Людмила Целиковская. Долгий свет звезды - Михаил Вострышев

И они отказались. Но в маме всегда была тяга к природе. Обожала бродить по лесу, собирать грибы, сидеть на поляне среди цветов. Ее любимыми цветами были полевые – ромашки и васильки. В середине 70-х годов, наконец, загорелась идеей заиметь свой кусочек земли. Стала разъезжать по Подмосковью, расспрашивать, где продается подходящая дача. И вот однажды она добралась на своих «Жигулях» до Здравницы – 34 километра по Минскому шоссе. Здесь ей очень понравилось, дом продавали с хорошим участком, цена была доступная. Мама его купила в 1976 году и вскоре, как опытный строитель, приступила к делу. Провела дорожки, вырыла колодец и лишь потом взялась за реконструкцию самого дома.

«Людмила Васильевна, – удивлялись рабочие, – да вы в строительстве лучше нас разбираетесь». Она знала, где можно лучше и дешевле купить стройматериалы, когда и куда подвезут дефицитную вагонку и фанеру. Однажды мы приехали на деревообрабатывающий завод. Ее там узнали и подарили гигантский срез красного дерева. Мы его еле-еле доволокли до дачи на грузовике и сделали из него стол, вокруг которого, как и в московской квартире, стали собираться шумные и веселые компании.

Обустройством городской квартиры она тоже занималась сама. Советовалась иногда с подругами, со мной, но всегда имела свое собственное мнение по каждому вопросу. Свою спальню она сделала в любимых синих тонах. Теперь там живет ее любимый внук, Каро. До сих пор наша квартира, даже после капитального ремонта, сохраняется, в целом, в том же виде, какой она была при маме.

Воспоминания об отце у меня отрывочные – мне было всего десять лет, когда его не стало. Помню, как мы играли в шахматы и нарды. Отец очень смешно радовался своим победам и шутовски изображал переживания от неудачных ходов. Помню его изумительное пение по утрам, когда он брился в ванной. У него был прекрасный бас, и его друзья говорили, что если бы он не стал архитектором, то у него могла быть неплохая карьера певца. Помню наши нечастые молчаливые прогулки. Помню его бурные споры на кухне с другими архитекторами о направлениях развития архитектуры и о текущих строительных проблемах. Иногда приходили армяне и, жестикулируя, быстро говорили на незнакомом мне языке. Отец был горячий человек, как все восточные люди. Однако быстро отходил и тогда старался примирить спорящих. Вообще, как я помню и как рассказывают немногочисленные оставшиеся в живых друзья, слово отца много значило, он говорил мало, но веско. Отец вообще у меня ассоциируется с неким мощным благородным началом, влияние которого на меня не иссякло до сих пор. Да и мама всю жизнь культивировала у меня образ отца, будучи сама по характеру если не противоположностью со своими артистическими эмоциями, то его прекрасным дополнением.

Моя бабушка всегда говорила, что она в жизни не встречала мужчины красивее, благороднее Каро Семеновича Алабяна. Его голос, походка, неторопливая манера разговора настолько покоряли, завораживали, что от него невозможно было отвести глаз. «Это был настоящий царь!» – восклицала бабушка.

Работая руководителем магистральной мастерской, занимаясь преимущественно творческой профессиональной работой, К. С. Алабян, по отзывам друзей, был человеком общительным и демократичным. Он имел теперь дело не с высокопоставленными партийными и общественными деятелями, а с простыми тружениками-проектировщиками. Но былая слава руководителя крупного масштаба, деятельность которого распространялась не только на всю страну, но и за рубеж, за ним оставалась. К. С. Алабян был гордый и независимый человек и, будучи сам вежливым и воспитанным, ожидал и к себе уважительного отношения. По рассказам очевидцев, однажды его вызвал к себе в кабинет директор «Моспроекта» и начал выражать свое недовольство ходом проектирования одного из домов. При этом директор, сидя за своим письменным столом, даже не предложил Алабяну присесть для ведения серьезного разговора. Возмущенный Каро Семенович вспылил, воскликнув своим красивым баритонально-низким голосом: «Вы мне даже не предложили сесть, товарищ директор! Встаньте, когда с вами разговаривает Алабян!» Следует отметить, что слава Алабяна, как красивого, мужественного, полного достоинства человека, остается и по сей день, наряду с признанием его заслуг перед советской архитектурой. Для меня же отец – пример благородства, гордости, стойкости и работоспособности.

Другой пример – бытовой. Я учился в замечательной школе – английской средней школе № 1 в Сокольниках, где преподаватели, прошедшие стажировку в Англии, учили нас не только английскому языку, но где и ряд предметов преподавался на английском. Наряду с этим, как и в каждой школе, были и слабые, и грубые преподаватели. До третьего класса я учился в классе «А» у Марии Николаевны – моей первой учительницы. Она была заслуженным учителем СССР и весьма знающим специалистом. Однако, к сожалению, приветствовала подхалимство, ябедничество и свое прославление и была достаточно жестка и груба со своими маленькими учениками. Мы, ученики, ее недолюбливали и боялись. Дошло до того, что из страха перед ней я не хотел идти в школу, хотя с детства был достаточно дисциплинированным мальчиком. И вот однажды, видимо не раз получая информацию об отношении к ней части учеников и родителей, она устроила открытый опрос в классе и спросила: «Дети, вот говорят, что вы меня не любите. Поднимите руку, кто именно». И, как она и ожидала, все притихли и промолчали. А меня и еще одного мальчика, как теперь говорят, занесло, и мы подняли руки. Ведь меня приучали с детства к честности и справедливости. Ну я и «попался». Конечно, мне житья в классе не стало. И тогда мой отец, который в жизни не был в этой школе, так как я хорошо учился, а на собрания ходила мама, надел все ордена и пошел к директору. Директором школы в то время был замечательный дядька, Николай Игнатьевич, фронтовик, жесткий, но справедливый человек. И вот отец к нему пришел и говорит: «Я не буду скрывать, что мой сын мне дороже педагогических принципов, самолюбия вашей учительницы и даже престижа вашей школы. Я считаю, что мой сын совершенно прав. Не хочу раздувать из этой истории скандал, прошу вас лишь перевести его в параллельный класс – «Б». Умный Николай Игнатьевич не стал связываться, внутренне, я думаю, одобряя отношение отца, и перевел меня в другой класс этой же школы. Там была учительница Любовь Фотиевна, может быть, не такая знающая и без регалий, но спокойная и не унижающая своих учеников. Таким отец мне и запомнился, гордым, несгибаемым и справедливым.

Отец руководил мастерской и застраивал Ленинградский проспект. Наряду с этим как депутат Верховного Совета и вице-президент Академии архитектуры вел большую общественную работу. Занимался и вопросами организации архитектурного и строительного процесса в Москве и Союзе, а также решал множество текущих вопросов. Для иллюстрации приведу несколько выдержек из его переписки с руководством страны.

Из письма К. Алабяна секретарю ЦК и МК ВКП(б) т. Кагановичу (1934 г.):

«По Вашему поручению сообщаю Вам некоторые предложения и данные, касающиеся затронутых Вами вопросов нашей архитектурной жизни.

1. Об архитекторах магистралей. Для придания цельности и архитектурного единства главнейшим московским магистралям и площадям необходимо выделить комплексное проектирование и отдельные архитектурные мастерские, руководимые лучшими архитектурными силами… В качестве руководителей комплексных мастерских мы рекомендуем следующих архитекторов: Щусева, Фомина, Жолтовского, Щуко, Иофана, Голосова, Гинзбурга, бр. Весниных, из молодых архитекторов – Власова, Бурова, Барщ, Синявского, Симбирцева, Алабяна.

2. О положении архитектурного образования. Несмотря на некоторые изменения и улучшения, которые за последнее время внесены в постановку дела в основном архитектурном вузе – АСИ, положение не может до сих пор считаться удовлетворительным. Особенно хромает постановка художественных дисциплин. Вуз лишен самых необходимых мастерских и кабинетов. То обстоятельство, что основной архитектурный вуз находится в системе Наркомтяжпрома, лишает его четких архитектурных установок. Необходимо довести до конца начатую перестройку АСИ, усилить художественные элементы в его учебном плане, укрепить учебно-материальную базу Института и передать его в ведение Наркомпроса, с тем чтобы он вошел впоследствии в систему Академии художеств…

4. О жилищном положении московских архитекторов. Архитекторы в значительной своей части находятся в тяжелых квартирных условиях. В то время как для других категорий специалистов и деятелей искусства строились и строятся специальные дома (художники, писатели, инженеры), архитекторы не имеют в Москве никакого нового жилстроительства… Хорошим разрешением вопроса было бы предоставление архитекторам одного из новых домов для ИТР, возводимых Моссоветом, например, дома на Моховой улице, заканчивающегося постройкой по проекту акад. Жолтовского.