«Если», 2002 № 05 - Брайан Плант

— Здесь пахнет вазунгу, — заявила Маленькое Яичко, не подумав о том, что этот м’зунгу[25] может знать суахили лучше, чем Байрон. Но Шепард только улыбнулся.

— Мистер Шепард, — сказала я, — вы не ответили на мой вопрос.

Сначала он удивился, но потом вспомнил.

— A-а, что такое чаго и прочее… Этого я не знаю — не знаю даже, как лучше взяться за поиск ответов. А какой вопрос считаешь самым главным ты?

Десятки новых вопросов тотчас пришли мне на ум, но ни один из них не был таким важным и правильным, как тот, который я уже задавала.

— Мне кажется, единственный важный вопрос, от которого зависит все остальное, это вопрос о том, могут ли люди жить внутри чаго.

Шепард отворил дверь, и мы вышли на металлическую платформу, нависавшую над одной из тракторных упряжек.

— Это и есть тот вопрос, который нам даже обсуждать не разрешается, — сказал он, когда мы поравнялись с лестницей-трапом.

Итак, можно было подвести первые итоги нашей дерзкой вылазки. Мы увидели чаго. И еще мы увидели наш мир, и наше будущее, и наше место между звездами. Быть может, эти вещи были слишком большими для двух деревенских девочек-подростков, но не думать о них мы не могли — не имели права, потому что в отличие от большинства вазунгу найти ответы нам было необходимо.

Снова очутившись на твердой земле, где звенели бензопилы и пахло гарью от множества работающих дизелей, мы поблагодарили доктора Шепарда. Казалось, он был тронут. Судя по всему, на базе он пользовался достаточной властью. Одно его слово — и вот уже юнектовский «лендровер» везет нас домой. Мы были так взволнованы увиденным, что позабыли попросить водителя высадить нас не доезжая Гичичи, чтобы пройти остаток пути пешком. Так мы и въехали в поселок по главной дороге, промчавшись в облаке пыли мимо лавки Харана, мимо авторемонтной мастерской и мимо мужчин с газетами, которые именно в этот час выходили посидеть в тени под деревьями.

Потом «лендровер» уехал, а мы остались лицом к лицу с отцом и мамой. Объяснение было тяжелым. Отец увел меня к себе в кабинет. Я стояла. Он сел. Достал свою Библию на языке календжи, которую епископ подарил ему в день рукоположения, чтобы отец всегда мог иметь под рукой слово Божье на своем родном языке, и положил ее на стол между нами. Отец сказал, что я обманула его и мать и сбила с пути истинного Маленькое Яичко. Он обвинил меня во лжи и воровстве. «Это не Бога ты обокрала, — сказал он про деньги, которые я взяла из церковных сборов, — а тех людей, с которыми ты каждый день встречаешься на улице, вместе с которыми каждое воскресенье молишься и поешь в церкви. Ты подвела их», — вот как он сказал.

Все эти обвинения отец произнес очень спокойно, он даже ни разу не повысил голос, и я готова была рассказать ему обо всем, что с нами произошло. Все эти вещи я хотела предложить ему, так сказать, в обмен: да, я совратила сестру, я лгала, обманывала, обокрала христианскую общину Гичичи, но зато я многое узнала. Я видела наше Солнце, затерявшееся среди миллионов других звезд. Я видела, что наш мир, который Бог якобы создал совсем особенным, на самом деле так мал, что его едва можно разглядеть среди остальных миров. Я видела, как люди, которых Бог возлюбил настолько, что умер за их грехи, пытаются понять живые машины, каждая из которых меньше, чем бактерия, но которые вместе образуют облако столь большое, что пересечь его из конца в конец можно лишь за несколько световых лет. Я хотела сказать отцу, что это путешествие не прошло даром и что я узнала, насколько сильно многие вещи отличаются от наших представлений о них, но не успела, потому что он сделал невероятную вещь. Он встал. И ударил меня по лицу — ударил, не сказав ни слова, без всякого предупреждения или другого знака. Я упала на пол, больше от неожиданности, чем от удара.

А потом папа сделал другую невероятную вещь. Он снова сел за стол, обхватил голову руками и заплакал. Это настолько испугало меня, что я выбежала из кабинета и бросилась к матери.

— Он боится, — сказала мама.

— Но ведь у папы есть церковь, есть его пасторский воротничок, Библия — что же могло так его напугать?

— Ты, — ответила мама.

Этот ответ потряс меня едва ли не сильнее, чем удар по лицу, и мама спросила, помню ли я, как после собрания в церкви отец сел на мотоцикл и куда-то уехал на целую неделю. Я сказала, что да, помню.

— Он ездил на юг, к самому Найроби и даже дальше. Он ездил, чтобы взглянуть на то, чего боялся, как это сделала ты. И он увидел, что даже вера не поможет ему победить чаго.

Отец сидел в своем кабинете довольно долго. Потом он вышел в гостиную, встал передо мной на колени и попросил простить его. Он сказал, что это библейское правило, которого он старается придерживаться. Но хотя библейские принципы по-прежнему жили в его сердце, в тот день отец как будто немножечко для меня умер. Впрочем, что такое жизнь, как не вереница смертей и перевоплощений в новые вещи и понятия?

Между тем дом за домом Гичичи тоже понемногу умирал. Когда над кронами деревьев на перевале показались верхушки самых высоких шпилей чаго, в поселке оставалось не больше двадцати семей.

В тот же день, вскоре после рассвета, на шоссе появились потрепанные юнектовские грузовики русского производства, ныне принадлежащие суданской армии. Небрежно раскрашенные и грязные, они ревели моторами и выплевывали черный дым. Когда грузовики остановились и из них стали выпрыгивать чернокожие солдаты, мы очень испугались, потому что нам приходилось слышать о том, как жестоко одни африканцы могут поступать с другими африканцами. Не доверяла я и их офицеру — он был слишком худым, а на его выбритом черепе красовалась странная вмятина, похожая на лунный кратер.

По его приказу все оставшиеся жители поселка собрались на площади у церкви, их пожитки были свалены тут же. У нас оказалось двенадцать завязанных в канга тюков. Я держала в руках радиоприемник, а отцовские книги были связаны бечевкой и навьючены на бензобак красного мотоцикла.

Офицер с проломленной головой взмахнул рукой, и первый грузовик подъехал к нам задним ходом. Из кузова выпрыгнул солдат. Поставив на землю складной пляжный стульчик, он уселся на него и достал карандаш и блокнот. Первыми грузились Кариа, которые были одними из самых дисциплинированных отцовских прихожан. Посадив в кузов детей, взрослые стали передавать им узлы с вещами. Солдат внимательно наблюдал за ними, делая какие-то пометки в блокноте. Потом он покачал головой.

— Очень много лишнее, — проговорил он на плохом суахили. — Что-то придется оставлять.

Мистер Кариа нахмурился, поглядел в кузов, где еще оставалось довольно много места, и поднял с земли узел с одеждой.