Спасти президента - Лев Гурский

— За что же их гнать? — пожал плечами я и небрежно сунул пленку в верхний ящик стола. — Хорошие инициативные работники. Наоборот, пусть им выпишут премии.

— А... — начал оторопевший Юра, провожая взглядом кассету и одновременно пытаясь не упустить из виду выражение лица начальника. — Ага... Понял... Премии... Ясно... — Глаза моего заместителя чуть было не разъехались в разные стороны. Юрина физиономия сейчас живо напоминала экран старого советского цветного телевизора: блеклые ненатуральные краски, уплывающая вбок картинка, частота строк вдвое выше среднего. Еще одна такая встряска, и к природной близорукости Шустова добавятся благоприобретенные косоглазие плюс нервная трясучка.

— Так надо, Юра, — сжалился я над бедным Шустовым. — Парни во что-то вляпались, сверху велено спустить на тормозах. И не спрашивайте, сам больше ничего не знаю.

На лицо моего зама медленно вернулись нормальная развертка по горизонтали и более-менее приличная цветопередача. Еще не «Sony», но уже не «Рубин».

— У нас есть вакансии в корпунктах, поближе к северу России? — осведомился я, как только цветовая гамма Юриного лица достигла нормы.

Слава Богу, среди недугов Юры склероз отсутствовал.

— За полярным кругом практически везде недобор, — немедленно ответил Шустов. — В Воркуте, Норильске, Верхоянске, Нижне-Колымске... В Нарьян-Маре вообще собкоров не осталось. Их там и было-то всего двое, Шеллер да Михайлов.

— И где они теперь? — полюбопытствовал я. Корреспондентскую сеть я знал плоховато, передоверяя ее своему заму.

— Олега Шеллера поощрили переводом в Париж, — объяснил Юра. — За классные натурные съемки оленеводов, вторая премия на телефестивале в Торонто... А Сережу Михайлова задрала рысь.

— Какая еще рысь? — удивился я.

— Точно не знаю, — шмыгнул носом Шустов. — Рыжая, приблизительно. Возможно, с кисточками на ушах. Поймать все равно не удалось: говорят, ушла в тайгу.

В моем воображении возникли два заснеженных чучела — Мельников с Печерским — в компании рысей, полярных волков, белых медведей и прочей саблезубой голодной живности. Причем, за сотню километров до ближайшей распивочной. Я человек не мстительный, но ведь должна быть в мире справедливость? Пусть Фортуна помогает этим двоим где-нибудь в северных широтах. Если вдруг захочет.

— Ну, что же, — проговорил я, — подготовьте приказ об их временном переводе в Нарьян-Мар. Прямо с сегодняшнего дня, чтоб в воскресенье уже улетели. И скажите в бухгалтерии, пускай оформят все северные надбавки, как положено. Приказ потом передадите Аглае — она сразу и завизирует. Северные рубежи нашей Родины нельзя надолго оголять. Не ровен час нагрянут янки с Си-Эн-Эн.

— Ясно... — повторил Шустов. Осмысленное выражение уже прочно утвердилось на его лице. Долгосрочная командировка к оленям мало чем отличалась от увольнения, но формально не считалась таковым. Теоретически мы посылали на север самых крепких и стойких полпредов нашей телекомпании.

Когда мой заместитель покинул кабинет, я извлек из ящика стола кассету и украдкою принялся ее разглядывать. Вообще-то следовало бы скопировать пленку или хотя бы ее посмотреть, однако я не решался. Меня по-прежнему не оставляло чувство, что Железный Болек все время наблюдает за мной, за каждым моим телодвижением, и в любой момент готов высунуться из портрета Президента над креслом, чтобы пребольно щелкнуть меня по затылку... Нет, не будем искушать судьбу. Послушание — залог долголетия. Александр Яковлевич никогда не испытывал терпение Кремля, а потому и просидел здесь так долго. Его пример — другим наука. Меньше будешь знать — долго не состаришься.

Я решительно завернул кассету в прозрачный полиэтиленовый пакет, для верности заклеил скотчем. (Так и отдам!) Посидел, подумал, посоображал, чего же мне сейчас больше хочется: рискнуть? не рисковать? И того, и другого хотелось примерно одинаково. Я еще раз вгляделся в многозначительные бурые разводы кофейной гущи. Должен ведь я знать, из-за чего я отправляю двух гавриков в тайгу на съедение хищникам? Или не должен? Да — или нет? Сжав в кулаке кубик, я загадал: четная цифра — я немножко посмотрю пленку, нечетная — оставлю, как есть.

Выпала четверка! Опасная, несчастливая цифра. Но четная.

Покосившись на портрет Президента, я отодрал скотч от пакета, опять извлек кассету и на цыпочках подошел к видеомагнитофону в углу кабинета. Наверное, с такими же чувствами очередная жена Синей Бороды приближалась к секретной комнате. И знает ведь, что нельзя, но очень хочется.

Кассета со щелчком встала на место. Я отмотал немного, затем, напоследок поколебавшись, нажал на «play»... и мгновенно испытал глубокое разочарование.

Запись была низкого качества. Даже не низкого — нулевого. Безнадежный производственный брак, еще хуже, чем утром. На экране мельтешили какие-то машины, чьи-то макушки и ботинки. Крупно вылезла и пропала мигающая фара. Наверное, похмельный Печерский все же искупал в спирте казенный «Бетакам», еще в колхозе «Заря». А, может быть, видеокамера прыгала в его руках вверх-вниз по причине жестокого послеколхозного тремора. Пару минут я старался поймать хоть на стоп-кадре какую-нибудь мордашку, но кроме бегущих по экрану носов и щек, зафиксировать ничего внятного не удалось. Один раз мне показалось, будто расплывшееся в кадре лицо отдаленно напоминает Железного Болека. Но кто рядом — ни за что не разобрать, да и сам Болек — под вопросом...

Пришлось вытащить кассету обратно и снова ее упаковать. Подумать только: я был на грани увольнения из-за такой бестолковой дряни, которую даже толком посмотреть нельзя. Как обидно! За подобное качество работы почетная ссылка в Нарьян-Мар — слишком мягкая санкция.

Я набрал номер Шустова и, дождавшись его трепетного «алло», сказал:

— Слушайте, Юра, я еще раз хорошенько подумал о новом назначении для наших героев. Да-да, я все о Мельникове с Печерским... У нас случайно нет корпункта где-нибудь в Антарктиде?

30. МАКС ЛАПТЕВ

Для тех, кто любит искать черную кошку в темной комнате, давно изобретен прибор ночного видения. Такое хитрое устройство на селеновых батарейках, внешне напоминающее аппарат для коррекции зрения в кабинете офтальмолога. Разница в том, что через линзы у окулиста ты все-таки видишь мир в красках, а приспособление для отлова кошек дает тебе плоскую выцветшую картинку, типа любительской черно-белой фотографии.

Но Бог с ними, с красками. Я согласился бы и на черно-белое изображение этого Глеба Заварзина — лишь бы не пялиться теперь в непроницаемо-густой сумрак, реагируя только на голос хозяина комнаты. И отчего капитанам ФСБ не выдают в личное пользование столь необходимые для жизни приборы? Надо при случае подать докладную генералу Голубеву. Положим, нашей конторе эта моя идея с повсеместным ночным зрением обойдется недешево. Но, как известно, слепой платит дважды. Кто может гарантировать, что скромный ветеран малой войнушки не держит сейчас в руках портативную швейную машинку марки «Стингер»?

— ... Арестовывать? — преувеличенно бодро переспросил я. — С чего это вы решили, Глеб Иванович, будто ФСБ желает вас обязательно арестовывать?

Из угла, где сидел Заварзин, донесся неясный шорох: как будто тяжелая птаха в безветренный день уселась на слегка провисшую бельевую веревку. В худшем случае, это могло быть звуком медленно натягиваемой тетивы лука или арбалета. В лучшем — вздохом потревоженной подтяжки. Предосторожности ради я стал медленно, по миллиметру в минуту, сдвигаться на край сиденья.

— Узнаю родные органы, — с укором сказал мне невидимый Глеб Иванович. — У нас в батальоне особист был, Гарик Луковников, так он тоже увиливал до последней минуты. Мы его Бонифацием звали, Гарика этого. Бывало, уже и ордера у него на руках, и тумбочки прикроватные уже обшмонал, и «калаши» вынул из пирамиды, а все вкручивает парням, что, мол, это обычная плановая проверка личного состава и скоро они, как огурцы, вернутся обратно в часть, исполнять свой воинский долг... Все вы, особые, — одинаковые мастера придуриваться и темнить.

Заварзин был ко мне явно несправедлив. В его комнате без единого лучика света дальше темнить было некуда.

— А почему вы его Бонифацием звали? — поинтересовался я, чтобы выиграть время. Придуриваться не хотелось. Но и честно отвечать на вопросы насчет ареста пока было рановато. Если Глеб Иванович и есть «Мститель», то всякое возможно. Вплоть до.

— Гарика-то?.. — Невидимка чуть помедлил. — Кино было похожее, «Каникулы Бонифация». Вроде мультика, про льва из цирка. Луковников наш тоже часто ездил на каникулы. Законопатит кого-нибудь в дисбат, а сам — в отпуск. Цирк, одним словом.

— Я, между прочим, три года в отпуске не был, — зачем-то признался я.

— Вот самое время и сходить, — рассудительно заметил Заварзин. — Повяжете меня, и гуляйте смело. Вам из-за меня выйдут тройные каникулы, мне из-за вас — баланда тюремная. За правду готов я и пострадать.