Моя ревность тебя погубит (СИ) - Лиза Лазаревская

огромных усилий, чтобы не оказаться рядом с ними за секунду и не придушить его голыми руками.

Когда он дотрагивается до её шарфа, я выхожу из машины и забываю о том, что убийство в людном месте — не самая хорошая идея.

Ублюдок. Блядь, ублюдок.

Полина делает шаг наза, их разговор заканчивается в короткие сроки и она быстро уходит. А я наблюдаю за этим ублюдком, когда он уходит обратно в здани, примерно два раза оглянувшись в её сторону.

Я сниму с тебя шкуру, ёбанный ты самоубийца.

Полина подходит ко мне с застывшим на лице ужасом, но быстро приходит в себя. Чего я не могу сказать о себе — мои челюсти просто ходят ходуном, я готов избить кого-то до полусмерти, напиться до бессознательного состояния и снова кого-то отхуярить.

— Стас? — окликает она, подходя ближе. Я пытаюсь утихомирить всех своих внутренних демонов, которые вырываются наружу. На её пухлых розовых губах красуется блеск, а именно изумрудные кукольные глаза кажутся ещё больше и выразительнее из-за накрашенных ресниц.

Её лицо естественно кукольное и настолькое потрясающее, что я могу потратить всё чёртово время, просто наблюдая за ней.

— Привет, принцесса, — спокойно говорю я, притягивая её к себе.

В моих руках она ещё больше расслабляется и прижимается к моей груди, поэтому мой башенный ритм пульса стихает. Я не собираюсь пугать её своими припадками и гневом, он направлен не на неё. Просто для начала я измучаю этого ублюдка, а затем помечу её, стану её первым мужчиной, наполню её, заполню своей спермой, чтобы за километр от неё разило мной.

— Не думала, что ты заберёшь меня.

— Не думала? Или не хотела, чтобы я забрал тебя?

— Конечно, хотела, — уголки её губ медленно приподнимаются, и лёгкая улыбка появляется на лице. — Я всегда хочу тебя видеть.

Она определённо знает, на что давить и чем именно меня успокоить. Она так же знает, что я сейчас на грани того, чтобы разбить окна моей машины, пойти к ней в университет и разбить лицо этому ублюдку.

— Ты ничего не хочешь мне рассказать? — мой резкий тон лишает её дара речи на несколько секунд, или она просто не знает, что мне ответить. Не отрывая зрительного контакта, она всё-таки приходит в себя и спрашивает:

— О чём сказать?

— С кем ты разговаривала, например.

— Только что?

— Только что.

Ветер развивает её шелковистые медово-каштановые пряди, которые я ласкаю своими пальцами. Эти волосы принадлежат мне. Это лицо принадлежит мне. Каждая её эмоция, взгляд, слово — всё это принадлежит, блядь, мне. Она принадлежит мне. Она всецело моя.

Моя заезженная пластинка. То, что я должен подтверждать каждый день по сто раз в своих мыслях.

И я повторяю это про себя так много и так часто, потому что пытаюсь уталить свою жажду собственничества над ней. Да, я собственник по отношению к Полине, настолько, что сам не могу поверить в то, кем я являюсь.

— Это мой преподаватель. Он ведёт историю.

— И что же он хотел от моей принцессы?

— Просто спросил, почему меня не было на его паре.

— И почему тебя не было на его паре? — интересуюсь я, она запрокидывает голову назад, чтобы взглянуть мне в глаза.

— Это было вчера. Мне стало плохо, поэтому я уехала и не пошла на пару. Не думаю, что это как-то повлияет на мою успеваемость, это всего лишь один пропуск.

Да она хочет заговорить мне зубы и запудрить мозги своей успеваемостью, какая очаровательная.

— Тебя беспокоит этот преподаватель?

— Что? Почему?

— Если он подходит к тебе лично из-за одного пропуска.

— Нет, всё в порядке. Просто обычно я не пропускаю занятия. Стас, всё хорошо, правда.

Всё в порядке.

Но не тогда, когда он смотрит на неё, словно целый день мечтал об этом. Даже на таком расстоянии я могу отличить такой взгляд от обычного интереса, любопытство и вежливости.

— Хорошо, принцесса. Поехали, — я отвожу её к пассажирскому сиденью и открывать дверь. Но прежде чем залезть внутрь, Полина пристально смотрит на меня.

— Ты точно не злишься?

— Нет, милая. Я не злюсь.

То, что я чувствую, это грёбанный припадок, который снимет только хруст его пальцев. Пальцев, которыми он дотрагивался до её вещи, потому что он подумал, что имеет права.

Никто, блядь, не имеет права. Никто, блядь, не будет касать её просто потому, что так решил.

Ещё больше спокойствия в её зелёных глазах, но такого странного, словно она не верит в услышанное и пытается найти подвох. Она его не найдёт, потому что весь подвох будет в сломанных конечностях такого излишне наблюдательного преподавателя.

— Мы домой?

— Поужинаем. И домой.

— Стас, я могу пригласить папу на день рождения?

Которое будет через четыре дня, включая этот. Которое я распланировал от и до. И во время которого я наконец сделаю предложение своей принцессе. В присутствии её отца, которого она любит и уважает до потери сознания.

Я не знаю, чего я жду больше.

Момента, когда она наденет на свой палец мою кольцо, свидетельствующее о том, что она моя. Или когда она примет меня в себя, когда я заполню её и снова-таки заявлю о своей принадлежности.

Мой член не функционировал целый год, даже чуть больше. Конечно, мне приходилось дрочить, как тринадцатилетнему подростку, чтобы просто мои яйца не взорвались от спермотоксикоза. Но я не прикасался к Полине, сначала в ожидании её совершеннолетия, чтобы просто не чувствовать себя педофилом и растлителем несовершеннолетней. Но даже если бы дело не было в её возрасте — я не мог притронуться к ней после того события, она несколько недель съеживалась от моих касаний. И нужно было быть последней мразью, чтобы при таких обстоятельствах думать о том, как хочется её трахнуть.

Но сейчас я чувствую, что её скованность и зажатость ушла. Она больше не вздрагивает, не съёживается, не боится моих прикосновений, поцелуев, объятий.

— Стас? — зовёт она.

— Твой отец автоматически приглашён на все твои праздники, принцесса. Ты знаешь это, но продолжаешь спрашивать.

Её отец не мешает мне, но приносит счастье в её жизнь, особенно после того, как я упрятал её мать. Как бы он ни упрямится, ни отказывался, я нанял для него сиделку, и не одну. Потому что за ним кто-то должен ухаживать, а я не могу позволить Полине проводить с ним так много времени, тогда я просто окончательно ёбнусь. Даже день без неё — для меня как ад. Нет, ад начинается, когда я уезжаю на работу,