Муслин с веточками - Джорджетт Хейер

– Какое вы отвратительно глупое существо! – воскликнула Аманда. – Все это было шуткой – пари! О, я не могу вам сейчас объяснять, но сэр Гарет знал, что это несчастный случай! Вы слышали, что он сказал! Да, и не думаете же вы, что он стал бы называть настоящего разбойника молодым болваном, правда? Не показывает ли это, что он узнал его? И он не старался удрать, ведь, уверяю вас, ему страшно нравится сэр Гарет. Езжайте сейчас же, Хильдебранд! И садитесь на вашу лошадь, и следуйте за ним и, умоляю, умоляю, правьте осторожно!

– Застрелите меня, если хотите! – сказал Хильдебранд, хватаясь за поводья. – Мне все равно! Лучше это, чем быть повешенным или сосланным на каторгу!

С этими отважными словами он сел на Принца, обхватил ногами его бока и помчался по дороге. Карета следовала с гораздо более разумной скоростью, но дорога была так узка, что форейтор не мог объезжать множество выбоин. Самое большее, что он мог сделать, завидя впереди особенно большую, это перевести лошадей на шагеуменьшая тряску кактолько возможно. Но ничто не могло помочь сделать это короткое путешестние мснее тряским. Аманда с беспокойством следила за своими повязками в ужасе, что тампон может сднинуться и снова начнется кровотечение. Такого высокого человека невозможно было уложить ровно в карете, но Аманда обхватила сэра Гарета руками, поддерживая его голову на своем плече и стараясь изо всех сил смягчить для него частые толчки. Ей казалось, что под своей рукой она может чувствовать слабое биение его сердца, и это принесло такое облегчение ее сверхнапряженным нервам, что слезы благодарности переполнили ее глаза и беспрепятственно покатились по щекам. Когда она обнаружила, что повязки держатся, ее самые главные опасения уменьшились, и она смогла задуматься над всеми другими заботами, связанными с ее затруднительным положением. Главной среди них была веская необходимость спасти Хильдебранда от последствий его глупости. Она не была слишком склонна к самообвинениям, но не могло быть сомнений, что она в какой-то степени ответственна за несчастный случай. Конечно, она добилась от Хильдебранда обещания, что он не станет стрелять, но теперь она поняла: ей следовало хорошенько подумать, прежде чем хоть чуточку положиться на его уравновешенность в критической ситуации. И хотя никто (или, по крайней мере, никтосу кого есть малейшее чувство справедливости) не смог бы упрекнуть ее за принятие предложенных им услуг, она чувствовала, что была очень виновата, соглашаясь на такой план, который мог, возможно, представлять опасность для бедного сэра Гарета. Если бы она не очернила так сэра Гарета, Хильдебранду никогда бы в голову не пришло нападать на карету; и то, что она его очернила, теперь переполнило ее непривычными угрызениями совести. Это действительно казалось ужаснее всего остального, ведь как только он рухнул без чувств на землю, ее ощущение обиды исчезло, и она увидела в нем не жестокого разрушителя ее планов, а своего доброго и бесконечно терпеливого покровителя. Но об этом, сознавала она, после того, что она ему наговорила, Хильде-бранд догадаться не мог; и как бы глупо это ни было с его стороны сразу же, только взглянув на сэра Гарета, не понять, что он во всех отношениях личность, достойная преклонения, все же было бы несправедливо, если бы он понес суровое наказание за свою глупость. Сэр Гарет не желал, чтобы он был наказан. Словами, которые могли бы оказаться последними в его жизни, он снял вину с Хильдебранда. Мысль об этом благородном великодушии так сильно на нее подействовала, что она громко воскликнула:

– О, как бы мне хотелось, чтобы я не рассказывала всю эту ложь о вас! Это все из-за меня! Но сэр Гарет не мог ее слышать, поэтому бесполезно было говорить ему о своем сожалении. И даже если бы он был в сознании, подумала она, когда ее практичность вновь заявила о себе, раскаянием делу не поможешь. Она не решалась отпустить руки, обхватившие его, чтобы вытереть слезы. Руки ее болели почти невыносимо, но это было неважно. Важно было спасти Хильдебранда от лаи чакона. Он был глуп, ему не хватало решимости, но она собиралась воспользоваться его услугами. К тому времени, как карета добралась до маленькой деревни, Аманда хорошо держала себя в руках и точно знала, что надо делать. Может быть, на ее лице и были следы слез, и хозяин гостиницы «Бык», напуганный бессвязным рассказом, преподнесенным бледным молодым джентльменом, находящимся на грани нервного расстройства, и ожидавший увидеть девицу в истерике, очень быстро понял, что Аманда сделана из более крепкого материала, чем Хильдебранд. Может, она и выглядела ребенком, но ничего детского не было в манере, с которой она приняла на себя руководство. Под ее ревностным присмотром хозяин и форейтор перенесли сэра Гарета по узкой лестнице в спальню под скатом крыши и уложили его там на кровать; а пока они это делали, она яростным шепотом велела Хильдебранду не говорить ни слова и во всем положиться на нее; потребовала от жены хозяина адрес ближайшего врача и, узнав, что эта потрясенная дама не знает никого из докторов, кроме доктора Чантри, который лечит сквайра и живет в Итон Сокон, тут же приказала Хильдебранду снова садиться на коня и лететь, как ветер, чтобы призвать этого профессионала на помощь сэру Гарету.

– Да, конечно, – охотно согласился Хильдебранд, – но я незнаю, как туда добраться, или… или где найти врача, или что делать, если его не окажется дома!

– О, попытайтесь не быть таким беспомощным! – воскликнула Аманда. – Эта женщина– скажет вам, где он живет, а если он уехал, вы поедете за ним вслед – и не смейте без него возвращаться! Потом она повернулась к миссис Чиклейд и сказала:

– Объясните точно ему, куда ехать, ведь вы же видите, до чего он глуп!

– Я не глуп! – огрызнулся уязвленный Хильдебранд. – Но я никогда прежде не бывал в этих местах, и я даже не знаю, в какую сторону ехать!

– Нет! – ответствовала Аманда уже на середине крутой лестницы. – Я тоже не знаю, но я не стала бы здесь стоять с видом младенца и спрашивать, как, как, как! Сказав это, она поспешила своей дорогой, оставив его кипящим от оскорбления, но абсолютно непреклонным в решимости доказать ей, чего он стоит. Когда Аманда зашла в комнату, хозяин стягивал повязки потуже вокруг торса сэра Гарета, приказывая форейтору принести из бара бренди. Она была счастлива обнаружить, что в лице этого крупного солидного человека приобрела помощника, очевид-но, способного действовать по собстпенной иници-ативе, и с беспокойством спросила его мнение, будет ли сэр Гарет жить.

– Трудно сказать, мисс, – не обналежил он ее. – Дух из него еще не вышел, но я бы скачал, он потерял многовато кларета. Посмотрим, не удастся ли нам влить ему в горло каплю бренди. Но когда форейтор вернулся с этим тонизирующим средством и со следующей по его пятам миссис Чиклейд, оказалось, что все напрасно: все вытекало из уголков рта сэра Гарета. Хозяин ре-шил, что глупо зря тратить хороший напиток, и поставил стакан, заметив, что ничего не остается, кроме как послать за врачом. Когда Аманда сооб-щила, что Хильдебранд уже поспешил с этим поручением, форейтор громко выразил свое неодобрение. Он сказал, что юного шалопая им больше не видать, и тут же принялся красочно описывать нападение. До этого момента Чиклейды знали не больше, чем поняли из рассказа Хильдебранда, и это было немного. Такая странная история, какую им сейчас преподносили, немедленно убедила миссис Чиклейд, что она была совершенно права, когда упорно советовала своему мужу не иметь никаких дел с опасно раненным человеком. С того самого момента, как увидела Хильдебранда, она поняла, что с ним что-то неладно; а что касается Аманды, хотелось бы ей знать, сказала она, почему это ее водой не разольешь с таким убийственным молодым негодяем.