О Вячеславе Менжинском - Михаил Смирнов

— «Случайно» этот господин нигде не появляется.

— Пока Савинков жив, он нас в покое не оставит, — сказал Сыроежкин. — И ухватить гада нельзя.

— И все-таки мы его возьмем, Григорий Сергеевич.

— Как?

— Умом возьмем… Борис Викторович ведь по натуре игрок. Вот за эту слабинку и нужно ухватиться. А пока будем разбираться, для какой надобности Савинкову потребовалось прибыть в Париж.

Совет Торгпрома принял предложение Эльвенгрена о сотрудничестве с организацией Савинкова.

В ресторане на Елисейских полях Густав Нобель встретился с Савинковым и Эльвенгреном.

— Мы, господа, люди коммерческие и смотрим на решение вопросов с деловой точки зрения, — уверенно, как человек, сознающий собственную силу, говорил председатель Совета Торгпрома. — Нам нужны реальные действия.

— Нужен товар, — прямолинейно уточнил Эльвенгрен.

— Вот именно, штаб-ротмистр, — с тонкой усмешкой подтвердил Нобель, и губы его жестковато поджались. — Мы даем вам возможность начать дело.

— С чего начинать? — подавшись вперед широкой грудью, спросил Эльвенгрен.

— Нас беспокоят дипломатические усилия большевиков. Они добиваются признания Европой красного режима. В случае успеха это вызовет крайне нежелательный резонанс…

— А более конкретно, господин Нобель?

— Чичерин… Руководитель делегации большевиков на Генуэзской конференции. Он облечен особыми полномочиями.

— Чичерин — это не просто, — задумчиво сказал Савинков. — Комиссары становятся с каждым днем все более осторожными.

— Понимаю, что Чичерин — это не просто. Но рядовые сотрудники делегации нас не интересуют. Нужны имена, сенсация. Только неожиданности, которые произойдут с главой делегации, могут привести к подобному результату. Хотя бы к оттяжке сроков… Людей найдете вы… Деньги дадим.

— Сколько?

— На первый случай тысяч пятьдесят франков. Но с обязательным условием, что они будут израсходованы только на Чичерина. Это не просьба, Савинков, это наше требование.

— Понятно, — усмехнулся Савинков, и глаза его убежали в сторону. Борис Викторович прикидывал, сколько торгпромовских денег ему удастся урвать, чтобы хоть немного подкормить своих оголодавших в Польше боевиков.

— Пятьдесят тысяч мало, — решительно заявил он. — Потребуются крупные организационные расходы. Вы же настаиваете только на Чичерине. Другая кандидатура вас не устраивает…

— Да, не устраивает, — подтвердил Нобель, поморщился и набавил еще двадцать тысяч.

— Но это предел. Я и мои коллеги должны убедиться, что наши деньги не полетят на ветер. Успех обеспечит вам кредит… Солидный кредит. Операцию желательно осуществить в тот момент, когда большевистская делегация поедет на конференцию.

— Следовательно, нужно сделать так, чтобы неожиданности возникли, например, в Берлине.

— Я не хочу сковывать вашу инициативу, господа, но подобная деталь усилила бы желательные для нас последствия.

На следующий день Эльвенгрену и Савинкову были отсчитаны семьдесят тысяч франков…

— За Савинкова пора браться всерьез. — Дзержинский говорил глуховато. Щеки председателя ВЧК запали еще больше, и на них приметно легла устойчивая бледность.

Порой, когда Менжинскому работать становилось немыслимо трудно, когда на столе накапливались груды срочных и сверхсрочных бумаг, за каждой из которых стояли смерть, выстрелы в спину, заговоры, голод и страдания, когда грудь стискивали невидимые обручи и голова кружилась со странным звоном, он думал, что Феликсу Эдмундовичу еще труднее. Справляется же председатель ВЧК, руководящий одновременно Народным комиссариатом внутренних дел, Народным комиссариатом путей сообщения и Деткомиссией, со своей работой. Сжигает себя, здоровья не щадит, но дело делает.

— Отдельные схватки здесь не решат… Савинков умеет не только нападать, но и уходить из-под ударов. Нужно думать о крупной операции, Вячеслав Рудольфович. У савинковщины надо вырвать корень. Этот корень — сам Борис Викторович. Надо захватить Савинкова. У меня возникает одна идея. Что если заставить Савинкова поверить в существование у нас неизвестной ему подпольной контрреволюционной организации?

Мысль Дзержинского была так проста, что в первый момент она скользнула в сознании, не оставив впечатления. Но Вячеслав Рудольфович тут же возвратился к ней и начал подкреплять ее доводами. В самом деле. Ячейки Савинкова почти повсеместно разгромлены чекистами. Савинковские «бюро» за границей не решают тех задач, которые ставят перед Борисом Викторовичем его высокий хозяева. Тот, кто дает деньги, хочет иметь и «товар». Польский штаб требует шпионских сведений. Не отказываются от них и французы, и Интеллидженс сервис. «Ходки» за советский кордон становятся рискованнее и сложнее, а информации они дают мало. Савинкову цена — копейка без подпольных организаций в России. Его выбросят за борт, как выбрасывают ненужный хлам. Если же внутри Советской России у Бориса Викторовича будет подпольная организация, которая начнет поставлять шпионские сведения, готовить выступления против Советской власти, акции его круто пойдут вверх.

Такую «организацию» Савинкову нужно дать. На эту приманку, при его самолюбии, он клюнет. Если разобраться, у него нет иного выхода.

В простой, казалось, схеме угадывалась та несокрушимая логика, которая всегда обесценивает целостность тактического замысла, надежность и реальность операции.

— Подумайте в этом направлении, Вячеслав Рудольфович. Насчет Генуэзской конференции Решетов что-нибудь конкретное сообщил?

— Пока нет. Но ход к Торгпрому oн нащупал.

Коншин принял инженера Галаваса. Остро поблескивая глазами, он долго расспрашивал о Петербурге. Задавал неожиданные вопросы о фамилиях профессоров, преподававших в университете, дотошно расспрашивал о службе в филиале фирмы «Вало и сын».

Выручили добротно сработанная легенда и подлинные документы инженера Галаваса, который в самом деле был сослуживцем Решетова по фирме, а в девятнадцатом году умер в Москве от тифа и был похоронен на Ваганьковском кладбищ?.

— Ладно, не будем больше предаваться воспоминаниям, — сказал наконец Коншин. — Меня интересует ваша конкретная специальность, господин Галавас. К сожалению, не так уж много русских инженеров убежало за границу. Здесь больше тех, кто умеет хорошо стрелять и командовать. Позвольте полюбопытствовать, каким непосредственно ткацким оборудованием вам приходилось заниматься?

— Станки системы Норнтропа с автоматической сменой шпуль. Их поставляла тогда фирма «Вало и сын». Превосходные машины. Шпуля в них держится без шпринки, только боковым защемлением головки, и потому ее можно вдвигать сверху…

Коншин кивнул и переглянулся с тяжелолицым человеком, который на протяжении всей беседы сидел в кабинете поодаль, у окна.

Решетов проследил взгляд и накрепко засек в памяти крупный мясистый нос, длинный подбородок и костлявые крупные надбровья молчаливого незнакомца. Приметил его тяжело оттопыривавшийся карман и решил, что это, видимо, телохранитель или вышибала. Наверняка к Коншину лезут и непрошеные визитеры, и надоедливые попрошайки из беглых соотечественников.

— При этом новая шпуля с утком выдавливает уже отработанную, — продолжал рассказывать инженер Галавас. — Разрешите, я сейчас набросаю схему, чтобы вам было понятнее…

Решетов достал записную книжку и начал одну за другой вычерчивать схемы ткацких станков системы Норнтропа и многословно объяснять особенности движения ремизок, батанов, челноков и гонков.

У Коншина поскучнели глаза, и он сказал, что подумает над предложением услуг, которое сделал инженер Галавас.

Потом дня три за «инженером Галавасом» следили на улице, в кафе, в дешевых кинематографах и окраинных магазинах и во всех прочих местах, где полагалось бывать беглому русскому инженеру, располагающему скромными средствами и озабоченному поиском работы.

В гостинице кто-то тщательно осмотрел вещи постояльца.

Предосудительного, видимо, ничего не было обнаружено. Когда инженер Галавас снова позвонил Коншину, тот сразу же назначил ему встречу.

На этот раз они разговаривали вдвоем.

— Как вы смотрите на то, Исидор Максимилианович, чтобы возвратиться в Ригу? В нашей фирме открывается там вакансия технического консультанта. Солидный оклад, представительские, бесплатная квартира…

— В чем будет состоять моя работа?

— Видите ли, Исидор Максимилианович, перед отъездом в сии палестины я имел доверительную беседу с преданными сотрудниками и просил их принять все меры, чтобы сохранить принадлежащие мне предприятия, оборудование, машины, запасы сырья и материалов. Вполне понятная забота хозяина. Но события развивались так, что усилия преданных людей обратились пользой большевикам: они начинают пускать сбереженные фабрики и заводы. Надеюсь, вы понимаете, что произойдет, если, например, комиссары не только восстановят нефтяные вышки господина Нобеля и братьев Гукасовых, но и увеличат добычу нефти?