Качели времени. Мама! - Тамара Егоровна Кореневская

известил ее, что снова прогуляюсь, и отправился в лес. Томас уже сидел на знакомой полянке и смотрел на меня.

— Ты слишком импульсивен, мой мальчик. — сказал он вместо приветствия. — Слишком доверяешь людям, когда не надо, слишком быстро меняешь мнение о них под влиянием эмоций. Это все нам не на пользу.

— Я ребенок. — сообщил я ему на всякий случай. А то вдруг забыл. — У меня пока еще нестабильная психоэмоциональная система. Имею право.

— Ты еще и будущий мужчина. Скоро ты станешь подростком и такие качели вполне закономерны… Хотя все равно меня изумляет, что Евгения ты принял быстрее, чем меня.

— Да ладно! А ничего, что он сразу же предложил мне помощь, когда понял, что что-то не так?

— Я тоже.

— Неа. Ты сначала меня пугал и угрожал. А потом уже оказалось, что все это ты делаешь ради моего, блин, блага и блага, блин, Вселенной.

Иногда я перенимаю манеру разговора тети Саши. Она «кидается блинами» при сильном возмущении, я тоже.

— Да. Ты прав. Я сразу же взял неверный тон, как и сегодня. Прости, малыш. Я тоже слишком импульсивен и мне, в отличие от тебя, это непростительно.

Вот что мне нравится в Томе — это его способность признать, если он был не прав. Многие взрослые скорее удавятся, чем вслух признают, да еще и при детях, что совершили ошибку, даже если она мизерная.

— Да ладно. С каждым бывает. Мне же простительно.

— Ты ребенок. А я взрослый мужчина, который несет ответственность за многое и многих. Мне импульсивность лишь вредит. Впрочем, предлагаю все же говорить не обо мне, а о Евгении. Ты же за этим пришел?

— Ага.

Глава тридцатая. Ревность?

Сначала мы с Томасом порадовались тому, что Женя не полетит с нами на Нибиру — об этом он сказал за ужином. Хороший все же парень. Я заметил, что он неловко чувствует себя из-за того, что как ему кажется, нас обременяет. Это не так, конечно. Но его деликатность мне нравится, а сейчас она еще даже нам на руку.

А потом мужчина популярно объяснил мне, почему я не должен рассказывать Жене о том, что ждет нас всех в будущем, если он продолжит околачиваться рядом с моим семейством.

— Дело не в тебе. А в том, как воспринимают тебя Евгеша и твоя семья. Для них ты ребенок.

— Я и есть ребенок. — произнес я второй раз за вечер. — Их восприятие естественно. Что плохого-то?

— Плохо то, что твои слова имеют меньший вес, нежели слова взрослого. Твои родные — неплохие люди, даже очень хорошие. Но они еще долго будут воспринимать тебя как несмышленыша, коим они тебя помнят.

Томас предположил, что родные и дядюшка мне попросту не поверили бы, вздумай я им все рассказать. Да, они бы к моим словам может и прислушались. Но попросили бы предоставить доказательства. А из доказательств у меня только Том, которого предъявить я, по понятным причинам, не могу. Так что я бы не сумел подкрепить свои слова фактами и все сочли бы, что у меня просто слишком развита фантазия.

Но мужчина продолжил свою мысль. Допустим, я бы действительно на него сослался. Сам Томас ничего такого в этом не видит, он бы охотно подтвердил мои слова. Однако родители его не знают, а потому априори не будут ему доверять. А Женя — видел, думает, что мой напарник его преследует. И не поверит ему поэтому.

— А если им показать при помощи камня то же, что видел я? — выдвинул я идею.

— Родители ничего не увидят — у них нет твоего дара, так что камень просто усилит имеющиеся у них способности. Возможно, увидит Александра — ведь ее сила, в некотором роде, связана с интуицией. И совершенно точно увидит Евгений — то, что бусины способны влиять на его психику, я уже проверил, когда сон ему посылал.

— Так в чем проблема?

— В том, что я перед ним засветился. И в том, что рядом твоя семья. Он и так мне не доверяет, а тут его недоверие объединится с их неверием… Это не тот случай, где минус на минус дает плюс. Но я поговорю с ним, когда вы улетите, обещаю.

— Куда ты его на этот раз запихнешь?

— Подумаю над этим сегодня. Но обещаю тебе: ни один дядюшка не пострадает.

Я улыбнулся, но все же решил еще раз настоять на своей идее.

— Но может мне все-таки поговорить с ним? Он теперь добрый и понимающий, он же помощь предлагал. А это и есть помощь — если он смоется куда подальше и не станет заглядываться на маму.

— Неизвестно, как именно он будет вести себя после этого по отношению к твоей маме.

— То есть?

Томас заявил мне, что психика гуманоидных созданий — удивительная и непознанная вещь. Впрочем, об этом он мог бы не говорить. Я тоже гуманоид и сам прекрасно знаю, что у нас в мозгах порой что-то непостижимое творится. Но, по словам мужчины, эта самая психика способна сделать финт ушами, которых у нее нет, и привести к непредсказуемым последствиям.

Евгений в данный момент может и вовсе не интересоваться моей мамой, как и она не интересуется им. Но если я расскажу, как будут обстоять дела в будущем, эти двое могут начать приглядываться друг к другу. Не из вредности — просто им станет любопытно: а что же они могут найти в объекте такого, чтобы влюбиться? И найдут же — во всяком случае, Евгеша точно заметит, что мама и хороша собой, и добрая, и умная. Да и сам парень неплох. Так что, стремясь предотвратить их любовь, я могу ее и спровоцировать.

— Конечно, они, как честные люди, будут запрещать себе подобные мысли и чувства… Но запретный плод сладок, Оксинт. Если ты не хочешь такого будущего, а ты его не хочешь, лучше молчи. Это вторая причина, по которой нужно сохранить тайну грядущего.

— А первая?

— Я уже говорил. Евгений относится к тебе как к ребенку. Иначе не стал бы предлагать свою помощь едва ли не с порога. Он считает, что у тебя милые детские проблемы. Так, проблемки, с которыми он, крутой взрослый, справится даже не моргнув. И серьезные вещи, о которых ты с ним попытаешься поговорить, не поймет и не воспримет.

— Ну что ты такое несешь? Он относится ко мне с уважением. И потом, помощь могут предложить и взрослому.

— У взрослого, милый мой, спросят, нужна