Мир, где тебя нет (СИ) - Дементьева Марина

— Я всегда говорила, что ты умная девочка, моя дорогая.

За ужином Диана имела беседу с герцогом Рейсом, внуком Нелиссы, мужчиной солидного возраста, у которого были уже собственные внуки. Пожилая леди при том присутствовала, но не вступала в беседу, будто экзаменуя свою протеже. Под конец трапезы Нелисса упорхнула, как и обещала — на встречу с мэтром Грайлином, в приватной обстановке Малой Лиловой гостиной.

Каста-Алегра была одним из тех мест, что привораживают к себе, властно и навсегда. Интимность спален и изящество гостиных — словно попал внутрь разукрашенной шкатулки. Музыка арф, флейт и лютни, изысканность картин и драпировок, ежевечерние декламации стихов и премьеры новых песен — леди Нелисса окружала себя людьми искусства, и покровительственно царила над ними, ободряя улыбкой или принимая деликатное участие в процессе созидания: она с непринуждённостью искусствоведа ориентировалась в музыке и живописи, могла сходу уловить вёрткую рифму или предложить импровизацию. Она предлагала сюжеты картин и ёмкую деталь для подмалёвка, украшала полотнами расписные шкатулки своих гостиных или находила щедрого покупателя. Немало ныне известных и успешных творцов выпорхнули в Предел, взвращённые под её крылом.

Это был вечный праздник жизни, утверждающейся в вечности через партитуры, поэмы и полотна. А когда этого лекарства становилось слишком много, Диана уходила в сад, где фитили деревьев полыхали рядами свеч у подножия алтаря, и воздух был освежающе горек в приближении поздней осени. И тогда отпущенные на волю мысли птичьей стаей устремлялись к северо-западу. В Телларионе, верно, уже жгут костры, и летят, летят пепельно-ржавые листья, а камни мостовых поутру сверкают кристаллами изморози.

Внизу, за последним пролётом ступеней, вблизи колдовского грота белело полотно рубашки. Сад стряхивал листву, но Диана не видела, чтоб хоть одно рдяное пятнышко расцветило белизну. Из стрельчатых окон крытой галереи вытекала музыка, ветер подбрасывал её, как паутинку, отрывал по кусочку, и мелодия то стихала, то прояснялась, то вовсе переставала быть.

Иленгар подчинялся иному ритму, неслышимому, но явному, вздымалось и опадало белое полотно, шуршал листаяный ковёр, дополняясь всё новыми мазками. Меч будто бы вовсе не касался их, и эта картина казалась не менее мирной, чем поэтические и музыкальные вечера в Каста-Алегре.

— Дивно, — донёсся голос, и леди Нелисса встала рядом с Дианой у края беседки. — В этом есть нечто завораживающее.

Диана молча кивнула. В уединённом танце Иленгара была не одна радость полного контроля над телом и отсутствия боли, но и выражение мыслей о Телларионе. Какой бы вкрадчивой магией ни обладало это место, ведьмак ни на вздох не принадлежал ему без изъятия. Сквозь нарядные стены Каста-Алегры, сквозь его стихи и песни для него всегда проступал образ Теллариона, воплощение долга. И собственное несоответствие, пусть невольное, противление этому властно диктующему свою волю абсолюту, разъедало красоту Каста-Алегры, спутывало строки и аккорды.

Диана знала это. Она сама чувствовала то же.

Илле развернулся, взметнув листву крылом огненной птицы, и увидел наблюдавших за ним женщин. В тот же миг внезапный порыв швырнул в него целый ворох. Иленгар вскинул руку, закрываясь локтём.

Рдяные пятна, впечатанные ладонью ветра, густо расплескались по белизне.

Диане почудилось, будто беседка накренилась над пропастью, как корабль, ныряющий с гребня волны. Она сжала пальцы на борту беседки-корабля.

Всего лишь ветер.

Илле уже вложил оружие в ножны оставленной перевязи и спешно затягивал шнурки дублета, стряхивая налипшие на рубашку листья.

— Ну вот. Ещё бы немного, и лучи стали бы весьма занимательно просвечивать... — огорчилась леди Нелисса, словами, голосом и самим своим присутствием утверждая беседку и весь мир, попавший в излучаемое ею поле.

— Ах, леди Нелисса... — Диана задохнулась от смеха, как бы согревшего её изнутри.

Леди сверкнула глазами и перчатками хлопнула девушку по руке.

— Хоть я и старуха, но ещё не настолько впала в маразм, чтобы перестать разбираться в красоте мужского тела. До чего докатилось современное искусство: эти их, с позволения сказать, законодатели с чего-то решили, что образы подобает изображать облачёнными, а натурщиков теперь кутают в драпировки. Совсем из ума выжили в своём цеху! Что за прелесть может быть в одежде? Я придерживаюсь иных взглядов, у меня молодые дарования не лишены свободы изображать красоту, так скажем, в полный рост... Впрочем, о чём это я толкую, такое впечатление, что старуха здесь не я.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Предалагаете пуститься во все тяжкие?

— Предлагаю пожалеть свою цветущую молодость и найти лучшее общество, нежели общество старухи, которой только и остаётся что разговоры, — сварливо отозвалась родственница.

— Лучше вашего общества не смею и желать, — с улыбкой возразила Диана.

— А следовало бы, — пожилая леди поджала губы в подкрашенную ниточку. — Не худо бы иногда и пожелать, и посметь.

Илле поднимался по ступеням, держа перевязь в опущенной руке, заходящее солнце светило ему в спину.

— Признаю, Магистр недурно разбирается в людях. Это он умно придумал, выбрав тебе в попутчики этого милого юношу.

— О, Иленгар обладает прекрасным свойством для любого попутчика, — рассеянно отозвалась Диана, — никогда не тяготит своим присутствием, сколько бы ни продлилась дорога. И маг не из последних.

Леди Нелисса посмотрела на неё со смесью жалости и недоумения. А после — чего Диана совершенно не ожидала и не могла ожидать — коротко и чувствительно обняла её своей то ли детской, то ли птичьей рукой.

— Милая моя девочка... Есть люди, которые походя ломают чужие жизни, как вот сейчас ломаются сухие ветки. Не со зла, но, что хуже всего — в стремлении сотворить благо, как они это понимают. Ты услышала меня, девочка?

— Да, — прошептала Диана. — Да.

Иленгар склонился к руке пожилой леди. Она задержала ладонь ведьмака и посмотрела прозрачными глазами на него и Диану.

— Боюсь, я вас больше не увижу.

— Да вы ещё нас обоих переживёте, — легко откликнулась Диана.

Нелисса не улыбнулась. Прощально погладила Диану по лицу и сняла с груди Илле намертво приставший ржавый лист.

Провожать карету она не вышла, сказавшись больной.

Глава шестая. Пустая колыбель

(Хетань. Неделей позже)

Хетанью уже безраздельно владела осень, не пламенеющая осень Каста-Алегры, но та тёмная пора, после которой зиму принимаешь как освобождение. С каждой лигой мир менялся, мрачнея, опустошаясь. Истончившиеся, в серых лохмотьях деревья, пустые поля, ослеплённые зимними ставнями окна.

Возвращавшийся в замок Трей сделал изрядный крюк, единственно чтобы приблизить момент встречи, случившейся на витой, разбойничьей дороге, долго и трудно отвоёванной у неровной каменистой земли.

Сына герцога Хетанского сопровождал изрядный отряд всадников. Шерстяные, на подкладе и с меховыми оторочками плащи одинаково топорщились у левого бедра, тяжело позвякивали кольчуги. Разгоняли озорующую на границе шайку; атамана и парочку особо отличившихся в набегах вздёрнули на месте, прочих передали в руки местным судье и графу.

Трей не хотел говорить об этом и жёстко гаркнул воинам, чтоб не болтали. Он зримо изменился, будто чистое золото его образа припорошило пеплом, густо, щедро. И когда он спешился, чтобы обняться с Илле, когда приветствовал Грайлина, когда помог Диане выйти из экипажа и поцеловал её ладонь, а после и щёку, этот покров лишь чуть истончился, но не облетел как по волшебству.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Волшебство вообще немногое решало, да и за то взимало неоправданно высокую цену, и это было итогом одного из первых уроков Предела.

— Когда возвращаешься в Телларион? — спросила Диана, примеряясь к этому едва знакомому Трею.

— Когда Магистр покличет, — косо усмехнулся он. — Да я и здесь покуда не бездельничаю. Только успевай поворачиваться.