Молния - Василий Козаченко

План у Максима был такой: набрать и закрепить листовку здесь, у Гали. Самое сложное и кропотливое - набор. Это минут двадцать - тридцать, если работать вдвоем. Потом, уже с готовым набором, они с Сенькой, ни минуты не задерживаясь, спускаются вниз, к речке, в тальник, и в любом первом попавшемся удобном месте печатают ну хоть десяток листовок.

Итак, листовки должны и могут быть готовы еще к вечеру. Ночью Сенька расклеит их в нескольких местах в самом центре Скального, и наутро (как раз, может быть, к этому времени в жандармерии станет известно еще и про листовки в Подлескенском) гестаповцы убедятся, что арестованный Леонид Заброда к "Молнии"

никакого отношения не имеет, что "Молния" живет, действует, борется и после его ареста.

Грицько прибежал в хату как раз тогда, когда Максим уже дописывал на сером клочке обложки ученической тетради текст листовки.

- В совхозе пожар! Что-то большое горит, наверно, конюшни! А низом, от плотины, сюда вроде пробирается какой-то...

- В темном пальто? - спросил Максим, заканчивая писать.

- Угу... На полицая не похож...

Этот "какой-то" оказался Сенькой Горецким. Раскрасневшийся, разгоряченный, весь он будто дымился от быстрой ходьбы. Пот стекал по щекам на подбородок, волосы на голове слиплись, намокли, а глаза блестели радостью оттого, что он все-таки успел и снова видит перед собой Максима.

- Ну, как? Что там? Что горит? - с ходу забросал его вопросами Максим.

- Сейчас, - вместо ответа бросил Сенька и, не здороваясь, направился прямо к кадке с водой в углу, под посудным шкафом. Достал из шкафчика литровую кружку и зачерпнул воды.

- Две машины с немцами и полицаями перегнали меня около базара, сказал он, напившись. - Наскочили .на Курьи Лапки. Слышно было - стреляли, потом запалили какие-то хаты. Я уже решил туда не забегать...

Возбуждение Сенькино улеглось, румянец с лица стал сходить, и на переносье резче выступили крапинки веснушек. Заговорил он тихо, спокойно, словно о самых .обычных вещах. Рассказывая о Курьих Лапках, снова подумал о Петре - что там с ним? - пожалел, что не успел предупредить, но вслух об этом не сказал и мыслей своих не выдал.

- ...Подался напрямик к Володе. Предупредил, забрал "гвозди" - и сюда. А в совхозе загорелось, уже когда я через речку перешел... Володя передавал: коли что - задержит их.

Теперь стало ясно, что угроза гораздо серьезнее, чем думалось сначала. Но лицо Максима оставалось бесстрастным, только глаза блеснули.

- Ну что ж, - сказал он тихо, - выходит, листовка наша еще нужнее стала. - И перевел на Галю прищуренный взгляд. Ему хотелось успокоить, подбодрить девушку, Но Галю не надо было успокаивать. Максим понял это по ее лицу, вдруг напомнившему ему ту зареванную девчонку, которую он спас от грозного щенка, а она вспыхнула, разозлилась и (куда только девался ее испуг!) сердито показала ему язык.

Галя спокойно пересадила на теплую лежанку Надийку, дала ей в руки книжечку и быстро подошла к столу.

- Ну что там у тебя? - спросила она Максима. - Показывай. Время не ждет...

Было их тут, в этой хате на краю села, трое. Восемнадцатилетний паренек, девушка, его ровесница, да еще двадцатидвухлетний калека. И с ними двое детей - мальчишка тринадцати и девочка четырех лет.

На дворе угасал один из самых глухих дней поздней осени сорок первого года. Наступали сумерки. Предзакатное солнце пряталось где-то за непроглядными, темными тучами. Казалось, будто его вообще сейчас не было. Вокруг на сотни километров залегла черная ночь фашистской оккупации. Их преследовали, нескольких уже задержали. Вся могучая военная машина гитлеровцев была сейчас направлена против них, и все же они не отступали. Они могли спрятать, раскидать, наконец, уничтожить шрифт, убежать, укрыться где-нибудь и переждать. Но они даже и не думали об этом.

Оторвав взгляд от бумажки и не отвечая на Галины слова, Максим спросил ее, Сеньку, а может, самого себя:

- А все-таки, чертяка им в глотку, очень бы я хотел знать: то ли это мы дурни, то ли они так уж хитры? Как они напали на след? Неужели мы такие никудышные подпольщики? Или нас выдал кто-то?! Просто не верится, чтобы гестаповцы сами оказались такими умными, а?

Никто ему на это не ответил.

Да он и сам понимал, что времени для размышлений нет. Нагнулся над столом и быстро стал подсчитывать количество литер в новой листовке:

- "О" - двадцать пять, "т" - тринадцать...

Сенька снял с плеча тяжелую сумку, достал из нее и положил перед Галей закрепленный в деревянном ящичке набор предыдущей листовки. И только теперь Галя поняла, для чего был нужен шрифт, который она с такими усилиями выносила, и уразумела Максимову "технику" печати.

- Вот уж никогда бы не додумалась до такого, - похвалила она Максима.

- Беда хоть кого научит калачи есть, - Максим на миг оторвался от подсчетов. - Выбей ножом одну шпону, ослабь набор и разбирай шрифт на отдельные кучки.

А ты, Сенька, оденься потеплей - и к Грицьку...

Быстро сориентировавшись, Сенька залез на чердак полуразвалившегося сарайчика - он стоял повыше хаты и ближе к улице. Через дырявую крышу видно было в одну сторону станцию, а в другую - Выселки, долину Бережанки и противоположный берег. Грицько остался на улице, у ворот.

38

И вот между Максимом и Форстом началось невидимое состязание на быстроту, состязание на жизнь или смерть.

Форст и Максим в ту минуту ничего друг про друга не знали. И ни один из них не знал, что думает, что собирается делать в следующую минуту другой.

Форст хотел напасть внезапно, а если это не удастся, то разыскать и вместе с другими задержать и Максима Зализного.

Максим вначале только догадывался, а теперь уже твердо был уверен, что "Павиль Ивановитш" будет его разыскивать, а может, уже и бросился на розыски.

Знал, что мог бы еще убежать, но не имел права и не хотел оставлять поле боя. Он шел навстречу опасности, подкладывая на пути преследователей своеобразную "мину", чтобы запутать, сбить их со следа, посеять неуверенность в их душах.

Форст и Максим словно мчались к одной точке, где пути их должны были скреститься. Выиграть мог тот, кто первым дойдет до этой невидимой точки скрещения.

На стороне Форста был перевес в силе и оружии, и действовал он на чужой земле открыто.

Максим должен был действовать тайно, скрываться на своей родной земле. Но у него было и преимущество: он знал, чего добивается Форст. И хоть издалека, но все-таки следил за тем, что тот делает. А Форст об этом еще не догадывался.

Пока Максим в Галиной хате писал первые строчки новой листовки, автоматная очередь уже продырявила стекло кабины, в которой сидел Форст, и пробила гестаповцу левую ладонь.