мы отошли к сборному пункту. Примерно через двадцать минут начали рваться мины, ударила батарея. Немцы открыли огонь по лагерю Мотевосяна, что в пятистах метрах от сборного пункта. Затем послышалась двусторонняя стрельба. Екнуло сердце — думаю, градовцев окружили.

На совещании я предложил пойти к Шантаровщине и к северу от нее засесть под носом у противника. Некоторые это предложение встретили в штыки, большинство согласилось со мной.

Партизаны снова двинулись в путь, броском проскочили дорогу Таковище — Шантаровщина. Дальше шли через поляну, где когда-то принимали подарки из Москвы. Расположились в трехстах метрах от Шантаровщины. Было видно, как гитлеровцы бесчинствуют в деревне, грабят крестьян.

Место, где мы остановились, было опасное. Однако противник не обнаружил. Нас волновало то обстоятельство, что в отряде Сороки находились пятьдесят пять «самооборонцев». Кто знает, какой они номер могут выкинуть…