С графом Мирбахом в Москве - Карл Ботмер

В книге ротмистра графа Гертлинга "Один год в имперской канцелярии" и в работе

г-на М. Эрцбергера78 много лет спустя эти события упоминались, поэтому, таким образом, что Гельферих покинул Москву по своей воле. В книге Гертлинга меня заинтересовало замечание на стр. 137 о том, что директор во внешнеполитическом ведомстве г-н Криге (о его незнании русской действительности я не раз упоминал в моих заметках) совершенно серьезно называл г-на Иоффе "благородным евреем". По-видимому, немецкая революция, совершенная на русские деньги, не просветила вернувшегося домой г-на Криге относительно истинного лица русских диктаторов.

В бурном потоке событий мои заметки в Москве в гораздо большей степени, чем мне этого хотелось, отразили текущие события и политику, чем внутренние русские процессы и взаимосвязи. Я не стал сожалеть об этом после того, как ознакомился с книгой "В коммунистической России" г-на А. Паке, вышедшей в издательстве Дитрихса в 1919 г. в Йене. В ней широко и захватывающе показаны внутриполитические и культурные процессы. Автор с начала июля 1918 г. был в Москве в качестве представителя газеты "Франкфуртер Цайтунг", а с середины июля того же года руководил отделом печати дипломатической миссии. Тонкий наблюдатель, он быстро составил себе представление о настроениях среди немцев. Уже в одном из своих первых отчетов, в конце которого он освещает работу и перспективы германского представительства, отмечается (стр. 24): "В состав миссии входят также несколько майоров, которые не скрывают своего возмущения".

В начале июля возмущение, действительно, было. Но сегодня я вынужден считать его оправданным. Ко времени приезда г-на Паке наше положение было уже крайне критическое и требовало изменений, поскольку речь ведь шла о том, чтобы сохранить для Германии ее столь сильную позицию, завоеванную благодаря ее полной победе на востоке.

В контексте нашей тогдашней политики было совершенно естественным подписание

29 августа 1918 г. в Берлине, а затем и ратификация так называемых Дополнительных договоров. Они сначала обидели наших союзников, особенно турок, и притом весьма существенно, тем более, что перед подписанием этих договоров мы не известили их об этом; с другой стороны, нам было крайне необходимо их согласие с пунктом об оставлении ими Баку и с рядом других политических и экономических соглашений с заинтересованными державами. Тогда мы брали бы на себя обязательства и дальше играть роль защитника советской республики, но по-прежнему увязали в полумерах, так как одновременно мы навязывали противнику такие условия, кои не оставляли надежд на хорошие взаимоотношения.

Мы усиливали до предела враждебность кремлевского правительства к кайзеровской Германии, уже и без того обусловленную переговорами в Бресте, однако в то же время укрепляли ее господство. Россия поставила свою подпись с целью получить передышку и выиграть время и совершенно точно знала, что эти договоры никогда не могли бы быть выполнены. Зато согласие Германии на отмену прав немцев в России на частную собственность действительно содержалось в этих договорах. Нашим представителям не хватило чувства реальности, они оказались в плену самообольщения и недостаточно планомерного мышления, тогда как русские четко и сознательно шли к своей цели.

Я решительнейшим образом отвергаю бывшего рейхсминистра финансов М. Эрцбергера как человека и политика и по-прежнему сожалею о том, что такой человек мог вообще играть в Германии какую-либо роль; что объединившиеся в центре германские католики не проявили достаточного политического такта, что они, кроме того, не вынудили его вообще исчезнуть из общественной жизни. Однако я должен согласиться с каждым словом доводов Эрцбергера в его книге "Пережитое в мировой войне" на стр. 246--249, касающихся Дополнительных договоров с Россией. Там автор убедительнейшим образом показывает нереальность и пагубность всех положений этих соглашений. Особенно интересно показано отношение г-на Иоффе и его людей к этим договорам, которые видели в них лишь возможность выиграть время в ожидании начала революции в Германии.

Здесь надо снова подчеркнуть, что наше внешнеполитическое ведомство ради этих договоров не потребовало удовлетворения за убийство нашего посланника и не встало на защиту немецкой чести и авторитета Германии; что ради этих пустых пунктов г-н Гельферих и все члены московской миссии были, дескать, заподозрены в трусости. На самом же деле единственной целью МИДа было убедить правительство Советов в нашем желании добиться тесных отношений.

Самоуверенность русских, столь впечатляюще показанная г-ном Эрцбергером, имела основания. Из того почетного неравенства, которое армии Четверного союза не могли долго преодолеть перед лицом такой сверхдержавы, несмотря на все жертвы и победы, в результате внутренних раздоров, порожденных предательством, сравнительно легко давшим ростки среди населения из-за всяческих нехваток и голода, а также при поддержке русской агитации и русских денег - в результате всего этого пришло позорное крушение. После четверти века бессистемной внешней политики пришлось использовать нашу армию, лучшую, какую когда-либо видел мир, пришлось в 1914 году использовать в неблагоприятных условиях - с целью продолжения обанкротившейся политики иными средствами. Из неблагоприятных в военном и экономическом отношении условий для ведения войны сложилось, опять-таки вследствие провала нашего государственного искусства, безнадежное противостояние против большей части земного шара. Из-за слабости и бессистемности внутренней политики, в результате русского влияния, от коего мы не защищались, возникла в конечном счете революция в Германии, как удар ножом в спину.

Здесь должно и можно оставить без проверки и оценки вопрос о том, был ли возможен какой-либо более благоприятный исход этой войны при условии лучшего сотрудничества военных и гражданских ведомств в результате своевременного налаживания взаимодействия. Но опять следует подчеркнуть, что армия, при столь безнадежных обстоятельствах не только воевавшая до конца, но и не раз приближавшая нас к окончательной победе, могла бы действительно принести Германии победу, если бы наша политика оказалась в состоянии создать хотя бы временную коалицию на нашей стороне для уже давно назревшего решения.

Вряд ли надо подробно разъяснять, что результаты нашей восточной политики в любом смысле соответствовали тем опасениям, кои мы столь часто ощущали и высказывали в Москве. Теперь уже признано, что из-за общего нашего поражения иная политика мало бы что изменила. Но этой констатацией не может быть оправдана политика самообольщения и слабости. Ее последствием продолжает оставаться и то, что наша репутация в России, вследствие нашего отношения к коммунистическому правительству террора, вследствие проявленного нашим внешнеполитическим ведомством недостаточного понимания чести и достоинства рейха, подорвана на долгие времена. Внутренняя политика большевиков за прошедшие четыре года продолжала идти в колее, обозначившейся в 1918 году. Ее результаты соответствуют во всех отношениях тогда же высказанным прогнозам. Нет нужды прибегать для доказательства этого к сообщениям из буржуазных и прочих враждебных коммунизму кругов, которые могли бы быть отвергнуты немецкими друзьями и наемниками московских правителей как пристрастные. Вполне достаточно оценки со стороны немецких весьма левонастроенных рабочих, сделавших попытку жить в России, а также различных социал-демократов других стран, но прежде всего почти нескрываемое признание банкротства в выступлениях отдельных русских руководителей, даже Ленина.

Известия о безутешном состоянии дел столь многочисленны и столь однозначны, что нельзя сомневаться в факте: Россия - это умирающая страна. Опустевшие и голодающие города, отчаявшееся население (за исключением очень узкого круга), по-прежнему живущее под гнетом террора, полностью уничтоженная промышленность и разваленная торговля - таковы достижения коммунистов в искусстве управления страной. Полный крах экономики страны стал теперь очевидным и для ослепленных политическим безрассудством сторонников коммунизма в условиях страшного голода, разразившегося в 1921-22 годах, этот голод - вина только диктатуры пролетариата. Падение кремлевского правительства было бы поэтому возможным, не будь народ полностью разоружен. Какие-либо акты помощи из-за границы совершенно не имеют смысла.

В 1918 году куда более влиятельные руководители и другие убежденные большевики говорили нам, что несправедливо уже через полтора или два месяца большевизма требовать оснований для оценок и приговоров, что диктатуре пролетариата нужно дать какое-то время для творческого созидательного труда. Такие заверения имели тогда какое-то оправдание, однако теперь уже очевидно, что диктатура народных комиссаров оказалась способной лишь к разрушению, к доведению России до гибели. Эта диктатура была и осталась системой господства группы безумцев, преступников и, в очень незначительной ее части, идеалистов и теоретиков, не понимавших требований хозяйства страны и фактических потребностей масс.