Счастливые привидения - Дэвид Лоуренс

Экономка подняла на нее глаза.

— Вам известно, что в гостиной молодой человек?

— Нет. Неужели! — восклицает девушка. — Ах, это молодой полицейский? Я и забыла о нем. Впустила его переждать метель и погреться. Он еще не ушел?

— Нет, мисс Джеймс.

— Потрясающе! А который час? Без пятнадцати девять! Почему же он не ушел, когда согрелся? Полагаю, надо пойти и объясниться с ним.

— Он говорит, что хромает, — громко, с осуждением произносит экономка.

— Хромает? Потрясающе. Но вечером он не хромал. Только не кричите. Я хорошо слышу.

— Мисс Джеймс, мистер Марчбэнкс придет к завтраку? — с еще большим осуждением спрашивает экономка.

— Не знаю. Но я спущусь вниз, как только приведу себя в порядок. Спущусь через минуту — надо взглянуть на полицейского. Странно, что он еще тут.

Она усаживается на солнышке, у окошка, чтобы подумать. Она смотрит на снег, на голые фиолетовые деревья. Воздух кажется ей разреженным и не похожим на обычный. Неожиданно весь мир переменился, словно лопнула кожа, наружный покров, словно старое залатанное лондонское небо разорвалось и завернулось, как старая кожа, съежилось, и под ним оказалось новенькое голубое небо.

«Это потрясающе! — мысленно говорит девушка. — Я в самом деле видела лицо. Удивительное лицо! Никогда его не забуду. И смех! Хорошо смеется тот, кто смеется последним. Наверняка, это он. И мне нравится, что он смеется последним. Он потрясающий! Наверно, это здорово, смеяться последним. Чудесное существо! Так и буду его называть, существом. Ведь он не совсем человек.

Как это мило с его стороны — вернуться и тотчас изменить весь мир! Действительно потрясающе! Интересно, Марчбэнкс тоже стал другим? Но Марчбэнкс его не видел. Правда, он слышал его. Интересно, это тоже подействовало? — очень интересно!»

Девушка задумалась о Марчбэнксе. Они были большими друзьями. Уже почти два года. Но не любовниками. Любовниками они не были. Только друзьями.

Если уж на то пошло, она знала, что влюблена в него: эта любовь сидела у нее в голове. Но теперь ее забавляло, что она настолько влюблена в него — умом. Жизнь вообще состоит из сплошных нелепиц.

Теперь она и он виделись ей смешной парой. У него, как это ни странно, ужасно серьезное отношение к жизни, в первую очередь к собственной жизни. А ею движет страстное желание спасти его от него самого. Вот нелепость! Она решила, что должна спасти его, и поэтому была страстно в него влюблена. Надо же придумать такое: спасать его от него самого.

Нелепость! Нелепость! Нелепость! Едва она увидела смеющегося мужчину в остролистнике — какой же у него потрясающий, необыкновенный смех! — вмиг поняла абсурдность своего поведения. Это правда: она поняла свою фантастическую глупость — спасать человека от него же самого! Зачем кого-то спасать? Фантастическая глупость! Гораздо милосерднее и естественней дать человеку возможность найти свою гибель, раз ему этого хочется. Вечные муки несравнимо притягательнее спасения, и большинство людей предпочло бы их.

Ей еще никогда не приходилось любить мужчину, если не считать иллюзорной любви к Марчбэнксу. Теперь она это ясно поняла. В конце концов, все это чепуха, любовь — не любовь. Слава богу, не произошло позорной ошибки.

Да уж, мужчина, который был в зарослях остролиста, помог ей во всем разобраться, помог ей понять смехотворность любви, infra dig[46] преследование женщиной мужчины или мужчиной женщины.

— Неужели любовь на самом деле нелепа и infra dig? — вслух спросила она.

— Ну, конечно, — донесся звучный смеющийся голос.

Девушка оглянулась, но никого не увидела.

«Наверно, опять тот мужчина! — сказала она мысленно. — Потрясающе. Правда. Удивительно, что до сих пор мне никогда не был нужен мужчина, никакой мужчина. А ведь мне уже за тридцать.

Любопытно. Не знаю, может быть, со мной что-то неправильно, или все правильно? Мне нужно подтверждение, иначе я никогда не узнаю. Но мне кажется, если бы тот человек не перестал смеяться, что-нибудь обязательно случилось бы со мной».

Она вдохнула странноватый аромат цветов миндаля, стоявший в комнате, и опять услышала далекий смех.

«Интересно, почему Марчбэнкс пошел вчера к той женщине — к женщине, похожей на еврейку? Что ему понадобилось от нее? — или ей от него? Странно. Как будто они что-то решили! До чего невероятна, поразительна жизнь! Все так запутано.

Почему люди никогда не смеются так, как тот человек? Мне он показался необычным. Насмешливый! Гордый! Настоящий! Он презрительно смеялся своими изумительными глазами, смеялся-смеялся и исчез. Не представляю, чтобы он преследовал ту женщину. Вообще женщину. Избави Бог. Это так гадко. Мой полицейский тоже бы вел себя гадко, если бы я ему позволила: как противный пес. Не люблю собак, правда, не люблю. А мужчины так на них похожи!..»

Все еще размышляя, она, вдруг фыркнув, засмеялась на низких нотах. Прекрасно, что он пришел и так смеялся, и что небо лопнуло, разорвалось, словно старая кожа! Ну разве он не замечательный? Было бы, наверное, чудесно, если бы он прикоснулся к ней. Да, прикоснулся к ней. Ей казалось, что если бы он прикоснулся к ней, она стала бы юной и нежной, сбросила бы старую жесткую кожу. И мисс Джеймс выглянула в окно.

— Сейчас он придет, — вдруг сказала она, имея виду Марчбэнкса, а не смеявшегося человека.

И он пришел, с засунутыми в карманы пальто руками, с опущенной головой в котелке, на подгибающихся ногах. Торопливо пересек дорогу, не глядя по сторонам, глубоко погруженный в свои мысли. Наверняка все еще пребывал в мучительном волнении по поводу ночного приключения. И мисс Джеймс засмеялась.

Наблюдая за ним с верхнего этажа, она разразилась смехом, и канарейки совсем обезумели.

Вот он уже в холле. И зовет громко, даже властно:

— Джеймс! Ты спустишься?

— Нет, — отзывается она. — Ты поднимись.

Он бежит по лестнице, прыгая через ступеньку, словно его ноги в бешенстве из-за того, что лестница задерживает его.

На пороге он останавливается, глядя на нее рассеянным насмешливым взглядом, и его глаза сияют, как никогда. Она отвечает ему делано-высокомерным безразличием.

— Позавтракаешь? — У него уже вошло в привычку каждое утро завтракать вместе с ней.

— Нет, — отвечает он громко. — Я позавтракал в кафе.

— Не кричи. Я отлично тебя слышу.

Он насмешливо, даже со злостью, смотрит на нее.

— Полагаю, ты всегда отлично слышала, — вновь громко произносит он.

— Во всяком случае, сейчас я слышу, так что не кричи.

И опять, когда он глядит ей в лицо, в его серых глазах, странно, неестественно светящихся появляется злое выражение.