The Мечты (СИ) - Светлая Марина

- Завтра математика! – в отчаянии воскликнула она. – Он меня убьет, если на экзамен не явлюсь!

То, что ее убьет, например, папа, ей почему-то в голову не приходило в эту минуту.

- Поэтому завтра ты пойдешь на математику, а я выясню у Романа что там и как, идет?

- А потом я смогу поехать к Богдану?

- Ну-у-у… - Женя задумалась ненадолго. – Наверное, сможешь. Почему нет?

- А тебе Роман сообщит, когда операцию сделают?

- Да, ты только успокойся.

- Я боюсь.

- Не бойся. Все будет хорошо.

- Я к нему хочу, - всхлипнула Юлька, уткнувшись носом в Женино плечо. Ноутбук давно был отставлен в сторону, а она сама обеими руками вцепилась в сестру, напряженная и рыдающая. – Женька, я хочу к нему! – снова вскрикнула младшая, рискуя всполошить отца и провалить завтрашний экзамен с горя.

- Юлька! – включила Женя строгость. – Прекращай реветь и ложись спать. У тебя на носу экзамен, у Богдана – врачи. Завтра все узнаем и подумаем что делать, ясно?

Ее тон возымел действие на сестру. Юлька с видимым усилием пыталась успокоиться и бестолково кивала, но зубы все еще клацали.

- Я-ясно, - икнула она, глядя на Женю, и проговорила: - Ты… спасибо, что сказала.

- А ты себя не доводи! – велела сестра. – Еще не хватало самой в больницу загреметь. Спать!

- Я н-не буду… Же-е-ень… - Юлька шмыгнула носом. – А помнишь, когда я малая была, ты со мной спала, чтоб мне кошмары не снились, а?

- Помню, конечно.

- А можно сегодня останешься? Я не знаю, как буду тут сама.

- Хорошо, - согласно кивнула Женя. – Но ты будешь спать, а не реветь.

- Ну вот, чтоб спала, а не ревела, - попыталась улыбнуться Юлька. Получилось слабо. – Мне завтра вставать рано. Экзамен. Пока ты не пришла – капец как боялась.

- Не бойся. Не съедят тебя там. Сдашь.

- Я знаю. Чаю хочешь?

Женя решительно отобрала у Юльки ноутбук, вынула из шкафа пижаму и, сунув ее сестре, велела:

- Сейчас попьем чаю и ляжем. Тебе обязательно надо успокоиться и выспаться. А остальное – своим чередом.

Своим чередом у Юльки теперь получалось плохо. Еще недавно она запретила себе даже думать о Богдане до тех пор, пока он не принесет извинения за свои несправедливые, обидные, унизительные слова. Он – не извинялся. Несколько раз пытался к ней подступиться, чтобы помириться, но поскольку виноватым себя, кажется, совсем не чувствовал и обращался с ней так, будто это Маличи во всем виноваты, Юлька продолжала его игнорировать, заявив лишь однажды во время очередной их перепалки: «Да мы с Женькой тебе и твоей мамочке нос утрем, понял?!»

Он – понял. Но и она тоже. Сказала и пожалела. Потому что это несправедливо, что счастье одних основывается на боли других, и думала в тот момент Юлька вовсе не о себе, а о том, что Бодька сам же мучится, видя не дальше собственного носа из-за эгоизма и гордости. Но решив проявить стойкость характера, она совсем не представляла, что это приведет к тому, что сейчас он в больнице, а она не с ним. И если она больше никогда его не увидит… если не сможет ему сказать, как он ей дорог, то как дальше жить?

Ближе к полуночи отзвонился Роман Моджеевский, сообщив, что Богдана прооперировали, что операция была непростой – пришлось резать, и что все потому что Бодя тянул до последнего, не признаваясь матери, что у него болит бок. Но теперь все в порядке, и врачи обещают, что он пойдет на поправку. Представив себе, как ему было больно и как он терпел, Юлька снова разревелась, а потом еще долго лежала, глядя в потолок и слушая Женино дыхание – сначала глубокое, с тихими вздохами человека, который пытается заснуть, а потом едва слышное, когда сестра наконец провалилась в сон.

Никогда в жизни Юля не ощущала собственной беспомощности так остро, как в ту ночь. Как можно поверить в то, что еще только несколькими часами ранее боялась экзаменов, и ей казалось, что от них зависит вся ее будущая жизнь? А теперь страх за Бодю вытеснил все остальные страхи.

И уже утром на тестирование она собиралась, будто бы это была лишь временная препона на ее пути в больницу. Андрей Никитич, волнуясь, как если бы это он собирался сдавать экзамен, предложил отвезти в школу и даже дождаться. Юлька, храбрясь, только отмахивалась и силилась улыбаться. Ее плохое настроение папа и правда списывал на страх перед дурацкой алгеброй, а они с Женькой по молчаливому согласию не посвящали его в детали. Он и про Моджеевского-то узнал только в субботу и шумно удивлялся, пока Жени не было дома, а когда та пришла, замолчал, но по глазам было видно – ждет, когда ему объяснят. Если он еще и про Бодьку разнюхает, то это ж вообще вызовет бурную реакцию... к чему грузить старика лишней инфой?

Потому, отшутившись насчет того, что Мария Кирилловна, директриса и незамужняя дама старшего среднего возраста, хоть и погрустит немного, но без него проживет, а ребята в мастерской – вряд ли, Юлька в белой блузке, черной юбке и с косой на голове свалила из дому, напоследок шепотом попросив Женьку договориться с Романом о том, чтобы ее пропустили к Богдану.

А что происходило потом – было как будто в тумане и по инерции. Подступы к школе, инструктаж о правилах, слышанный множество раз, экзаменационные билеты. Что она там могла нарешать, Юлька не знала, и ее это почти не беспокоило. Тестирование она, скорее всего, завалила или, по крайней мере, на пятерку может не рассчитывать. Вот будет скандал! Вот бы этот скандал закатил ей Бодя! Об этом она почти мечтала. И едва все закончилось, и им объявили, когда будут опубликованы результаты, ни с какими не с подружками пошла отмечать, а сразу бросилась звонить Женьке:

- Привет! Новости есть? – выпалила она первым делом.

- Тот же вопрос я могу задать тебе, - бодро ответила Женька, но тут же продолжила: - Все в порядке. Операция прошла успешно, Богдан уже пришел в себя после наркоза, его даже перевели в палату. Роман с ним, сказал, что Бодька себя чувствует для его состояния удовлетворительно.

- А ты говорила про меня? – нетерпеливо спрашивала Юлька, топая по набережной и стараясь попадать носками туфель только по красным плиткам. И не позволяя себе расслабиться ни на минуту, хотя от сердца немножко отлегло.

- Да, конечно, Юль. Роман знает.

- И он не против?

- С чего ему быть против? В регистратуре скажешь, что ты к Богдану Моджеевскому, а у палаты тебя Роман встретит. Ты же сейчас помчишься?

- Спрашиваешь! Конечно! Палата какая?

- Двадцать первая. Ты главное выдохни. Аппендицит – это правда не самое страшное в жизни, - рассуждала Женя, думая о том, что, наверное, в семнадцать – как раз самое страшное и есть. Но, может быть, дети хоть так помирятся. Смотреть на Юлькину кислую физиономию сил не было ни у нее, ни у папы.

- Я знаю, - отмахнулась Юля, сворачивая с набережной на проезжую часть и оглядываясь по сторонам – нужно определить в какую сторону остановка ближе.

- Как экзамен-то хоть?

- Экзамен как экзамен. Что-то написала.

- Сгорит твоя медаль.

- И черт с ней… Жень, потом, ладно? – впереди замаячили троллейбусные рога, и Юлька ускорила шаг, торопливо выключаясь.

Ехать было не очень далеко, но как идти пешком, когда так сильно спешишь? В голове при этом не держалось ни одной мысли. Юлька даже не знала, что скажет Богдану, когда его увидит. Конечно, что любит. И что волновалась. И что никогда-никогда больше не хочет с ним ссориться, только бы он поскорее поправился.

И одновременно с этим до дрожи в поджилках ее пугало – вдруг ему уже и не надо. Вдруг он уже и не хочет с ней больше общаться. Вдруг она сама все испортила. Юлька гнала от себя эти мысли и вместе с тем не могла не думать об этом. Но ведь, в конце концов, она сейчас сама к нему бежит, и ей уже все равно, какие глупости он там наговорил про Женьку. Это же отношения Женьки и Бодиного папы. А они с Бодей – отдельно. У них свое.

Наверное, она и сама не до конца осознавала масштабов случившегося. Ни раньше, ни в этот день, когда думала только о том, как там ее Богдан. Она не понимала даже, что он имел в виду, когда говорил ей про мать, что отец вернулся бы к ней, если бы не Женя, и что сама Юлька пропустила мимо ушей, оскорбившись обвинениями в корыстолюбии.