Тигр, олень, женьшень - Валерий Янковский

Однако уже позднее утро, а звери лезут все выше, совсем близки серые венцы кратера. Наверное, предчувствуют жаркий день и хотят залечь на обдуваемой высокой террасе, где не тревожит овод и слепень. Но куда же, черт побери, они прут? Может быть, спустятся к озеру?

На счастье, потянулась песчаная осыпь, следы стали отчетливее. Но вдруг повеяло холодом, я поднял голову и замер: с леденящим порывом ветра на меня катилось что-то белое и, странно извиваясь, принимало форму человека.

«Вот он, седой монах, посланец хозяина гор, о котором поминал Чу-ёнгам!» — мелькнуло против воли, и я на мгновение зажмурился. Конечно, галлюцинация длилась секунды — «монах» налетел, и я оказался в центре свистящего головокружительного смерча, крупный град скрыл все вокруг. Но смерч пронесся, а град перешел в холодный дождь. Я вытащил и натянул прорезиненный плащ, с которым не расставался все лето. «Монах» умчался на восток, по черным камням катились серые градины, вокруг стояла водяная пыль.

Беспрерывно сверкали молнии, гром грохотал так, что, казалось, рушились скалы. Я боялся, что потоки воды смоют все отпечатки, и, борясь с ветром, продолжал разбирать следы, как вдруг понял: при частых вспышках мой мокрый плащ сверкает, как электрический разряд. Окажись я в поле зрения зорких пантачей — прощай все надежды! Сцепив зубы, стянул спасительный дождевик и как будто окунулся в холодный омут. Прибавил шаг, но вдруг — о ужас! — след оборвался! Впереди на чистом склоне ни одной вмятины, словно мои быки вознеслись на небо. Вынул бинокль и, защищая линзы от дождя ладонью, обшарил все вокруг. Нет. Ничего.

В полном отчаянии опустил глаза и понял: изюбры постояли, круто повернулись и устремились вниз, в открывавшееся там ущелье.

Пошли на лежку! Так поступает зверь перед тем, как залечь. Я глянул вдоль взрыхленной четырьмя парами копыт борозды и сквозь пелену дождя разглядел какое-то рыжеватое пятно. Оно высовывалось из-за выступа скалы, а над выступом маячило что-то похожее на корявый куст. Панты! Он лег под скалой, оставив на виду часть крупа. Из-за шума дождя и ветра не слышал моих шагов, но чутко поворачивал голову, а с ней и свою роскошную корону.

Я замер; одно неосторожное движение, и видение растает. Мелькнула мысль: отступить, спрятаться, описать дугу и кошкой влезть на скалу. Но тогда я окажусь в десяти метрах, чуткий зверь может услышать даже дыхание. Да и второй где-то рядом, быть может, он уже рассматривает меня? Нет, рисковать — безумие. Я поднял к плечу винтовку.

Сотня метров — пустяк для армейского ли-энфилда, я легко снимал на этой дистанции фазанов, но завеса дождя заслоняла мишень как мутное стекло. Однако я был уверен — остроконечная, в никелевой оболочке пуля была направлена в центр рыжего пятна. Оно вздрогнуло, «куст» мотнулся, и все исчезло.

Прыгая с камня на камень, я интуитивно ринулся к обрыву в Долину Синдбада и не ошибся. Серый бок мелькнул над самым изломом, но пока я затормозил и вскинул винтовку, он уже скрывался за грядой камней, и запоздавшая на мгновение пуля высекла лишь фонтанчик гранитной пыли!

Масштабы Пяктусана колоссальны: пока я достиг края амфитеатра, пантачи, уже почти вне досягаемости, поднимались на противоположный склон, а я после сумасшедшей гонки все не мог усмирить дыхания. Рыжий мчался огромными прыжками, серый в стороне несколько отставал, но я безрезультатно разрядил все оставшиеся в магазине патроны.

На таком расстоянии быки напоминали пару блох. Эти две блохи остановились на холме над водопадом, будто что-то обдумывая, а затем скрылись в направлении нашего табора, где сейчас, конечно, никого не было!

Теперь я на одном дыхании обежал поверху всю долину менее чем за час. Там, где быки останавливались, заметил на траве кровь. Один ранен, но что толку, до кромки тайги рукой подать, они давно в чаще и уходят все дальше. А небо снова голубое, солнце печет, травы и кусты, высыхая, испаряют запахи, и даже собакам не под силу будет настичь раненого зверя…

Что делать? Как я посмотрю в глаза товарищам? Выследил, нашел, стрелял и — отпустил! Ужас, хоть стреляйся!

Я тупо смотрел вниз, на ту поляну, где впервые на заре перехватил след. И вдруг на дне зеленой впадины заметил сизый дымок и темную фигурку охотника. А рядом что-то рыжее… Что такое? Кто-то из ребят добил пантача и развел дымокур? Или мне мерещится? Я свистнул. Фигурка приподнялась, помахала рукой, а я, не веря глазам, покатился с горы. Не глядя под ноги, прыжками, чтобы не зацепиться за камень или куст, достиг подножия холма и тут сразу потерял и пятно и силуэт человека, оказавшись с ними на одном уровне. Но легкий дымок подсказал направление: я добежал до края впадины и в нескольких шагах увидел опухшее, искусанное мошкой лицо Юрия, полулежа раздувавшего костерок. А рядом — цель наших скитаний, причину всех мук и разочарований — огромного рыжего быка с метровыми пятиконечными пантами! Бык лежал, как живой, подобрав ноги, уронив могучую голову на высокую кочку; серебристые с розовым оттенком, покрытые нежным бархатом панты, казалось, приглашали художника или фотографа. Как я раскаялся, что второпях во время сборов забыл дома аппарат! Шагнул к брату:

— Ты добил?

— Нет, Валентин. Он услышал твою пальбу, кинулся наперерез и здесь столкнулся. Первого уложил, второго вроде ранил. Или тот и есть твой раненый? На следу кровь. Валентин побежал на табор за собаками, но вряд ли что выйдет, это не по снегу, сам понимаешь. Но хоть один-то есть! Поздравляю!

Мы крепко пожали друг другу руки.

— А где Старый Таза, он знает?

— Откуда! Как сорвался в темноте, так и след простыл. Ясно, видел сон, поперся бог знает куда. Ищи его теперь. Да ладно, давай начнем.

Вдвоем с большим трудом перевернули тяжеленную, еще горячую махину. Отделили великолепную голову, поставили на камень; сняли золотистую шкуру, разделали по частям розоватую жирную тушу. Провозились часа три. Ну и бык! Живой вес, верно, пудов пятнадцать, вдвоем за два раза не перенести. На первый рейс под завязку загрузили сплетенные Шином из летней шкуры косули рюкзаки-сетки. Опираясь на палки, едва поднялись и медленно направились к палатке. До нее оставалось уже недалеко, когда заметили шагавшего навстречу Валентина. Небольшого роста, слегка сутулый, он тащился, едва волоча ноги: лицо серое, глаза в землю, на губах скорбная гримаса. Умотался, конечно, до предела, а о результатах можно и не спрашивать. Меня, правда, несколько удивило, как равнодушно обнюхали нас подбежавшие собаки, но это впечатление не дошло до сознания, потому что все равно волновал главный вопрос. И я не удержался, задал его:

— Что, не догнал? Может, стоит после завтрака пойти всем вместе?