Кто услышит коноплянку - Виктор Лихачев

Сон не приходил, видимо, слишком долго Киреев спал сегодня днем. Впрочем, не сегодня, а уже вчера. Михаил достал карту. И хотя названия деревень были набраны очень мелким шрифтом, лунный свет позволял читать карту без усилия. Итак, он находится где-то вот здесь. До Мишенского часа полтора-два ходу, дальше Белев. От него, по логике, через Манаенки и Арсеньево надо было идти домой. Болхов остался позади. "Неужели еще позавчера утром я беседовал с отцом Владимиром, думал Киреев. - А кажется, это происходило неделю назад". И прошел он прилично. Киреев продолжал внимательно изучать карту. На юго-западе находилась знаменитая Оптина пустынь. Заманчиво, конечно, но слишком уж в сторону. Но почему-то и на Манаенки поворачивать после Белева не хотелось. Что, вошел во вкус дороги? Или он в глубине души боялся, что возвращение в Старгород будет началом конца? Киреев перевернул несколько страниц. Что там к северу от Белева? Чекалин, бывший Лихвин. Киреев знал, что это - самый маленький город в России. Очень древний город. Никогда раньше Михаилу не доводилось бывать в тех местах. Решение пришло будто само собой. От Белева до Лихвина не больше двух дней пути, почему не сходить? А оттуда можно идти через Одоев - еще один старинный город. Можно будет зайти к Ивану Васильевичу Папунену, директору местного музея, очень хорошему человеку... Киреев даже испугался своих планов: как он, однако, осмелел! "Не больше двух дней пути, почему не сходить?" Не слишком ли ты, друг, быстро вошел во вкус? Гляди, как бы не пожалеть. Но ведь он действительно прошел более сорока километров - разве это мало? Болхов вон там, сзади, где-то за горизонтом - и он, Киреев, прошел этот путь пешком. Нет, гордости не было - только удовлетворение от сознания того, что работа сделана хорошо. Его, Киреева, работа... Один мудрый человек говорил, что каждый поступок имеет силу. Особенно, если совершать его так, как будто это - последний поступок в жизни. Эта дорога может быть последней дорогой Киреева в жизни... На востоке, на самом краю лазурью засветилась тонкая полоска неба. Через час начнется восход. Надо хоть немного поспать. Михаил отложил карту и лег на землю, сложив руки на груди, как покойник. Замер. Сквозь слипающиеся веки мерцали огоньки дальней деревеньки. Ему завтра туда предстоит идти. Опять ошибка... Не завтра - сегодня. Огоньки то сливались, то рассыпались звездочками. Холодно. Засыпая, Киреев представил, что эти огоньки - напоминание для него о том, что где-то есть люди, есть уютное человеческое жилье. А еще огоньки - маячки для путников, сбившихся с пути. Наверное, там, в этих жилищах, живут славные, добрые люди... Они отдыхают после трудового дня... Пусть им будет хорошо... Чьи это стихи... про огонек? Рубцова? Спасибо, скромный русский огонек,

За то, что ты в предчувствии тревожном Горишь для тех, кто в поле бездорожном

От всех друзей отчаянно далек, За то, что, с доброй верою дружа,

Среди тревог великих и разбоя Горишь, горишь, как добрая душа,

Горишь во мгле... Киреев спал и не слышал, как рыжий зверек, возвращавшийся с охоты, осторожно подошел к нему и принюхался. Лиса с опаской посмотрела на человека, в любой момент готовая дать стрекача. Но человек либо крепко спал, либо умер. Зверек постоял еще немного - и не спеша побежал в рощу. * * *

Первой проснулась Юля. Надо бы разбудить ребят, но она не решилась. Юля боялась. Московские знакомые вряд ли бы узнали в сжавшейся в автомобильном сиденье и нахохлившейся, словно птица, женщине прежнюю Юльку. От Гнилого и Бугая исходила какая-то давящая сила. Не раз и не два она ловила их недвусмысленные взгляды. Пока ее защищал Шурик, пока их сближало общее дело. А если Киреев ускользнул от них, как он делал все эти дни? Кто будет крайним в неудаче, кого сделают козлом отпущения? Или, правильнее, козой? Юля не хотела об этом думать. Шурик? Селиванова не могла не видеть, как он подобострастно смеется тупым шуткам Гнилого, как всячески выказывает ему уважение. Почему? Странный: еще вчера в Болхове он вел себя по-другому. Сегодня же Шурик вскользь намекнул ей, что эти "быки" не доверяют ему и только покровительство Кузьмича спасает его от ревнивого недружелюбия Гнилого, считающего Юлькиного друга незаслуженно высоко стоящим в иерархии банды, а себя, наоборот, столь же незаслуженно обойденным... Бугай, случайно или нет, вдруг рассказал о том, как снимался в порнухе где-то в Подмосковье. По сценарию он, одетый в маску свиньи, должен был убивать водителя сломавшейся в лесу легковушки, а затем насиловать и убивать его спутницу. Только все в том фильме было по-настоящему. Бугай рассказывал, смакуя подробности. Гнилой хохотал, Шурик все спрашивал, обращаясь к Бугаю: "А ты?" Юля же представила, что должна была чувствовать женщина, пусть даже она была проституткой, промышлявшей на Ленинградском шоссе, когда ей перерезали горло...

Селиванова вспомнила, с какой легкостью она разрабатывала план ограбления квартиры Вороновой. Ее домработницу должны были увезти в лес и убить. Кстати, предполагалось, что "лесную" работу сделает Бугай... Юля поежилась. Почему это не казалось ей чем-то страшным? Потому, что важен был конечный результат? Или потому, что в одной компании с Бугаем теперь оказалась она сама? Постепенно проснулись все. Гнилой включил радио. Передавали новости. Диктор скороговоркой говорила о войне на Балканах, о работе Госдумы, сообщала, что Ельцин отправится сегодня на плановое обследование в Центральную клиническую больницу.

- Вот президента выбрали, твою мать, - выругался Бугай. - День работает, потом неделю лечится, а потом еще месяц отдыхает... Потом по новой: день работает...

- Тебе-то какое дело? - перебил его Гнилой.

- Как это - какое? - обиделся Бугай. - Это же президент. В других странах...

- Дурак ты и имя твое матом. Подумай башкой своей тупой: если бы не Ельцин, кем бы ты был?

- Не понял.

- Хорошо, объясняю. Ты откуда родом?

- Город Щигры Курской области.

- Понятно, из деревни.

- Это город, - Бугай обиделся еще больше. - У нас завод там большой.

- Да ты не обижайся, я сам из такой же деревни. Завод, говоришь? Ну так и вкалывал бы ты при Советах на этом заводе за свои 120 рэ или трактористом работал в соседнем колхозе. С утра до ночи в говне и мазуте. Разве не так?

- Так, наверное, - согласился Бугай.

- А если б тебя Бог умом не обидел, поступил бы в институт. И стал бы инженером. И опять - на родной завод. Только уже за 110 рэ. Лет через десять получил бы квартиру. Через двадцать - купил "Москвич". Наплодил бы пару-тройку бугаят. По вечерам жена таскала бы тебя на дачу... Что, я не так говорю?

- Так, наверное.

- А теперь посмотри на себя. Уважаемый пацан, состоишь в солидном деле. Машин ты уже сколько сменил?

- Сколько... Одну только.

- Хорошо, одну. Зато сейчас у тебя классный джип.

- Так я же не новую тачку брал, в отличие от некоторых.

- Ну ты и жлоб. Как мы быстро к хорошему привыкаем. Лет тебе сколько?

- Двадцать пять.

- У тебя при советской власти мог быть джип, пусть даже подержанный? Я уж не говорю о девочках, которые к тебе на шею сами кидаются.

- Ты прав, братан. В натуре, прав, - согласился Бугай.

- То-то. Ельцин ему, видите ли, не нравится.

- Слушай, - обратился к Гнилому Бугай. Им уже целиком завладела новая мысль. - Ну почему так в жизни бывает: все хорошо, но что-нибудь обязательно плохо?

- Ты о чем?

- Да все о том же. Правильно ты все говоришь, но, смотри: Мишку Титова уже год как похоронили. Так? На похоронах народу сколько было! Толпа! А теперь считай, из той братвы, что с нами Мишку хоронили: Хромика убили, Вязю убили, Серого тоже убили.

- Ну и что из этого?

- Как что? На кой хрен мне бабы эти, джип, если меня завтра вперед ногами понесут? Гнилой смерил Бугая взглядом:

- Братан, а ты думаешь жить вечно?

- Не вечно, но...

- Все равно подохнешь. Да, из "быков" до тридцати-сорока мало кто доживает. Но по мне это лучше, чем за гроши вкалывать на чужого дядю до пенсии. Ты вспомни, как того же Мишку хоронили.

- Круто было.

- А памятник ему какой поставили? Не зря жил человек.

- Ты прав. Между прочим, - впервые за все время разговора Бугай обернулся назад, в сторону Юли и Шурика, - у меня тоже место приготовлено.

- Где? - наивно спросила Юля, до этого молча слушавшая разговор мужчин.

- В... На кладбище, где же еще? И памятник будет. Я, - Бугай неожиданно засмущался, - стихи сочинил. Ну, не совсем я, с друганом одним...

- Прочти, - попросила Юля.

Остальные поддержали ее. Откашлявшись, Бугай стал декламировать: Допейте мой стакан, братки,

И докурите сигарету. А если вдруг кто спросит обо мне,

Скажите: его больше нету.

- Ну как? - обвел он взглядом честную компанию.

- Здорово! - сказал Шурик.

- Мне понравилось, - явно лукавя, высказала свою оценку Юля.

- А для меня напишешь что-нибудь такое? - неожиданно попросил Гнилой.

- Для тебя - конечно, - Бугай был явно польщен.