Дверь с той стороны (сборник) - Владимир Михайлов

– Я понял вас, – сказал он. – Верьте: не пройдет и нескольких дней, как мы уже будем на пути домой. А сейчас идите спать. Отдохнете, успокоитесь… И будьте уверены: я вас не подведу.

Мила, словно очнувшись, внимательно посмотрела на него, потом на себя, чуть покраснела, попыталась оправить туалет, улыбнулась – уже осмысленно, чуть иронически.

– Спасибо, – сказала она. – Я буду ждать.

Нарев кивнул, провожая ее к двери.

Он медлил, не начиная разговора: ожидал, пока Вера оставит их вдвоем. Но девушка, кажется, не собиралась. Нарев вопросительно посмотрел на администратора; сидевший в глубоком кресле администратор едва заметно покачал головой:

– Она может остаться. Как врач, – сказал он.

Нарев протяжно свистнул – мысленно, конечно.

– Хорошо. Администратор, я обращаюсь к вам, как к полноправному и полномочному представителю верховного органа Федерации…

Не так он начал, не так. Он обращался к администратору, а того здесь не было. Не было полномочного и полноправного представителя Совета Федерации: человек этот погиб много недель назад, пытаясь достичь Земли на катере. А здесь, в госпитальной каюте, находился человек среднего возраста – того возраста, когда об ушедших годах уже начинают сожалеть, когда организм все чаще напоминает, что он не вечен, и когда то, что происходит нынче с тобой или рядом с тобой ценится уже выше, чем все, что может произойти в будущем. Совсем с другим человеком разговаривал сейчас путешественник Нарев…

Карский не сказал этого вслух, лишь прикрыл на миг глаза. Потом перевел взгляд на Веру, ставшую так, чтобы он мог ее видеть, и едва заметно улыбнулся ей.

– …Вы представитель Совета и вам принадлежит право отдавать здесь, на борту корабля, приказы и распоряжения, обязательные для всех, включая капитана. Прав я, администратор, или в моих рассуждениях ошибка?

Карский с удовольствием не стал бы отвечать на этот вопрос. Но ответ возник рефлекторно, как если бы он был не человеком, а справочником, и кто-то запросил нужную информацию:

– Власть на корабле осуществляет капитан. В исключительных случаях член Совета может отдавать приказания, и, таким образом, принять на себя власть и ответственность. – Он помолчал. – Конечно, лишь в исключительных случаях.

– Сейчас, я полагаю, именно такой случай. Вы должны приказать капитану совершить переход к Солнечной системе.

Администратор поднял брови.

– Разве его нужно убеждать в этом?

– Его надо убедить в том, что пятьдесят процентов риска – не так уж и много. Что рано или поздно все равно…

Карский слушал, закрыв глаза. Путешественник говорит горячо, напористо – видимо, ему очень хочется на Землю. Это можно понять. Карскому больше никуда не хочется. Потому что тут есть Вера. А будет ли она на Земле? Точнее: будут ли они?

– Все дело в Вере, – невнятно пробормотал он.

– Администратор, капитан не признает категории веры. Он – рационалист. Ему нужно одно из двух: уверенность – или приказ. Стопроцентной уверенности в наших условиях не может быть ни у кого. Значит, остается приказ. Ваш приказ.

Карский смотрел мимо Нарева – на Веру и молчал. Она тоже, без сомнения, хочет на Землю. Это нетрудно понять. А он, Карский, всю жизнь полагал, что он – для людей, а не наоборот.

– Да, – сказал он ровно. – Я прикажу. Я имею на это право.

– Да, администратор. Слушаюсь, администратор.

– Минуту, капитан. Я знаю, что вы человек дисциплинированный. Но сейчас нужно другое: нужно, чтобы вы выполняли мое пожелание… мой приказ, как свое собственное решение.

– Я выполню приказ.

– Вы сами говорили мне, капитан, что собирались вернуться в окрестности Солнечной системы, чтобы там ожидать…

– Да. Но ведь – будем говорить откровенно. Вернуться и ждать. Чего ждать? Я, конечно, вернулся бы, если бы сам переход не грозил никакими неприятностями. Сейчас не так. Для чего же возвращаться? Земля может найти способ через год. А может – через двадцать. Что останется от нас через двадцать лет? Тут мы хоть не видим ни Земли, ни даже Солнца. А там…

– Вы сказали, вернуться и ждать? А почему не выразиться короче: просто – вернуться?

– Не понял вас.

– Это меня удивляет. Насколько я знаю, Карачаров нашел способ…

– В теории, администратор. Использовать его на практике мы не можем.

– Почему?

– У нас не хватит мощности.

– Полагаете ли вы, что и Земля не обладает нужными мощностями? И что она не сможет создать в пространстве необходимые условия – если вы окажетесь на достаточно близком от нее расстоянии, чтобы вступить в переговоры и передать, что вам нужно для осуществления эффекта Карачарова, скажем так. Вы признаете наличие такой возможности?

Капитан встал.

– Разрешите сказать?

– Слушаю.

– Земля многое потеряла, когда вы не смогли занять свое место в Совете.

– Благодарю.

– Разрешите идти?

– Да. Я очень рад.

– Благодарю, инженер, – сказал Нарев. – Чай – в другой раз, у меня мало времени. Итак, что вы мне ответите?

– Что касается батарей, – сказал инженер неторопливо, – то ничего нового я не скажу. Что можно – сделаем. Негодные пластины выкинем. Постараемся сделать некоторое количество новых. Конечно, они будут не совсем такие: кустарщина все-таки. Учтите при этом, что и у тех, оставшихся целыми, структура тоже нарушена. Но, может быть, один раз и удастся войти и выйти благополучно. Если же понадобится еще один нырок, то я постараюсь перед ним привести все свои дела в порядок. А в общем, моя задача – выполнять.

– Инженер, а если бы вы оказались на корабле один в аналогичном положении и вам пришлось бы решать этот вопрос для себя – вы полетели бы?

– Один – да, – не колеблясь, ответил Рудик.

Нарев улыбнулся.

– Не кажется ли вам, – сказал он, – что было бы проявлением крайнего эгоизма – не сделать для других того, что вы сделали бы для себя?

Людей для участия в ремонте Нарев подобрал без труда. Их нужно было немного, и особой квалификации не требовалось. Это были Еремеев, Истомин и Петров. К Петрову Нарев испытывал странную тягу, хотя почти не разговаривал с ним.

Обычно такой ремонт не делают на кораблях, потому что ни один мало-мальски понимающий инженер не позволит так загнать машину. Приведение пластин в порядок заняло более месяца. И заметно было, как на протяжении этого времени в салоне и каютах корабля воцарялось все более бодрое настроение.

Снова можно стало жить не для себя. Жить ради себя эти люди не умели и не понимали, что это значит и как делается. Сейчас жизнь вновь обретала полноту.